— Диего? — тихо позвала она.
— Да? — ответил, уже слыша, как панцирь вокруг нас дал трещину.
— Мне нужно ехать, — еле слышно сказала Чика, напрягаясь всем телом.
Марина будто даже уменьшилась в размерах, пытаясь сохранить спокойствие, но напряженные мышцы выдавали ее. Я стремительно падал с небес на землю. Воздух вокруг нас загустел, превращаясь в свинец. Стало тяжело дышать, а сердце замерло в груди, не зная, для чего ему биться.
— К нему? — все, что смог из себя выдавить, по-прежнему не выпуская её из рук.
— Диего, — приподняла лицо Чика. — Посмотри на меня, — обхватила ладонями лицо, направляя мой взгляд на себя. — То, что между нами — это страсть, которую сложно отрицать и с которой невозможно бороться. Но я не могу быть с тобой, пойми это.
Марина замолчала, дожидаясь моей реакции. Я чувствовал, как быстро бьется в её груди сердце, словно крылья колибри, загнанной в клетку, каждым стуком отдаваясь о мою грудь. Видел грусть и страх в её глазах и не понимал, точнее не желал понимать, какого черта происходит. Она была моей. И любые слова, утверждающие обратное, значили не больше, чем пустой звук.
— Почему? — слышал, как ярость входит в меня, хлопая дверьми моей души, за которыми пряталось хрупкое и такое неверное счастье.
— Я обручена. И не могу просто уйти от него.
— Это ничего не значит, — убрал её ладони с лица, взяв за талию и пересаживая на песок рядом с собой. — Если бы ты любила его, то не трахалась бы со мной.
Проговорил зло, совсем утратив легкость и тепло, заполнявшее меня еще пару мгновений назад. Отыскивая разбросанные по песку вещи, боялся даже посмотреть на Марину, ожидая увидеть вместо неё снова ту бездушную стерву, которой она была всё последнее время.
— Любовь переоценивают, — с вызовом произнесла Марина. — Гораздо важнее уважение, привязанность, забота.
Натянув на себя футболку, повернулся к Чике, смотря, как она кутается в те лохмотья, что я оставил от платья.
— Значит, лучше жить всю жизнь с человеком, которого презираешь?
— Я не презираю, Пабло! — оскорблено ответила она, скрестив руки на груди, удерживая спадающее платье.
— Тогда что всё это? — показал сначала на неё, потом на себя и снова на неё. — Трахаться с другим мужиком за спиной у мужчины, с которым собираешься связать свою жизнь, что это, если не презрение? Думаешь, он обрадуется, если узнает, что превратился в рогоносца?
— Ты не понимаешь…
— Да, мать твою! Не понимаю и не хочу понимать! — подошел ближе, чувствуя, как от злости закипает кровь. — Я всё видел и, черт возьми, ты сама всё показала мне! Я знаю, у тебя ко мне чувства и, бл***, - растерянно провел рукой по волосам, посмотрев в сторону. — Я сожалею, слышишь, — посмотрел на Марину, — сожалею, что уничтожил все своими руками в прошлый раз! — увидел, как заблестели её глаза. — Чика, я каждый гребаный день без тебя умирал, превратившись в живой труп. Для меня жизнь окончилась в тот день, когда я думал, что потерял тебя навсегда.
Марина смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а по её щеке катилась слеза. Я сделал шаг к ней навстречу, желая обнять и сказать, что никогда больше не обижу её и всё у нас с ней будет хорошо, но она тут же отшатнулась, отпрянув назад.
— Никогда, — прекрасное лицо исказило отвращение, — слышишь, никогда не разговаривай со мной об этом! Или больше ты меня не увидишь, — резко развернувшись, она направилась твердым шагом к машине.
— Мьерде! — закричал, пнув песок. — Марина! — позвал, но она не обернулась. — Стой! — побежал за ней, не собираясь оставлять всё снова в таком же подвешенном состоянии, в каком она покинула меня во Флориде. — Стой, Чика! — догнал, положив руку ей на плечо.
Марина остановилась, но не развернулась ко мне. Её плечи тяжело поднимались, словно ей нечем было дышать.
— Убери руку! — со злостью выплюнула она.
— Чика, послушай…
— Если сейчас же не уберешь свою проклятую руку, больше можешь не искать меня.
Каждое сказанное слово звучало как проклятье. Она не желала вспоминать о прошлом, как и не хотела иметь со мной ничего общего. Просто секс. Именно так она обозначила наши отношения в прошлый раз. Просто чертов секс. Испугавшись потерять её навсегда, сделал, как она попросила.
— И что теперь? — в отчаянии смотрел, как её спина удаляется от меня.
— Теперь не тебе решать, — кинула она через плечо.
Я почувствовал, как болезненно сжалось сердце. Растерявшись, я молча смотрел, как она села в машину и, не медля, уехала, завизжав шинами колес по асфальту.
Не зная, как поступать дальше, достал сигарету, мечтая об одном: взять назад гребаные слова, заставившие её так резко поменяться. Я хотел вернуть свою девочку. Чёрт! Хотел так сильно, что не мог думать ни о чем другом. Если раньше мне не терпелось достучаться до нее, то теперь я болтался в каком-то вакууме, не зная, захочет ли она увидеть меня вновь. Оставалось лишь ждать. Других вариантов после этой ночи у меня не имелось.
На коленях терлась танцовщица, пытаясь пробудить интерес к своей персоне. Амигос уже разошлись по уединенным комнатам, устраивая там оргии. А я сидел у барной стойки, заливая отчаяние ромом. Девчонка всё еще надеялась уйти со мной в комнату, но мне даже смотреть на неё было тошно. Слишком темные волосы, слишком много косметики, слишком отчаянные попытки соблазнить. Несмотря на то, что в ширинку уже упирался стояк, я сам себе стал противен от того, что моё тело возбуждалось от пошлых приставаний жалкой шлюхи. Поморщившись, скинул её с колен.
— Займись лучше клиентами, — махнул ей на заполненный озабоченными мужиками зал.
Потирая зад, танцовщица поднялась на ноги и, не говоря ни слова, скрылась в глубине клуба. Она знала прекрасно порядки в моём заведении, но, как и многие другие тупые шлюхи, не оставляла попыток поймать крупную рыбешку. Но я не хотел ни одну из них. Порой, на протяжении прошлого года, теряя надежду найти Котёнка, напивался до беспамятства и просыпался наутро с одной или несколькими обнаженными шлюхами. Если до Марины я часто не запоминал лиц, прошедших через мою постель девиц, то после неё не мог вспомнить даже сам секс.
И теперь, когда она ураганом вернулась в мою жизнь, не хотел, чтобы её прикосновения стерлись под чужими руками. Я пытался сохранить воспоминания о каждом проведенном вместе мгновении, а подпустить к себе кого-то другого — означало пожертвовать единственно важным, что осталось в моей гребаной жизни. Я был жалок. Прежние независимость и равнодушие оказались растоптанными каблучками хитрой русской, решившей упечь меня в психушку. Не думая ни о ком, кроме Марины, я медленно напивался, подкармливая отчаяние и злость.
— Значит, правду говорят, — хриплый голос привлек моё внимание. — Моя племянница вернулась.
Отодвигая табурет от барной стойки, рядом уселся Иван Асадов.
Глава 18
За день до встречи Ивана и Диего
Осколки бутылок ковром устилали пол в помещении, мерцая, как бриллианты, под упавшими через окно солнечными лучами. Поломанные стулья, попавшие в эпицентр драки, развернувшейся прошлой ночью, дожидались своей очереди быть вынесенными на помойку. Оглядывая ресторан, с трудом можно было найти уцелевшие предметы. Всё превратилось в кучу бесполезного мусора. Именно так чувствовал себя Иван Асадов — никому ненужным хламом, отбросами. Все надежды на то, что после пропажи брата, он наконец-то перестанет играть роль второго плана и займет место, предназначенное ему по праву, рассыпались в прах.
Павел никогда не воспринимал его всерьез, считая ни к чему не годным прихлебателем. Думал, что брату требуется от него только деньги. Но всё обстояло совсем иначе. Деньги, безусловно, были важны для Ивана, но совсем не те жалкие копейки, что кидал, словно подачки, его старший брат, позволяя содержать лишь ничтожно малый процент бизнеса. Иван грезил властью, уважением. Он собирался стать влиятельным человеком, перед которым другие трепетали. Но всё это у него отнял брат, превратив практически в свою шестерку. Выбивать деньги у должников, забирать товар и владеть чертовой дырой в качестве прикрытия, дерьмовым рестораном на Санта-Монике, которую Асадов старший не называл иначе, как притоном. Вот и все, что доверял известный политик Павел Асадов младшему брату.
Даже в детстве между братьями не получалось дружбы. Высокомерие Павла часто выводило Ивана из себя, провоцируя драки. Родители-дипломаты перевезли сыновей-подростков из Ленинграда в Лос-Анджелес, мечтая о новой жизни и счастливой судьбе для мальчиков. Но эмоциональный и агрессивный Иван, завидуя брату, ещё до окончания школы оказался втянут в дурную компанию, где быстро пристрастился к наркотикам. Собираясь делать политическую карьеру, Павел презирал брата, ставшего бельмом на глазу семьи. Выпустившись из Гарварда и приготовившись приступить к престижной стажировке, Павел уже видел, как будущее, к которому стремился годами, распахнуло перед ним свои объятия. Но дома Павла ждали отчаявшиеся родители, испробовавшие все возможные методы по спасению младшего сына и вынуждающие старшего участвовать в жизни непутевого брата. Пройдя в очередной раз реабилитацию, Иван заново принимался за наркотики, спуская свою жизнь в канализацию. Он мешал Павлу строить карьеру, став черным пятном на его биографии. Родство с безработным вором-наркоманом, имеющим несколько приводов в участок, портило всё его безупречное реноме. Но подобную информацию сложно утаить, и за это Павел проклинал брата.
Пока Павел налаживал связи в мире политики и бизнеса, Иван связался с торговцами оружием. Именно тогда он узнал, как много политиков замешано в этом бизнесе. К тому моменту, когда Павел стал публичным человеком, Иван сумел сколотить неплохую команду, пообещав солидный куш за переход на его сторону. Желание Ивана стать сколько-то значимым затмевало все остальное, превратившись в навязчивую идею. Тогда, заручившись поддержкой сторонников, младший Асадов убил своего нанимателя, перехватив канал поставки и развязав кровопролитную войну среди русских. Именно в то непростое время на помощь пришел Павел, усмотрев в проблемах брата золотую жилу. Навыки политика в ведении переговоров и острый ум сделали свое дело, и он смог уладить конфликт, незаметно сместив брата и постепенно став главарем русской мафии. И как бы Иван снова не старался подняться, Павел сталкивал его обратно в героиновую яму, откуда тот лишь изредка высовывал голову.