[856] с самого начала были характерны равнодушие к внутрипартийной реформаторской оппозиции и окружению И. Надю, а с другой стороны, интерес к повстанческому движению, в изучение которого она внесла в 60-80-е годы наиболее значительную лепту. На правом политическом фланге, где сам термин «революция», как правило, наполнялся негативным содержанием, события осени 1956 года чаще трактовались не как революция (антитоталитарной, антисталинской, антисоветской, антибюрократической и т. д. направленности), а как борьба за независимость. Такой трактовке положило начало известное радиовыступление кардинала Миндсенти 3 ноября 1956 года Большой акцент делался на национальных травмах, вызвавших восстание.
Повстанцы отряда на площади Сены в Будапеште
При всех идейных различиях между представленными в литературе течениями венгерская эмигрантская историография обладала и рядом общих черт. Во-первых, ее, как и всю западную историографию второй половины 1950-1980-х годов, отличала узость Источниковой базы, которую составляли главным образом опубликованные в прессе официальные документы и сообщения информационных агентств, мемуары, свидетельства беженцев. Недоступность архивных документов приходилось компенсировать логическими конструкциями, а, значит, многое домысливать, выдвигать гипотезы – как оправдавшиеся, так и не оправдавшиеся. Во-вторых, вся эмигрантская историография была в той или иной мере склонна к идеализации «будапештской осени». Пожалуй, в наименьшей степени это проявилось в работах Мольнара и Мераи. Кровавые события на площади Республики 30 октября привлекали мало внимания исследователей. Фактически было наложено табу на упоминания о том, что в повстанческих отрядах находилось немало уголовников, отпущенных в те дни из тюрем наряду с политическими заключенными[857]. Нередко преувеличивалось (иногда, как в публицистике Д. Крашшо, на целый порядок) количество жертв репрессий кадаровского режима.
Жертвы расправы вооруженными экстремистами. Инцидент около Будапештского здания горкома. 30 октября 1956 года
Пятилетний юбилей революции (1961 года) был отмечен выходом на Западе множества публикаций. Среди их авторов преобладали венгерские эмигранты разных волн, причем именно в это время с большей определенностью, нежели в 1957–1959 годах, заявили о себе интерпретаторы праволиберальных и консервативных убеждений. Хотя в потоке литературы доминировали публицистические выступления, появляются и серьезные аналитические работы, отвечающие критериям строгой научности. П. Кечкемети в книге, изданной Стэнфордским университетом (Калифорния), на основе анализа социальной структуры Венгрии в ее динамике попытался выявить движущие силы революции[858]. В противовес тем авторам, которые были склонны преувеличивать роль интеллигенции, он в числе первых акцентировал внимание на участии в событиях рабочего класса, представителей других слоев[859]. Еще одним образцом американской университетской продукции явились работы Ф. Вали[860]. С обобщающими исследованиями выступают П. Зиннер и др[861]. Предметом специального изучения впервые становятся рабочие советы[862]. Дебютирует в качестве профессионального военного историка генерал Бела Кирай, заочно приговоренный к смертной казни в 1958 году военный лидер венгерской революции[863].
Неординарность венгерских событий осени 1956 года с самого начала предопределила интерес к ним не только историков и политологов, но и философов. Разные авторы пытались через осмысление венгерского опыта выявить наиболее существенные и характерные тенденции современного развития, сделать прогнозы относительно перспектив мировой системы социализма, международного коммунистического движения, «национального коммунизма», оценить реальные возможности эффективного сопротивления тоталитаризму в Восточной Европе и поставить в этой связи вопрос о роли рабочих советов как альтернативных государственному социализму органов власти. Среди тех, кто так или иначе писал или высказывался о венгерской революции, обращался к ее опыту, были такие совершенно разные по своим убеждениям выдающиеся интеллектуалы второй половины XX века, как Ж.-П. Сартр, А. Камю, X. Арендт, И. Дойчер, Р. Арон, Д. Лукач, А. Хеллер[864].
Жан-Поль Сартр, много высказывавшийся по поводу венгерских событий по свежим следам[865], отказался вместе с тем выступить осенью 1957 года в связи с годовщиной революции, заявив, что «венгерские события не являются такой датой, которую можно праздновать в чьих-либо эгоистических интересах или устраивать вокруг нее шабаш»[866]. В одной из бесед он даже заметил, что «с точки зрения больших эпохальных интересов социализма советское вмешательство в венгерские события, возможно, окажется исторически оправданным»[867]. Антисоветская кампания к этому времени вообще пошла на спад: Спутник, ставший главной мировой сенсацией 1957 года, однозначно заслонил собой венгерские события и сделал теперь уже не абстрактного венгерского борца за свободу, а конкретную личность – Н. С. Хрущева «человеком года» (по версии американского журнала «Тайм»). Однако несколько позже, в июне 1958 года, Сартр разделил возмущение французской общественности по поводу казни И. Надя.
Ханна Арендт на основе венгерского опыта 1956 года размышляла над противоречием между насильственным и, с другой стороны, созидательным характером антитоталитарной, по ее определению, революции55. Она приветствовала советы как стихийно возникшие самодеятельные революционные органы, однако, в отличие от левых мыслителей И. Дойчера или К. Лефора, видела в них не механизм реального самоуправления рабочих в сфере производства, а прежде всего силу, способную к политическому действию56. Важной вехой в истории интеллектуального освоения венгерского опыта 1956 года стало наследие крупного венгерского мыслителя леволиберального толка, министра в правительстве И. Надя Иштвана Бибо, рассмотренное автором этих строк в отдельной большой работе57.
55 Такую оценку сущности событий «будапештской осени» переняли у нее некоторые либерально настроенные интеллектуалы венгерской эмиграции, в частности 3. Сабо.
56 О позиции Арендт и ее размышлениях над венгерским опытом много говорилось на конференции в Санкт-Петербурге в сентябре 2006 года «Будапешт’56,до и после. История и память первого кризиса Коммунизма», где преобладали историки и политологи ультралиберальной ориентации. Материалы конференции в полном виде не опубликованы, краткий обзор ее работы: Славяноведение, 2008. № 1.
57Стыкалин А. С. Иштван Бибо – мыслитель и политик // Бибо Ииитвон. «О смысле европейского развития» и другие работы. М., 2004. В работе «Положение в Венгрии и положение в мире» (1957). Бибо попытался оценить историческое значение венгерской революции как для самой Венгрии, так и с точки зрения международных, межблоковых отношений. Он размышлял над тем, какие уроки могли бы извлечь из венгерского опыта 1956 года силы различных идейно-политических ориентаций – на Западе, в Восточной Европе и в «третьем мире». Англоязычная версия работы, неоднократно публиковавшаяся на Западе: The Hungarian Revolution: Scandal and Hope. На языке оригинала (венгерском) впервые опубликовано в эмигрантской среде: Bibo Istvan. Harmadik lit / Szerk. Szabo Z. London, 1960. На русском языке опубликовано в сокращении: Мост. Будапешт, 1992. № 1/2. Другие тексты И. Бибо по проблемам революции 1956 года, в том числе адресованные правительству Я. Кадара планы урегулирования внутриполитического кризиса, см.: Венгерский меридиан. Будапешт, 1991. № 2; Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. Документы / ред. – сост.: Е.Д. Орехова, В.Т. Середа, А. С. Стыкалин. М., 1998. С. 613–618; 725–729; Бибо Иштван. «О смысле европейского развития» и другие работы. Наиболее полное венгерское издание: Bibo Istvan. 1956 / Az eloszot irta, a jegyzeteket osszeall. es irta, a kotet szerk. Szigethy 6. Budapest, 2003. Для историков представляют интерес также показания, сделанные И. Бибо в августе 1958 года во время суда, приговорившего его к пожизненному заключению (в 1963 году амнистирован): A fogoly Bibo Istvan vallomasai az 1956-os
В 1962 году вследствие ряда проведенных режимом Кадара амнистий в отношении осужденных участников событий 1956 года венгерский вопрос был снят с повестки дня ООН и отныне мог считаться урегулированным в международном плане58. Постепенно снижается непосредственный интерес к нему политиков и общественного мнения – уже в сентябре 1959 года в ходе встреч Н. С. Хрущева и Д. Эйзенхауэра в США о «будапештской осени» почти не вспоминали. Все это напрямую сказывается на ситуации с изучением венгерской революции. Резко сокращаются финансовые вливания в научные проекты в этой области, что, в частности, привело к закрытию в 1963 году брюссельского Института Имре Надя. С другой стороны, появилось больше возможности освободиться от диктата политики и сосредоточиться на объективном научном анализе. Новые всплески внимания не только узкого круга профессионалов-историков, но политологов и более широкой публики к венгерским событиям приходились, во-первых, на очередные юбилеи, а во-вторых, были связаны с новыми кризисными явлениями в странах восточноевропейского блока. Например, в 1968 году в Чехословакии. 20-летний и 25-летний юбилеи венгерской революции совпали с кризисами 1976 и 1980–1981 годов в Польше, что давало дополнительные поводы для проведения исторических параллелей. К юбилейным датам обычно приурочивались и различного рода акции памяти о событиях 1956 года, в том числе международные конференции, масштабные издательские проекты. С увеличением исторической дистанции венгерский опыт 1956 года не утрачивал своего актуально-политического значения, поскольку система международных отношений, породившая этот кризис, продолжала сохраняться в незыблемости до конца 1980-х годов. Необходимо к тому же иметь в виду, что forradalomroL /