Среди форумов, на которых клеймятся потуги «либералиствующих», «мазепствующих» и т. д. историков очернить внешнюю политику СССР, можно выделить конференции в приднестровском регионе Молдавии, организованные при участии влиятельных московских спонсоров. С их трибуны декларируется уверенность в непогрешимости советского руководства, в том числе эпохи Сталина, и в то же время иной раз остро критикуется современное российское руководство за пренебрежение военным образованием и военно-патриотическим воспитанием, закрытие военных академий и т. д.[928]. Если обнародованные архивные документы противоречат схемам, монопольно претендующим на защиту российских интересов, они отвергаются сплеча. Так, события 1940 года, связанные с катынской трагедией, ассоциируются у сотрудницы ОМЭПИ Института экономики РАН Н. Я. Лактионовой лишь с «изощренной геббельсовской пропагандой»[929], что является наиболее наглядным примером возвращения части российской академической исторической науки к стереотипам советской эпохи.
Возвращение к некоторым догмам советской историографии[930], мало способствующее повышению престижа отечественной гуманитарной науки, вряд ли, однако, получит поддержку исследователей, которые привыкли основывать свои штудии не на идеологемах, а на выверенных архивных источниках. Они не собираются сдавать свои позиции, хотя и подвергаются обструкции определенной части коллег и голословным обвинениям в «антироссийскости». Показательно проведение в 2008–2010 годах новых международных конференций, публикация их материалов и выпуск ряда документальных сборников и исследований (в том числе выполненных методом «oral history»[931]), проливающих свет на разные стороны и аспекты восточноевропейских кризисов эпохи социализма[932]. Поиск исторической истины продолжается.
Заключение
По итогам Второй мировой войны Венгрия вошла в советскую сферу влияния, что объективно ограничивало поле её внешнеполитических маневров и в немалой мере предопределяло судьбу страны вплоть до слома ялтинско-потсдамской системы международных отношений в 1989–1990 годах.
Во второй половине 1940-х годов даже некоторые далекие от идей коммунизма венгерские интеллектуалы полагали, что полномасштабное участие режима Хорти в агрессии нацистской Германии против СССР и в оккупации советской территории за многие сотни километров от самой Венгрии, решающая роль СССР в освобождении Венгрии от немецких оккупантов в 1944–1945 годах и понесенные при этом огромные, как минимум 140 тыс. человек, потери Красной Армии давали СССР право требовать от новых венгерских властей последовательного проведения внешней политики, учитывающей интересы безопасности СССР, и прежде всего твёрдых гарантий нейтралитета на случай новой антисоветской войны. «После того, как командующие немецкими частями вопреки всем нормам международного права отдали вопиющий приказ расстреливать советских парламентеров, а Красная Армия оказалась вынуждена выдавливать немцев пядь за пядью, из каждого дома, с каждого этажа, Советский Союз понес такой с военной точки зрения бессмысленный и в человеческом плане неоправданный урон, что не приходится удивляться, почему его правительство, окончив бои и похоронив своих солдат в задунайской земле, железной рукой взялось за обустройство потерявшей рассудок страны – последнего и самого верного союзника Гитлера», – писал в 1947 году первый посол послевоенной Венгрии в СССР крупный историк-консерватор Дюла Секфю[933]. В этих условиях, продолжает Секфю, меньше всего можно было ожидать от советских лидеров усилий, направленных на установление в Венгрии в корне им чуждой западноевропейской демократии в ее классической форме. По сути, Секфю (не просто убежденный консерватор, но в 1920-е годы один из влиятельных идеологов хортизма, позже, в 1930-е, перешедший на последовательно антифашистские позиции, не перестав при этом быть консерватором) затронул здесь более чем деликатный вопрос о праве СССР на формирование определенных, причем долгосрочных механизмов воздействия на внутриполитическую жизнь Венгрии в интересах поддержки просоветских сил. В первую очередь речь может, разумеется, идти о поддержке прямых «агентов советского влияния», коммунистов, воспринимавших опыт СССР в качестве путеводной звезды для себя. Именно советская сторона имела решающий голос в Союзной контрольной комиссии по Венгрии, функционировавшей до 1947 года. С конца 1940-х годов получил развитие институт советников из СССР, работавших при государственных структурах, в том числе силовых и экономических. В качестве эффективных рычагов экономического давления выступали совместные компании в разных отраслях индустрии, транспорте, банковском деле. Сохранялось и прямое советское военное присутствие в Венгрии, хотя подписание в мае 1955 года договора о восстановлении независимой Австрии лишило его юридической основы, вплоть до заключения соответствующего советско-венгерского соглашения в мае 1957 года.
В полной мере признавая за СССР право на формирование пояса безопасности вдоль своих границ, следует в то же время подчеркнуть: установленная в Венгрии к концу 1940-х годов при прямой поддержке СССР однопартийная форма правления, ориентированная на современные советские, сталинские образцы, не была глубоко укоренена в венгерском обществе, воспринимаясь в широких массах как нечто чуждое, наносное, навязанное извне. Уничтожение в самом зародыше любой идейной, а тем более политической оппозиции, массовые и зачастую превентивные репрессии, осуществление коллективизации на селе по советским стандартам, непомерные затраты на военно-промышленный комплекс, сильно сказывавшиеся на уровне жизни граждан, – всё это подрывало социальную базу нового режима. Симптомы явного неблагополучия в экономике, грозившего привести к дестабилизации политического режима, не проходили мимо внимания Москвы. После смерти Сталина руководство КПСС проявило большую обеспокоенность ситуацией в Венгрии, настояв в ходе двусторонней встречи на высшем уровне в июне 1953 года на корректировке курса, смене приоритетов в пользу сельского хозяйства и легкой промышленности, замедлении темпов индустриализации. Правда, новое правительство во главе с Имре Надем, взявшее курс на слишком далеко идущие реформы, лишилось со временем поддержки Кремля и не удержалось у власти. Новые перспективы открылись перед Венгрией с XX съездом КПСС, состоявшимся в феврале 1956 года.
Осудив на XX съезде Сталина и провозгласив тезис о многообразии путей перехода к социализму, «коллективное руководство» КПСС поставило в непростое положение служивших верой и правдой официальной Москве лидеров зарубежных коммунистических партий, сразу же ставших объектами резкой критики в своих странах за апологетику бесчеловечной сталинской политики, следование несостоятельным советским образцам и моделям в предшествующие годы. В той или иной мере это коснулось и партийно-государственных руководителей стран советского блока, в которых к середине 1950-х годов со все большей отчетливостью обнажились кризисные явления в экономике, свидетельствуя о несбыточности заявленных программ форсированного построения социализма и настоятельно требуя корректировки курса. Видимый поворот в политике Москвы дал моральную опору сторонникам реформ. Исходившие от них призывы к переменам, оказавшись в известном созвучии с официально провозглашенной линией КПСС, обрели значительно больший вес в общественном мнении, стали в некоторых странах реальным фактором внутриполитической жизни, с которым приходилось считаться властям.
Можно, наверно, согласиться с известным венгерским политиком и публицистом, первым президентом посткоммунистической Венгрии Арпадом Гёнцем, заметившим, что в отличие от СССР в странах Восточной Европы не успел сложиться миф о незыблемости существующей системы власти[934]. Однако в разных странах Восточной Европы ситуация не была одинаковой. Наряду с Польшей симптомы глубокого системного кризиса существующего режима особенно отчетливо обозначились в середине 1950-х годов в Венгрии, именно этим двум странам суждено было сыграть и первопроходческую роль в процессе десталинизации советской системы. Уже к весне-лету 1956 года здесь был накоплен определенный опыт борьбы за либерализацию коммунистического режима, реформаторские течения заметно окрепли и партийно-государственные руководства, оказавшись под массированным давлением снизу, начали постепенно сдавать свои позиции. С трибуны мартовского пленума ЦК ВПТ 1956 года М. Ракоши, стремясь оградить себя от обвинений в затягивании с реабилитацией жертв репрессий, сослался на мнение «чехословацких товарищей», которые перед этим в беседе с ним в кулуарах XX съезда упрекали венгерских лидеров в излишней торопливости с пересмотром судебных дел.
В отличие от соседней Чехословакии, в Венгрии и Польше соотношение сил на внутриполитической арене поставило власти перед необходимостью компромисса с реформаторски настроенной оппозицией, зародившейся в недрах правящих партий, однако к осени 1956 года все более перераставшей узкопартийные рамки, становившейся выразителем насущных интересов и протестных настроений всего общества. При этом в Польше действующее партийное руководство уже к началу осени пошло на контакт и даже установило союз с внутрипартийной оппозицией, что привело к возвращению В. Гомулки на политический Олимп. Во время бурных событий польского Октября 1956 года коммунистические лидеры страны сумели вовремя совершить решительный поворот к отстаиванию национальных приоритетов в диалоге с Москвой, что нейтрализовало наиболее радикалистские настроения в обществе, чрезвычайно чувствительном к неравноправию в польско-советских отношениях, предотвратило развитие событий по венгерскому варианту. Иным было положение в Венгрии, где власти, проявляя политическую близорукость, постоянно запаздывали с приняти