[54]. Телеграмма Андропова была получена на Смоленской площади в 12.30, а к 15.20 расшифрована, отпечатана и разослана членам и кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС, собиравшимся поздно вечером на заседание.
Все предшествующие месяцы донесения Андропова упорно и целенаправленно формировали в сознании советских лидеров образ контрреволюции, наступающей в Венгрии. Под влиянием информации, поступавшей из посольства, в Кремле отдавали себе отчет в серьезности положения. Существовало, правда, и мнение, что посол «перегибает», чересчур нагнетает страсти[55]. Столь мощного взрыва народного негодования, конечно же, не ожидали.
В первые часы восстания Герё, только к полудню вернувшийся из Югославии, пытался выяснить, можно ли навести порядок с помощью советских войск, дислоцированных в Венгрии[56]. Андропов живо откликнулся на обращение венгерского лидера. Еще в первой половине дня он беседовал по телефону с командующим Особым корпусом советских войск в Венгрии генерал-лейтенантом Π. Н. Лащенко, указывал на чрезвычайность ситуации, настаивал на приведении войск в полную боевую готовность. Около 19 часов, когда масштабы манифестации переросли любые ранее мыслимые пределы, посол старается убедить генерала отдать приказ о вступлении военных частей в Будапешт – прежде всего в целях демонстрации силы[57]. Командование Особого корпуса было хорошо информировано о ситуации в стране, о нарастании оппозиционных выступлений. Оно знало об этом не в последнюю очередь от Андропова. Посол неоднократно выступал перед командным составом, призывал к усилению бдительности, при этом предупреждал, что венгерское руководство может обратиться к советским частям за помощью. «Теперь, через много лет, мне кажется, что некоторые инициативы в оказании помощи венгерскому правительству исходили именно от Ю. В. Андропова», – вспоминал в середине 1990-х годов генерал-лейтенант Е. И. Малашенко, в 1956 году 32-летний полковник[58].
Танки около здания аппарата партии. 24 октября 1956 года
Таким образом, генерал Лащенко мог ожидать, что ведомому им корпусу придется участвовать в операциях по подавлению внутренней венгерской оппозиции. Но когда вечером 23 октября Андропов предложил ему ввести в столицу воинские части, генерал, не имевший соответствующего приказа от министра обороны Г. К. Жукова, ответил отказом. Впрочем, приказ из Москвы поступил через считаные часы[59].
Советский танк в центре Будапешта
Вступление советских танков в Будапешт к утру 24 октября вызвало всплеск патриотических настроений, сотни людей с оружием в руках выступили в защиту национального суверенитета Венгрии. На сторону повстанцев перешла и часть армии. Под давлением снизу по всей стране распадались прежние, рожденные в эпоху однопартийной диктатуры, государственные структуры, власть на местах переходила к стихийно формировавшимся революционным комитетам, а на промышленных предприятиях к рабочим советам, требовавшим вывода советских войск, роспуска сил безопасности, широкой политической демократизации.
Регулярная часть Венгерской народной армии переходит на сторону повстанцев. 26 октября 1956 года
Ставший снова премьер-министром И. Надь, осознав невозможность нормализации с помощью посторонней военной силы и почувствовав, что широкие массы отказывают в поддержке новому правительству, 28 октября пошел на решительное сближение с повстанцами. Выступая в тот день по радио, он назвал происходящие события грандиозным народным движением, ставящим своей целью обеспечение национальной независимости. Было объявлено о повсеместном прекращении огня, ликвидации Управления государственной безопасности, формировании новых органов охраны порядка с привлечением повстанцев. Правящая партия фактически распадается, с конца октября развертывается процесс образования новых партий[60].
В дни восстания и в первые недели после его подавления, когда в осуществлении советской политики в Венгрии роль посольства отходит на второй план, Андропов продолжал находиться на переднем крае событий, выступая советником выезжавших в Будапешт А. И. Микояна, М. А. Суслова, Г. М. Маленкова, председателя КГБ И. А. Серова. 1 ноября премьер-министр И. Надь вручил советскому послу ноту с протестом против военных передвижений, происходивших без разрешения венгерской стороны. Не получив от Андропова удовлетворительных объяснений, венгерское правительство расторгло свои обязательства по Варшавскому договору, заявило о превращении Венгрии в нейтральное государство, обратилось в ООН с просьбой о помощи в защите нейтралитета[61]. Эта мера, однако, не слишком повлияла на дальнейший ход событий, поскольку еще накануне, 31 октября, в Кремле было принято принципиальное решение о новом военном вмешательстве в Венгрии[62]. Предстояло устранить «ненадежное» правительство Имре Надя и сформировать новое, полностью контролируемое Москвой. Действуя «железной рукой», оно навело бы «порядок» в стране и предотвратило утрату власти коммунистами.
В ночь с 3 на 4 ноября Андропов участвовал в переговорах об условиях вывода советских войск с территории Венгрии, проходивших по настоянию правительства Имре Надя на военной базе в Тёкеле. Москва согласилась сесть за стол переговоров для отвода глаз, а завершились они арестом членов венгерской делегации. Эту акцию осуществил непосредственно председатель КГБ И. А. Серов. Более месяца он почти безвыездно находился в Венгрии и руководил всеми действиями по «изъятию контрреволюционного элемента» (как формулировалось в его докладных в Президиум ЦК)[63].
Образованное в Москве 2–3 ноября правительство Я. Кадара[64] в первые дни существовало лишь фиктивно, собраться вместе в Будапеште его министры смогли лишь 7 ноября. До тех пор, чьи бы то ни было попытки «найти представителей нового правительства для того, чтобы получить от них необходимые указания», оказывались безрезультатными, о чем Андропов сообщал в Москву[65]. И после того, как члены нового кабинета прибыли в Будапешт в советском бронетранспортере, от внимания посла не укрылось, в каком безвоздушном пространстве действовало правительство. Андропов посетил кабинет Кадара в здании парламента 8 ноября, в 11 часов дня, то есть в самое рабочее время. «Несмотря на это, в огромном здании парламента было совершенно безлюдно; кроме 6 министров и наших солдат, там никого не было». Правда, посол, живший мифом о непоколебимом единстве партии и народа, склонен был объяснять это тем обстоятельством, «что наши друзья все еще не смогли связаться с активом и работают пока еще в отрыве от него»[66].
В месяцы консолидации новой власти позиция посла оставалась столь же жесткой. Во время переправки около 1000 арестованных молодых венгров на территорию СССР, в Закарпатскую Украину, из железнодорожного эшелона заключенные сумели передать «на волю» записки о том, что их собираются этапировать в Сибирь. Слух о том, что их ожидает именно такая судьба, не без влияния западных радиостанций широко распространился среди населения. Это забеспокоило новых венгерских лидеров Я. Кадара и Ф. Мюнниха, 14 ноября прямо заявивших И. Серову и Ю. Андропову, что не одобряют подобных действий, ибо они ведут к усилению напряженности в стране. В ответ на это были приняты меры по обеспечению большей секретности – речь шла, в частности, об отправке заключенных «на закрытых автомашинах под усиленным конвоем»[67]. Жесткость обращения с «классовым врагом» довольно разительно контрастировала со сдержанной, внешне тактичной (не в пример некоторым иным высокопоставленным советским дипломатам) манерой общения Андропова со своими венгерскими собеседниками, производившей, в общем, благоприятное впечатление на них: можно сослаться хотя бы на отзыв Ш. Копачи, осенью 1956 года начальника будапештской полиции, приказавшего передать повстанцам имевшееся в его распоряжении оружие и приговоренного позже за это к пожизненному заключению. Выйдя по амнистии на свободу в 1960-е годы, он вспоминал впоследствии, что при личной встрече с ним Андропов казался человеком демократических настроений, сторонником реформ[68]. Образ «жандарма в смокинге» применительно к Андропову вообще оказался в Венгрии довольно живучим.
Временные захоронения жертв вооруженных столкновений в Будапеште
Ко всему вышесказанному нелишне добавить: в дни драматических октябрьских событий, когда советское посольство – и это понятно – работало в крайне напряженном ритме, Андропов не раз оказывался в ситуации, когда его жизни всерьез угрожал опасность: вооруженные повстанцы (а среди них были не только сознательные патриоты, но и люмпены, включая выпущенных из тюрем уголовников) обстреливали машину советского посла, стреляли в окна зданий дипломатического корпуса[69]. Если вдруг «возникала опасная ситуация, – вспоминает В. Крючков о работе с Андроповым осенью 1956 года, – он никогда не терял головы, не лез напролом, но и не сдавал без боя свои позиции. Может быть, именно поэтому его сослуживцы всегда чувствовали себя с ним как за каменной стеной, никогда не впадали в панику, даже когда в силу каких-то обстоятельств Андропов делал ошибочный шаг»[70]