– Извини, – говорит он.
Нет, серьезно, он говорит «извини», как будто он меня против воли в машину затащил. А не так, как было на самом деле, ведь это я слюни пускала на его огромный твердый хер.
– Он крупный, да?
Крупный? Он только что сказал крупный? Он настолько далек от крупного, практически в другом измерении. То есть, я говорю не только про размер, из-за которого на него могли бы молиться друиды, но и идеальные пропорции. Он не толстый у основания и сужающийся к концу, как у некоторых парней. Он не сгибается влево и не качается, как у многих с большим размером.
Его член толстый, атласно гладкий и необыкновенно сладкий, это объясняет, почему я немедленно наклонилась, чтобы облизать его от основания до кончика. Разумеется, он сразу стал твердым. А после того как я осмелилась на нечто большее, как, например, отполировать весь след этой капельки смазки до самого верха, я почувствовала, как он повернулся на сиденье, словно собирался меня остановить. Он даже мне руку на плечо положил, универсально понятный жест, означающий: «Сейчас я тебя оттолкну».
Только он этого не делает.
– Оооо, боже, знаешь, тут люди. Я их вижу в окно, – говорит он вместо этого, мне же было немного сложно сразу ему ответить.
– Так ты хочешь, чтобы я остановилась? – спрашиваю, не ожидая ответа. Он просто качает головой, что значит нет, продолжая смотреть в окно, на людей, которые могут нас застукать. Рука на плече теперь скорее направляет меня.
Он правда хочет, чтобы я это делала. Он так этого хочет, что, когда я наклоняю голову, чтобы снова вылизать эту скользкую щель, он резко поднимает бедра. Стонет для меня, и его стон вонзается в разгоряченный секс. И за то, и за другое мне хочется его вознаградить.
– Тебе нравится? – спрашиваю я, на этот раз не жду ответа.
Я не жду, что он начнет пытаться произносить слова, смущенно и тихо. Я просто беру в рот головку его скользкого члена и сосу, пока у него не останется ни малейших сил сопротивляться.
– Да… – говорит он со сбившимся дыханием, а потом – даже лучше, – ты подводишь меня к этому так быстро.
От него это звучит как откровение. Словно он с трудом может в это поверить, хотя все довольно просто.
Он настолько возбужден, что его яйца становятся горячими, как угли, под моими пальцами, и когда я правильно угадываю его желания… сосу жестко и тру языком этот чувствительный выступ на внутренней стороне…
– Да-да, так, – говорит он, почти бездыханный и неожиданно развратный.
Член увеличивается у меня во рту, рука с плеча как-то уже перебралась в волосы. Знаю, сейчас он это получит, но прежде мне от него кое-что нужно, и это не так сложно получить. Все, что мне надо, – это работать и работать над этим большим и твердым, пока его бедра почти окончательно не оторвутся от сиденья. Пока все не станет влажным, и он прямо на вершине, прямо здесь…
– Скажи мне, – говорю я, и он отвечает машинально, не задумываясь.
– Соси мой член, – задыхается он, но мне не нужно.
Он уже кончает на мою руку. Он уже наслаждается этим так, что меня наизнанку выворачивает. Я чувствую, как пульсирует мой клитор, единожды, сильно, когда он это сказал, и глядя на него, словно закончив с ним, его оргазм переходит ко мне.
Хотя, разумеется, этого недостаточно. Мне никогда не будет достаточно, потому что, похоже, у меня с этим есть вполне реальная и большая проблема.
Для меня исчезают какие-либо рамки, когда дело касается его.
Глава 5
Я изо всех сил стараюсь доказать себе, что ошибаюсь по поводу отсутствия рамок. Ну, разумеется, ведь в противном случае я просто сексуальный маньяк, почему-то одержимый злейшим врагом. И да-да, знаю, едва ли он все еще мой злейший враг.
Но все же в социальном отношении это меня смущает. Я пыталась убедить себя, что и раньше такого не было, но только потому что я идиотка. Ведь все очевидно, если посмотреть на все прямо, то мне нужно ответить за несколько значимых глупых слов и поступков, хоть прежде они и не казались глупыми.
Я имею в виду, например, то, что однажды я сказала Люси, что считаю Арти самым ужасным человеком во вселенной. А отпуск начался с того, что я сказала Джеймсу, что хотела убить его за то, что он позвал парня, у которого я только что сосала на заднем сиденье автомобиля.
Когда все это всплывет, я буду выглядеть ужасно глупо. Как тупая и пустая девка, которая плюет на все свои принципы ради милого личика, отличной задницы и большого члена, несмотря на то, что я начинаю подозревать, что эти его достоинства ни в какой степени не повлияли на мое поведение. То есть Арти был самым красивым мужчиной, которого мне доводилось встречать и до того, как все это случилось. Он был красивым, когда говорил мне держать себя в руках или когда называл моего парня троглодитом.
Он красивый прямо сейчас, когда стоит над моей кроватью и спрашивает, не хочется ли мне яичницу на завтрак.
Но я сейчас думаю не о его красоте. Мне интересно, что именно он станет делать, если я скажу ему, что у меня рука между ног, прямо сейчас, под одеялом. Что прошлый час я сдерживалась, чтобы не мастурбировать только оттого, что он сказал соси мой член, а потом сам возбудился так сильно, что кончил мне на руку и на лицо.
Конечно, он весь побледнеет. Даже начнет извиняться, что мне в рот попало, но вот в чем проблема: такое его поведение не заставляет меня думать: ах, какой милый парень. И ни в коей мере не отталкивает меня, словно его обычная вежливость делает его менее мужественным.
Нет-нет-нет.
Это меня возбуждает. Даже больше, чем возбуждает. Я становлюсь дикой, я не могу даже ответить, когда он стоит здесь и непринужденно спрашивает меня про яйца. То есть, умом я понимаю, что он хочет обсудить со мной завтрак, но другая часть меня – та, что находит его скованность крайне очаровательной, не может воспринимать это так же.
Думаю, он сдерживает себя, чтобы не смотреть на мое тело. Его взгляд хочет скользить вниз по одеялу и следить за моими движениями под ним, но он старается смотреть мне в глаза. И все, что он говорит про разбивание, поджаривание, переворачивания и… что там еще?
Это все напускная непринужденность. Я знаю, так и есть, потому что, когда он понимает, чем именно я занимаюсь, все слова умирают у него на языке. Обращаются в пыль и разлетаются, вместе с натянутой улыбкой, которая стоит ему таких усилий.
– Ты… правда это делаешь? – наконец ему удается, вижу, что не без труда.
А когда я достала руку и положила ее за голову, ему совсем сложно стало дышать и вести себя, как человек.
Хотя, честно говоря, когда я подвинула руку, одеяло соскользнуло вниз. А под этим одеялом, возможно, я совсем чуть-чуть раздета.
– А что именно я, по-твоему, делаю?
– Думаю, ты пытаешься вернуть меня к тому, чем я занимался той ночью.
Я не удержалась от смеха, его разум работает очень странно. То есть он говорит это наполовину в шутку… и все же. Где он это откопал?
– Так это ответная мастурбация.
Он закрывает глаза рукой и произносит тихое боже, и, разумеется, я знаю почему. Потому что я сказала конкретное слово, сделав все абсолютно реальным, вместо того что он держит на расстоянии вытянутой руки.
– Послушай, Мэллори, – начинает он, потом тяжело вздыхает, отчего его ноздри сужаются, прежде чем завести какую-то свою речь, и судя по его В Высшей Степени Серьезному лицу, это будет нечто выдающееся. – Ты мне нравишься. Нравишься настолько, что я… Я думаю о тебе даже слишком часто. Но мне правда нужно, чтобы у нас было больше… ухаживаний. Нельзя просто сходить куда-нибудь, выпить, прогуляться до дома, поцеловать на ночь?
Ох, знаете, возможно, эта речь будет нелепо романтичной о его настоящих чувствах. Да, возможно. А потом внутри меня все будет нелепо подниматься и опускаться, и я буду вынуждена дразнить его, только чтобы это прекратить.
– То есть ты говоришь, что я не должна мастурбировать? Ужасно, что я этим занимаюсь, – говорю я, явно с юмором… поэтому удивительно, что он так громогласно протестует.
– Что? Нет-нет, я не говорю…
– Что-то не так с мастурбацией? Мне это вредно, и я от нее могу ослепнуть?
– Боже, нет, Мэллори, я бы никогда… – он умолкает на середине фразы… делает над собой усилие, смотрит на меня. – Ты меня дразнишь, разве нет?
Я ставлю большой палец на расстоянии дюйма от указательного:
– Чуть-чуть.
– Думаю, сейчас со мной это несложно, – говорит он.
А потом происходит что-то непонятное. Это странное чувство начинает стучать в моей груди, теплое, давящее и полное вины. Он открывает мне все свои новые и искренние переживания, а я что делаю?
Дразню его за это.
– Да, но этот парень нравится мне куда больше, – говорю я и сразу делаю глубокий вдох.
Я знаю, что собираюсь сказать, и это, черт возьми, пугает.
– Я бы хотела сходить с ним на свидание.
Однако он не заставляет меня об этом пожалеть. Просто спрашивает правда? Словно это абсолютно невозможно, чтобы я захотела сесть с ним за стол и заказать обед для двоих.
– Да, правда, – говорю я и беру его за руку свободной рукой – как жест поддержки, наверное, милый, теплый и дружелюбный.
А поцелуй, который он мне дарит… он тоже милый, теплый и дружелюбный. Он просто наклоняется ко мне, прижимает свои губы к моим, так целомудренно, не открывая рот, похоже на то, как нас целуют бабушки. Одна рука лежит на моем лице, его огромное тело просто вежливо нависло надо мной.
Дальше, не знаю, как это все получилось. Не понимаю, что происходит. Сначала мы держимся за руки и разговариваем о свиданиях, а в следующую секунду мои руки уже по локоть в его великолепных волосах, а мой язык – у него во рту, но, клянусь, я понятия не имею, как он там оказался.
И так же не знаю, в какой момент одеяло… сползло с меня. Знаю только, что сползло, потому что я совсем голая, вся моя кожа чувствует холодный воздух, и думаю… думаю, он хочет поцеловать что-то, помимо моих губ.