Решать надо было тогда, в тех конкретных условиях, и другого выбора у нас не было, скажет Кадар в предсмертном интервью. Пример Румынии не подходил – там не надо было спасать реформы. Выбор, сделанный венгерским коммунистическим лидером, не смог, однако, гарантировать необратимости реформ. Скорее прав американский исследователь Йиржи Валента: ростки венгерской реформы были погребены в тот самый момент, когда Кадар уступил давлению Москвы[740]. Однако это уже предмет другого исследования.
От революции 1956 года к «смене систем» в 1989 году: эволюция исторической памяти венгерской нации
При всем относительно либеральном характере венгерской модели социализма 1960-х – первой половины 1980-х годов власти последовательно налагали строгое вето на объективное освещение событий осени 1956 года. Суть дела заключалась в том, что вопрос об их исторической оценке был неотделим от проблемы легитимности правления Я. Кадара и его команды: создание адекватной картины «будапештской осени» не могло не поставить под сомнение законность прихода к власти в начале ноября 1956 года при поддержке СССР нового, так называемого «венгерского рабоче-крестьянского правительства».
Монопольное право трактовки событий 1956 года принадлежало правящей ВСРП – самому Кадару и его идеологам Д. Каллаи, Д. Немешу, позже Д. Ацелу и др. Оценки в исторических трудах и учебных пособиях находились в прямой зависимости от тех, которые давались в партийных документах. И если в трактовке многих других проблем и периодов венгерской истории новейшего времени к 1980-м годам в исторической науке стал намечаться известный плюрализм (это касалось эпохи Хорти, Второй мировой войны, периода «демократической коалиции» 1945–1947 годов и даже правления Ракоши с конца 1940-х годов), то этого никак нельзя было сказать применительно к событиям 1956 года. Альтернативные мнения здесь не допускались, любая попытка поставить под сомнение официальные позиции воспринималась (и в общем не без оснований) как посягательство на основы режима, а потому вызывала жесткий отпор вплоть до конца 1988 года. На основании программных документов ВСРП школа и система массовой информации формировали в общественном сознании тот комплекс стереотипов и идеологем, в соответствии с которыми надлежало поддерживать историческую память венгерской нации, особенно новых поколений, все в меньшей и меньшей мере обладавших собственным непосредственным опытом восприятия «будапештской осени». Объективная картина событий замещалась искусственными схемами, препарировавшими историческую реальность в русле навязанных идеологами ВСРП установок.
Первым программным документом, давшим официальную оценку событий, стали решения декабрьского пленума Временного ЦК ВСРП (1956 года). Именно тогда в партийных протоколах со всей однозначностью, исключающей иные толкования, был заявлен тезис о контрреволюционном в своей основе характере венгерских событий октября-ноября 1956 года. В последующие месяцы эти оценки корректируются в сторону большего ужесточения. В начале февраля 1957 года Кадар в одном из выступлений полемизировал с широко распространившимся в партийных кругах мнением о том, что поначалу справедливое народное движение к вечеру 23 октября переросло в иное качество, поскольку вмешались контрреволюционные силы; отныне было принято считать, что это движение было контрреволюционным уже в момент подготовки демонстрации, поскольку имел место заговор с целью свержения народно-демократического строя. Подвергается критике особая позиция известного историка и деятеля компартии Э. Мольнара (в разное время министр иностранных дел и министр юстиции, а в 1957 году директор института истории Венгерской Академии наук), который, отмечая правомерность многих требований восставших, определял события как национально-демократическое восстание, таившее в себе возможность перерастания в контрреволюцию. Истоки всего произошедшего Мольнар видел в политике оторвавшейся от народа «бюрократической диктатуры» Ракоши, в механическим копировании советского опыта, что ущемляло национальные чувства венгров. С критикой Мольнара и его единомышленников, пытавшихся предложить (отчасти даже в рамках института истории ВАН, т. е. от имени научной, академической общественности) более «объективно-научный», приближенный к реальности анализ причин и сути событий, все дискуссии прекращаются. Массированное давление партаппарата заставило замолчать носителей альтернативных точек зрения внутри партии. Согласно установившимся к весне 1957 года официальным канонам, нашедшим отражение в решениях июньской конференции ВСРП, события октября 1956 года были контрреволюцией с самого начала.
За партийными постановлениями следовала массовая пропагандистская литература. В наиболее ранних изданиях, относившихся к концу 1956 года, не говорилось о сплошной контрреволюции, выступления «контрреволюционеров» назывались лишь одной из составляющих октябрьских событий (пусть самой существенной, наиболее заметной и чрезвычайно опасной). В дальнейшем оценки становятся менее дифференцированными, иногда даже огрубляя тезисы, звучавшие в партийных документах. Вместе с тем часть ответственности за события продолжала и далее возлагаться на «извращения» группы Ракоши, подорвавшей своей неправильной, сектантской политикой веру трудящихся в социализм и способствовавшей созданию благоприятной почвы для выступления контрреволюции. Провозглашенный Кадаром в начале декабря 1956 года тезис о необходимости борьбы «на два фронта» – с сектантством группы Ракоши и ревизионизмом Имре Надя – продолжал оставаться в силе на протяжении всей 30-летней кадаровской эпохи, хотя в 1957–1958 годов в ходе подготовки судебного процесса по делу И. Надя главный акцент решительно (хотя и временно) сместился в направлении борьбы с ревизионизмом. Выступая в ноябре
1957 года на московских совещаниях компартий, Кадар в полемике с делегацией ПОРП аргументировал свое мнение о ревизионизме как главной опасности для международного рабочего движения тем, что именно «ревизионисты» группы И. Надя, а не «сектанты» и «догматики» (нанесшие, несомненно, большой вред строительству социализма), перешли осенью 1956 года в стан «классового врага»[741].
Официальную концепцию контрреволюции предстояло проиллюстрировать тщательно подобранным фактическим материалом – эту задачу призван был выполнить наиболее грандиозный пропагандистский проект режима Кадара, рассчитанный не столько на внутреннюю аудиторию, сколько на мировое общественное мнение. Речь идет о так называемой «Белой книге», вышедшей в 4 томах на нескольких языках[742]. Метод подготовки этого издания основывался на селективном подходе к фактам – отбиралось лишь то, что могло работать на концепцию контрреволюции. Значительное место в «Белой книге» занимали подборки материала о зверствах «контрреволюционеров» (линчеваниях сотрудников госбезопасности и т. д.), причем все это сопровождалось яркими фотоиллюстрациями. Иногда включались непроверенные, а то и заведомо ложные сведения, в соответствии со своим предназначением работавшие на формирование мифа об угрозе установления в Венгрии фашистского режима в случае невмешательства советских войск. Масштабы террора против коммунистов и сотрудников госбезопасности в этих публикациях несколько преувеличивались, но еще больше преувеличивались активность западных спецслужб, их роль в подготовке «контрреволюционного заговора».
Концепция «контрреволюционного заговора» была неотделима от личности Имре Надя. Бывший премьер-министр, в первые недели кадаровской власти обвинявшийся главным образом в недееспособности, в документах января-февраля 1957 года объявляется сознательным предателем, хотя должно было еще пройти какое-то время, чтобы сломить сопротивление части партактива проведению судебного процесса по его делу. Работа над специальным изданием, посвященным «заговорщической» деятельности Имре Надя и его «сообщников»[743], шла параллельно с составлением обвинительного заключения по делу И. Надя, были широко использованы показания, сделанные в ходе следствия, причем непредвзятый читатель мог легко обнаружить противоречия в показаниях разных лиц, ставившие под сомнение достоверность всей конструкции[744]. На Западе пропагандистский эффект от публикации «Белой книги» и сопутствующих ей изданий был невысоким. Достаточно сказать, например, что в Италии даже издательство, близкое к компартии, предпочитало переизданию кадаровских пропагандистских опусов публикацию трудов самого И. Надя, имевших гораздо больший читательский спрос.
Массированная пропагандистская кампания была организована осенью 1957 года, в связи с первой годовщиной событий. Вышло большое количество книг и брошюр. Создание в некоторых из них «звериного образа» повстанцев служило подготовке общественного мнения к положительной реакции на суровые приговоры судебных инстанций. С другой стороны, происходила героизация сил, боровшихся с «контрреволюцией», в частности, бойцов отрядов особого назначения, созданных кадаровским правительством в ноябре 1956 года. Важной задачей пропагандистской литературы являлось разоблачение подрывной деятельности западных спецслужб и в первую очередь радиостанции «Свободная Европа». (Одной из излюбленных тем публицистов стала обработка западными спецслужбами венгерских беженцев). Венгрия и зона Суэцкого канала рассматривались как два плацдарма наступления мирового империализма на силы мира и прогресса. Главный пафос массовой пропагандистской продукции заключался в том, что своими действиями Советская Армия предотвратила угрозу новой мировой войны и фашистского реванша. Этой теме посвящались также пропагандистские брошюры, авторы которых пытались обосновать необходимость пребывания в Венгрии советских войск.