[835]. Автор этих записок, возвращенный в апреле 1957 года в Будапешт из румынской ссылки, находился в заключении. За начавшейся подготовкой судебного процесса внимательно следили в титовской Югославии, где опасались, что «дело Надя», подобно «делу Райка» в 1949 году, даст повод для развязывания новой международной кампании антиюгославской направленности. На Западе же вплоть до июня 1958 года ни публика, ни политические эксперты не проявляли большого интереса к фигуре Надя, воспринимавшегося, и надо сказать не без оснований, как достаточно заурядный коммунистический политик, который в силу своей непоследовательности и слабости не смог, в отличие от польского лидера В. Гомулки, овладеть ситуацией в собственной стране, но при этом потерял доверие Москвы. Публикация записок, дающих более полное представление о системе взглядов И. Надя и тем самым позволяющих лучше понять истоки его политической эволюции осенью 1956 года, лишь незначительно скорректировала сложившийся имидж. Ситуация в корне изменилась лишь после вынесения в июне 1958 года смертного приговора, потрясшего мировую общественность. Выходит множество публикаций об Имре Наде. Споры вокруг личности этого не покорившегося Москве коммунистического политика органично вошли в контекст более широких дискуссий о перспективах «национального коммунизма», развернувшихся в свете решений XX съезда КПСС и советско-югославского сближения, с учетом опыта польских и венгерских событий осени 1956 года.
В литературе, вышедшей по свежим следам процесса по делу Имре Надя, главным виновником расправы над бывшим премьер-министром Венгрии априорно называлась Москва, причем эту точку зрения, как правило, разделяли и левые на Западе, в том числе прокоммунистически настроенные интеллектуалы, не склонные афишировать своих разногласий с КПСС[836]. Применительно не только к казни И. Надя, но – шире – к репрессиям против участников революции мало говорилось об ответственности нового венгерского руководства, которое считали марионеточным режимом, полностью зависимым от Москвы. Впоследствии это сыграло на руку Кадару: перейдя с начала 1960-х годов к более умеренной внутренней политике, а во второй половине 1960-х годов приступив к экономическим реформам, он умело эксплуатировал перед лицом зарубежного общественного мнения свой сложившийся со временем на Западе образ либерального коммуниста-реформатора, ограниченного в своих действиях лишь постоянной оглядкой на Кремль. Стереотип о решающей роли руководства КПСС в подготовке и осуществлении казни И. Надя господствовал в западной историографии по крайней мере до середины 2000-х годов[837], пока, как уже отмечалось на страницах этой книги выше, не были опубликованы неопровержимые документы, свидетельствовавшие о том, что в начале февраля 1958 года Кадар получил от Москвы не использованный им шанс закрыть дело И. Надя без вынесения на судебном процессе смертных приговоров – речь идет в первую очередь о записях заседаний Президиума ЦК КПСС. Впрочем, отголоски этого стереотипа живы и сегодня – достаточно взять в руки нашумевшую, удостоенную пулитцеровской премии, но при этом неровную по качеству биографию Хрущева, принадлежащую перу известного американского советолога У. Таубмана[838].
С другой стороны, острое впечатление от трагической концовки открывало простор апологетике И. Надя в историографии и публицистике. Драматическая развязка в «деле Надя» по сей день оказывает воздействие на историков, мешает беспристрастному анализу деятельности этого политика[839].
Казнь И. Надя способствовала разочарованию левой интеллигенции Запада не только в Советском Союзе, но и в коммунистической идее, и это сказалось на оценках событий «будапештской осени» 1956 года как в публицистике, так и в историографии. Повлияла она и на идейную эволюцию молодых венгерских коммунистов-реформаторов, эмигрировавших после 1956 года на Запад и в большинстве своем группировавшихся вокруг литературного и общественно-политического издания «Irodalmi Újsάg» («Литературная газета»), подчеркивавшего свою преемственность одноименному будапештскому реформ-коммунистическому еженедельнику середины 1950-х годов, органу союза писателей[840]. Хотя в осмыслении сути венгерских событий довольно активны были и эмигранты предыдущей волны (конца 1940-х годов), особенно 3. Сабо[841], уже к 1958 году именно представители самой новой волны эмиграции занимают ведущие позиции в изучении «будапештской осени». В их выдвижении на первый план сыграло главную роль знание предмета своих исследований изнутри – все эти 30-40-летние люди были не только свидетелями, но в разной степени и участниками революции; некоторые внесли вклад в ее идейную подготовку будучи журналистами реформаторского направления.
В Брюсселе представителями, главным образом, новой волны венгерской эмиграции был создан Институт Имре Надя, который в течение нескольких лет своего существования (1959–1963) был главным центром, занимавшимся сбором документации, исследованиями, пропагандой наследия революции 1956 года Институт издавал на венгерском языке журнал «Szemle» («Обозрение»), имевший также версии на английском и французском языках[842]. На конференциях, проведенных под эгидой Института, много внимания уделялось изучению политических целей революции, намерений и действий ее участников. Одной из наиболее значительных инициатив венгерской эмиграции явилась проведенная на основе доступных в то время источников (прессы, свидетельств участников событий) реконструкция деятельности Имре Надя и его сторонников в дни революции, пункт за пунктом разоблачавшая подтасовку фактов в официальных сообщениях о деле И. Надя и его соратников, опровергавшая предъявленные им в июне 1958 года на судебном процессе обвинения. Книга «Правда о деле Имре Надя», вышедшая на французском, английском, немецком, венгерском языках, своим появлением на свет обязана прежде всего Т. Ацелу, П. Кенде и Т. Мераи. Предисловие к ней писал лауреат Нобелевской премии по литературе 1957 года Альбер Камю[843].
Именно исследователям из этого круга принадлежат первые в известном смысле классические работы по истории венгерской революции 1956 года, многократно переиздававшиеся и не утратившие своей ценности и поныне – речь идет о книгах М. Мольнара, Т. Мераи, Т. Ацела. Миклош Мольнар, в прошлом ведущий журналист главной партийной газеты «Szabad Nép» и одно время редактор литературного еженедельника «Irodalmi Újsάg», дал одной из своих основных работ (1960 года) парадоксальное и вместе с тем символическое название – «Триумф одного поражения», подчеркнув тем самым значимость традиций венгерского Октября 1956 года для борцов за коренное демократическое обновление восточноевропейского социализма. Переизданная в 1968 году в Париже в новых условиях, во время майских волнений во Франции и Пражской весны, эта книга дала в то время французским интеллектуалам немало духовной пищи для проведения исторических параллелей, для раздумий о перспективах идей социализма и коммунизма[844].
В работе Мольнара предпринята попытка выявить движущие силы революции, подчеркнув плюрализм массового общественного движения Октября 1956 года, реконструировать систему ценностей того крыла движения, которое боролось за обновление венгерского социализма, придание ему подлинно демократического и гуманистического характера. Автор резко критичен в отношении позиции США, одним из первых в западной литературе сконцентрировав внимание на разительных противоречиях между пропагандистской риторикой администрации Эйзенхауэра (и особенно подстрекательской фразеологией радиостанции «Свободная Европа») и реальными, весьма осторожными внешнеполитическими шагами правительства США в условиях венгерского кризиса. По его мнению, даже в самый разгар холодной войны, при жизни Сталина, политика США в отношении восточноевропейских стран не была столь лицемерной и вводящей людей в заблуждение, как в 1954–1956 годах[845]. Мольнару принадлежит также написанная им в соавторстве одна из первых биографий Имре Надя, представляющая его деятельность на фоне панорамного описания внутриполитической ситуации в стране в ее динамике. Самим названием франкоязычной версии книги, «Имре Надь – реформатор или революционер?»[846], авторы пытались поставить перед собой вопрос для ответа, а для того, чтобы дать ответ, проследили путь превращения партийного реформатора в политика общевенгерского масштаба, вождя национальной демократической революции, хотя и потерпевшей поражение, что не могло не браться за точку отсчета при рассмотрении личности И. Надя.
Сходные цели ставил перед собой известный журналист и политолог Тибор Мераи, автор другой, еще более заметной, часто цитируемой биографии Имре Надя – «Тринадцать дней, которые потрясли Кремль (Имре Надь и венгерская революция)»[847]. Подобно Мольнару, Мераи лично знал И. Надя, причем точность свидетельств очевидца и живость, образность изложения сочетаются в книге с мастерством политического анализа и глубоким знанием исторического контекста. Свидетель и очевидец событий у него, как и у Мольнара, остаются в тени, уступая место политическому аналитику и историку, владеющему всеми доступными ему в то время источниками по изучаемой проблеме. Деятельность Надя и в этой книге показана на фоне исторических процессов, происходивших в его стране в первое послевоенное десятилетие и достигших своей кульминации в остродраматических событиях «будапештской осени».