XXXIII. Запечатанные следы
Феодорит стал никому не нужен. После того как его не принял Новгород, а новым митрополитом утвердили московского кандидата, ему оставалось надеяться только на литовского князя, из-под руки которого ушли Галиция, Волынь, Смоленск. Да и киевский князь мог в любой миг, убоясь Орды, выдать незадачливого святителя татарам.
Пастырь не стал ждать развязки. Воспользовавшись заминкой, неизбежной в то время, пока посланники и гонцы везли новости по долгим русским дорогам, он исчез. Съехал в одночасье со своего киевского подворья, к великой радости и облегчению тамошнего князя, и больше нигде не появился. Как в воду канул. Исчезла и его многочисленная свита.
Часть ее состояла из тех людей, что сопровождали будущего искателя белого клобука в Царьград. В основном это были люди с Волыни, посланные князем Любартом, братом Ольгерда. Он и Кориат были главными претендентами на наследие короля Даниила, в борьбе за которое они хотели найти поддержку у православных священников и населения. Другие сподвижники Феодорита прибыли с ним из Болгарии. Про них никто ничего не знал. Даже неизвестно, сколько их было. Приехали с митрополитом в Киев, исчезли вместе с ним бесследно. Кто-то, конечно, домой вернулся, вот только все ли?
Уже когда архиепископ Моисей, много лет пробывший в затворе, вернулся на осиротевшую новгородскую кафедру и обнаружил в городе еретиков-стригольников, забравших к тому времени немалую силу, вспомнили про то, что ересь такая уже много лет цвела буйным цветом в Болгарии. Кто другой, может, и не сразу бы сообразил. Однако Моисей был человеком мудрым, знающим и книжным, а самое главное, бывалым. Он в прежние времена поездил по разным краям, пообщался с разными людьми. Немало знал и про болгарских еретиков. Не в Феодоритовой ли свите занесло эти злокозненные семена? У себя в Болгарии с подачи новой царицы сейчас, слышно, за них крепко взялся сам Иван Александр. Многие бежали. Свита русского митрополита для этого самое удачное место. Куда им теперь? Путь назад заказан.
Кое-кто из ездивших с Феодоритом из Литвы в Царьград подались после его бегства в Москву. Это были по большей части волынцы и галичане. Теперь, когда их земли оказались под католическими государями, они не хотели туда возвращаться. В Москве было немало народа, переселившегося туда с Волыни и Галиции после начала войны и смуты. Тот же переяславский епископ Афанасий, который был местоблюстителем во время отъезда митрополита, был оттуда. Да и наш Симон тоже. Книжные и ученые мужи пришлись весьма ко двору на новом месте.
Люди из бывшей свиты Феодорита говорили, что с ним из Болгарии прибыли книгописцы, весьма искушенные в ремесле скрипторном: рисовальщики, пергаментщики, переплетчики. У иных было с собой немалое число книг и тетрадей. Обычное дело для духовной особы – книжная премудрость всегда была под рукой пастырей. Вот только у одного из этих людей видели книгу, называемую «Власфимия». Тут уже было отчего встревожиться.
На Руси книгу эту хорошо знали. Еще со времен Петрова нестроения, когда доброхоты тверского князя пытались обвинить владыку в стяжательстве и симонии, она была в ходу. Именно из нее брали обвинители слова о недопустимости поставления священников «по мзде» – за плату. Нужно сказать, что плату взимали порой действительно немалую. Особенно когда речь шла о поставлении священника в какой-нибудь богатый городской приход. Задержка в таком деле приводила к большому отягощению для паствы. Это же ни обвенчаться, ни усопшего отпеть. Кряхтели, но платили.
Однако если по сельским погостам платеж воспринимали как неизбежную тягость, правомочность которой ведома архиерею, представлявшемуся в глуши чем-то вроде князя небесного, то в городах народ был книжный и грамотный. Здесь обреталось немало приезжих, да и свои купцы много что видали. Книжная премудрость была в почете, переписчики не сидели без работы, а в многой мудрости, как известно, много печали. Очень скоро грамотеи стали отыскивать в писаниях мысли о неправедности поставления священников за плату. Про это твердили и некоторые монахи, легко доказывавшие свои слова ссылками на святых отцов.
Сказанное улетает. А вот написанное остается. Очень скоро разговоры и споры были собраны вместе в одну книгу. Она называлась «Власфимия».
Книгу составляли далеко не простецы. Чувствовалась рука людей весьма искушенных в богословских премудростях. Видно было, что готовилась она для серьезной при, за которой легко угадывался заказчик: книга была нацелена против архиереев и неправедных пастырей. В ней собрали все то, что сейчас находило отклик в душах последователей нынешних ересиархов.
Вот только как книга, чье разящее жало направлено против князей церкви, оказалась у людей из архиерейской свиты? Не направлялось ли его острие в спину соперника по митрополичьему званию? Не водили ли этой рукой земные правители, жаждущие завладеть властью над душами в этой земной юдоли?
Книгописцы – народ тихий и непритязательный. Они могут, укрывшись в дальней келье, годами корпеть над листами, довольствуясь лишь скудным пропитанием. А вот пергамент, краски и многое другое, потребное в скрипторском ремесле, стоит дорого. Содержать скрипторий стоит немалых денег. Кому на такое хватит средств? Здесь нужен богатый заказчик. Переписчиком может быть одинокий отшельник, но скрипторий под силу лишь монастырю. Вот только скрыть его, в отличие от одиночки-книгописца, очень тяжело.
Вот на ум и пришел давний слух об иноческой общине, которая вроде как уже много лет находится у города Наручадь. Который, после переселения сюда хана Узбека, стал зваться Мохши.
– Тебя послушать, так ты собрался скрипторий здесь искать, – вдруг прервал монаха Злат, – или самого беглого митрополита Феодорита. Так и будешь ходить вокруг да около. Расскажи им все, что мне рассказал.
– Что Феодорит? – скривился Симон. – Змея с вырванным жалом. Кому он сейчас нужен? Не для того я проскакал путь от Москвы в пять дней, пересаживаясь с лошади на лошадь.
– Если сейчас начнешь рассказывать, что хотел купить повыгоднее ладан, то, боюсь, совсем утратишь доверие моих друзей.
Монах поднял перед собой руки, словно защищаясь, и примирительно улыбнулся:
– Думаю, они и так уже догадались, что меня погнала новость, привезенная патриаршими посланцами.
– Новый патриарх? – догадался я.
Симон кивнул:
– Главное – победа Иоанна Палеолога. Ведь именно по его указке Феодорит получил поставление от Тырновского патриарха. Кантакузин, который безоговорочно поддерживал московского князя, теперь в монастыре. Вы, наверное, уже слышали от Киприана, что в Болгарию из Константинополя отправлено посольство. Обе стороны ищут союза. Будут договариваться. А что это значит? Будут торговаться. Так вот, одним из пирожков на этом столе будет русская епархия. Та ее часть, что отводилась Феодориту. Хотят довести это дело до конца и передать ее в подчинение болгарской церкви с образованием отдельной митрополии. Взамен Тырновский патриарх признает главенство Константинопольского. Но и это не все. Палеологу нужно показать Авиньону, что он всеми силами стремится к выполнению Лионской унии. О подчинении Константинопольской церкви папе. В самой империи эту унию никак не удается насадить уже почти сто лет. Слишком много противников. Зато теперь можно сделать это в Галиции, Волыни и Литве.
Мне вспомнился Киприан. Он много говорил о том же самом. О вражде между православными и католиками, об унии, о том, как предают, торгуют верой и идут на сделки с самыми злейшими врагами. Киприан умел говорить и убеждать. В его устах все эти рассказы звучали, как предшествие конца света. Представляю, как эти слова разжигали пламя в сердцах единоверцев и соплеменников. Но на меня они не производили ни малейшего впечатления. Что было мне, правоверному мусульманину, до дрязг между христианскими прелатами? Это было неинтересно даже христианину Мисаилу.
– Ты прости меня, уважаемый Симон, но я так и не понял, зачем тебе переодеваться и идти в это место, будучи неузнанным.
– Помнишь, я упоминал про то, что Джанибек договорился с польским королем о передаче ему ярлыка на Галицию? Я тогда еще жил во Львове, и у нас много про это говорили. Так вот. Я и мои очень осведомленные друзья выяснили, что ни через одну заставу на границе не проезжало посольство из Золотой Орды. Не видели его и на дорогах, ведущих в Краков. Таких дорог мало, и скрыть столь заметное дело, как посольство Джанибека, было невозможно. Тем не менее переговоры состоялись, ярлык был получен. Кто все это сделал? Посольство было тайным. Однако даже в этом случае оно не могло проехать через Львов так, чтобы мы не заметили. Значит, ехали через Венгрию. Причем ездили несколько раз, ведь нужно было везти ответ. Два года назад в Орду уже открыто ездил польский посол. Про это все знают. Его звали Ян Пакослав. Кто доставил ему дорожную грамоту, без которой его никто не пропустил бы через границу? Значит, есть у них нужные люди в Золотой Орде. Легче всего этим заниматься католическим монахам. Их как священнослужителей защищает древний татарский закон Яса. Всего за год до посольства Пакослава в Сарае учредили отдельную епархию францисканского ордена. Вот только Сарай от Польши и от Венгрии далеко. Между ним и границей есть только одно место, где можно встретить католических монахов, – Тана. Да и оттуда до Польши и Венгрии добираться долго. Кроме того, невозможно сделать это незаметно. Ехать много дней через степь, где весть далеко опережает путника. Зато легко можно пробраться незаметным через леса.
Теперь становилось понятно, почему Симон хочет нанести визит в обитель тайно.
Места здесь глухие, а самое главное, можно сказать, ничьи. Рязанский и сарайский епископы много лет спорили за Червленый Яр, который лежал у Дона. С севера из-за Оки сюда подбиралась паства суздальской епархии. Но сюда никто из них не добрался. В этих краях с древних времен народ жил по-своему. Сидел в лесах, молился своим богам. Когда за ханским двором сорок лет назад стали приезжать мусульмане, было их немного, да и селились они исключительно в Мохши. Со временем настроили мечети, учредили школы, а когда Узбек объявил себя султаном и защитником веры, так и многие из его окружения перешли в ислам. Да и торговцам было куда сподручнее разбирать дела у местного кади. Мусульманское право для этого подходило лучше всего. Опять же бумагу какую составить – в лесах народ бесписьменный.