В условиях углублявшегося в Венгрии экономического кризиса (роста внешней задолженности и т. д.) даже противники далеко идущих реформ все более осознавали неизбежность серьезных идеологических подвижек и в том числе частичного пересмотра отношения к событиям 1956 года. Правомерность провозглашенного на партийных форумах курса на обновление социализма, придание ему большей эффективности и т. д. предстояло обосновать, в том числе и историческими аргументами. В числе акций, в конечном итоге направленных на сохранение в сложившихся непростых условиях властных позиций ВСРП, явилось создание по решению майской (1988 год) партконференции специальной комиссии с участием историков. Ее целью было изучение и вынесение оценки всему историческому пути, пройденному венгерской нацией за 40 лет строительства социализма. Результат работы комиссии значительно превзошел первоначальные планы. Возглавивший ее реформатор несколько популистского толка член Политбюро ЦК ВСРП Имре Пожгаи 27 января 1989 года выступил по итогам работы комиссии по радио с нашумевшим заявлением: события октября 1956 года расценивались им как «народное восстание». Акцентировалось внимание на антисталинистском характере восстания, Пожгаи старался всячески затушевать антисоветский характер некоторых проявлений народного движения. Содержались в его выступлении и ссылки на высказывания Кадара, относившиеся к ноябрю 1956 года. При том, что это выступление не было согласовано с Политбюро, а явилось, по сути, частным поступком одного из индивидуальных игроков на венгерской политической арене[766], оно имело далеко идущие последствия, на которые сразу же обратили внимание в Москве.
Посольство СССР в Будапеште направило в конце января в МИД три телеграммы по этому вопросу, которые незамедлительно были пересланы в ЦК КПСС. Помощник Горбачева А. С. Черняев в письме своему шефу от 1 февраля выразил мнение, что «надо поручить готовить нашу позицию по 1956 году», однако делать это без суеты. Необходимо иметь в виду, писал А. С. Черняев, что «даже если Грос согласится с нашей оценкой, он не сможет ее реализовать, потому что вряд ли уже владеет идейно-политической ситуацией. Тем самым мы и его, и себя поставим в неловкое положение». Начавшаяся переоценка событий «будапештской осени», принявшая к весне просто «обвальный» характер, была воспринята как один из важных симптомов продолжавшейся сдачи позиций ВСРП, что, конечно, не могло радовать руководство КПСС. Тем не менее делался вывод о необходимости устраниться от вмешательства в идейно-политическую борьбу, которая разыгралась в Венгрии вокруг октябрьских событий. «1956 год для венгров сейчас – частность, хотя и в контексте угрозы общего развала в стране. И мы будем выглядеть не очень солидно, если в такой момент на высшем уровне “проявим беспокойство” лишь по этому конкретному пункту, затрагивающему наше прошлое», – полагал помощник генерального секретаря ЦК КПСС. По его мнению, надо «стараться удерживать проблему 1956 года на уровне научного спора, не допускать превращения ее в политическую полемику с кем бы то ни было (как, впрочем, и с нашим 1939 годом)»[767].
Выраженное Черняевым мнение о невмешательстве Москвы во внутренние венгерские дела, связанные с переоценкой событий 1956 года, не стало, впрочем, единственным в среде советской партийно-государственной номенклатуры. Иной позиции придерживался председатель КГБ СССР В. А. Крючков, осенью 1956 года служивший третьим секретарем посольства СССР в Венгрии. Развернувшаяся в Венгрии кампания по пересмотру характера событий, по мнению Крючкова, нацеливалась на «дискредитацию всего пути, пройденного ВСРП, подрыв авторитета партии и ее нынешнего руководства, разжигание недружественных Советскому Союзу настроений»[768]. Для того чтобы по возможности воспрепятствовать ее проведению, Крючков предлагал передать в распоряжение партаппарата ВСРП хранившиеся в подведомственных КГБ архивах документы 1930-х годов, проливавшие свет на неблаговидную роль И. Надя как агента-осведомителя органов НКВД, виновного в аресте и гибели некоторых венгерских коммунистов (об этом речь уже шла на страницах нашей книги). Учитывая популярность И. Надя среди сторонников кардинальных реформ и превращение этого политика в своего рода символ сопротивления венгерского общества навязываемым ему извне тоталитарным формам правления, его компрометация могла стать орудием (насколько эффективным – это другой вопрос) контрреформаторских сил в ВСРП в противоборстве со своими идейно-политическими оппонентами. Крючков убедил своих соратников по Политбюро ЦК КПСС в том, что предложенный им шаг отвечает интересам СССР, поскольку ослабил бы политические и моральные позиции антисоветски настроенных сил в рядах активизировавшейся в 1989 году и уже открыто претендовавшей на власть венгерской оппозиции. Документы были переданы в Будапешт, и первый секретарь ЦК ВСРП К. Грос доложил партийному пленуму о раскрывшихся фактах, которые были весьма болезненно восприняты большинством узкого партактива. Не только реформаторски настроенные председатель ЦК ВСРП Р. Ньерш и премьер-министр М. Немет, но и гораздо менее последовательный в этом отношении К. Грос пришли к выводу о нецелесообразности обнародования полученных из Москвы документов, поскольку это лишь подлило бы масла в огонь общественно-политического противостояния, но отнюдь не повлияло бы на происходивший пересмотр исторических оценок[769]. Документы, о которых идет речь, не публиковались до 1993 года.
Попытки части руководства ВСРП при довольно слабой поддержке Москвы воспрепятствовать продвижению новой линии в оценке происходившего осенью 1956 года оказались совершенно неэффективными. Кардинального пересмотра теперь было не избежать, дальнейшее изучение, трактовка октябрьских событий отныне приняли неконтролируемый характер, определяясь наряду с закономерностями развития самой науки и широким интересом общественного мнения к проблеме отнюдь не ходом внутрипартийных дискуссий, а прежде всего динамикой политических процессов, происходивших в 1989 году в венгерском обществе в условиях кризиса власти ВСРП и активизации оппозиционных движений, становившихся все более массовыми. Таким образом, выступление Пожгаи явилось жестом хотя и важным для партийных реформаторов, рассчитывавших удержаться на плаву, но запоздалым для партии в целом, и более того, способствовавшим делегитимизации власти ВСРГТ. Уже к весне 1989 года роль аппарата ВСРП в формировании образа событий 1956 года была сведена к нулю. Обновить охранительную платформу, заложить под нее новые основания, таким образом, явно не удалось. Даже мягкие сторонники прежней «контрреволюционной концепции» во главе с главным идеологом партии Д. Ацелом понимали, что саму формулу контрреволюции следует решительно отбросить, предложив более взвешенный подход, отметив двойственный характер октябрьских-ноябрьских событий. Позиция Береца подвергается критике за односторонность[770]. В начале 1989 года стало особенно очевидно, что вопреки тем иллюзиям, которые когда-то питал Кадар, речь идет не о спорах по предмету, отвлеченному от сегодняшних венгерских реалий: раскол партии и общества по вопросу об отношении к событиям 1956 года становился конфликтогенным фактором, источником серьезной политической и социальной напряженности. Конечно, не выступление Пожгаи породило этот раскол, но оно его четче обозначило.
Самым первым следствием выступления Пожгаи стала эскалация требований реабилитации репрессированных и прежде всего И. Надя, по образному выражению Я. М. Райнера, оказавшегося «едва ли не самым живым участником венгерского демократического процесса на его самой динамичной стадии»[771]. Актом, окончательно подорвавшим основы легитимности кадаровского правления, и одновременно символом завершения всей 32-летней эпохи стала собравшая сотни тысяч людей массовая манифестация 16 июня 1989 года при перезахоронении Имре Надя и трех казненных вместе с ним его соратников.
Перезахоронение останков Имре Надя. Июль 1989 года
Кадар скончался 6 июля 1989 года, по символическому совпадению в тот самый день, когда венгерский суд формально реабилитировал Имре Надя. Человек, с большей или меньшей эффективностью управлявший Венгрией более 30 лет и некоторое время персонифицировавший собой реформаторское начало в социалистическом лагере, еще при жизни мог увидеть сделанный своей нацией выбор в пользу чуждых ему западных моделей, основанных на политическом плюрализме. С 33-летней дистанции стал очевиден парадокс: не будучи в отличие от Кадара сильным политическим практиком и хуже представляя себе пределы возможного, И. Надь, вопреки своим левым убеждениям ставший (как отмечалось в этой книге выше) знаменем сил, выступавших в конце 1980-х годов за смену системы, в известном смысле доказал перед Кадаром, пусть заочно, свою историческую правоту. Кадар умер, оставив свое «политическое завещание» – серию интервью по широкому кругу проблем новейшей истории Венгрии, которое в новых условиях было уже не обязательным для всей системы политпросвещения программным документом, а всего лишь одним из исторических источников в ряду многих других.
Польский кризис 1980–1981 годов и позиция руководства Венгрии. Опыт событий 1956 года в 25-летней ретроспективе
Подъем забастовочного движения в Польше в августе 1980 года совпал по времени со вступлением венгерской экономики в длительную полосу стагнации. Режим Яноша Кадара, на протяжении 1970-х годов привлекавший немалое внимание западного леволиберального экспертного сообщества как наиболее удачная попытка надолго примирить общество одной из стран советской сферы влияния в Восточной Европе с коммунистической властью