[939]. Политика СССР, нацеленная не только на удержание Венгрии в рамках советского блока, но исходившая из неприятия слишком далеко идущих мер по реформированию ее политической системы, показала сторонникам «национального коммунизма» в разных странах, что любые попытки отхода от образцовой советской модели общественного устройства могут быть восприняты официальной Москвой как посягательство на ее ведущую роль в социалистическом лагере и – шире – международном коммунистическом движении и способны вызвать с ее стороны негативную реакцию. Вследствие венгерских событий в ряде западных компартий обострилось противоречие между приверженцами национально-специфических путей к социализму и сторонниками последовательной ориентации на Москву, отчетливо наметилась тенденция к расколу. Под непосредственным влиянием венгерского кризиса приостановилось начавшееся в 1954–1955 годах сближение Советского Союза с титовской Югославией, продолжавшей упорно отстаивать программу национального коммунизма, произошло заметное осложнение советско-югославских отношений.
Довольно велико было воздействие венгерского кризиса и на внутриполитическую ситуацию в СССР. Пожалуй, оно было неоднозначным. Венгерский опыт сопротивления системе (деятельность Кружка Петёфи и т. д.) подталкивал критически мыслящую часть советской интеллигенции к поискам путей совершенствования социализма, но, с другой стороны, усиливал консервативные настроения части элиты и более широкого общества. Иногда в среде советских либералов-шестидесятников выражались сожаления о том, что чрезмерный радикализм венгерских повстанцев не только предопределил откаты в политике Хрущева, но даже поставил под серьезную угрозу процесс «оттепели», начавшийся в СССР. Действительно, страх перед развитием событий по венгерскому варианту в случае утраты партийным руководством тотального контроля за ходом даже самых ограниченных и половинчатых реформ вызвал усиление уже в конце 1956 года антилиберальных, контрреформаторских тенденций во внутренней политике СССР. Уже в декабре 1956 года, реагируя на самые первые, поначалу довольно робкие проявления зарождающегося диссидентского движения, вызванные к жизни закрытым докладом Н. С. Хрущева о культе личности, событиями в Польше и Венгрии, ЦК КПСС распространил в низовых партийных организациях закрытое письмо «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов», в котором подчеркивалось, что «диктатура пролетариата по отношению к антисоветским элементам должна быть беспощадной»[940]. И в последующие годы контрреформаторский «венгерский синдром» неизменно присутствовал в сознании советской партократии, еще более ограничивая и без того весьма лимитированный реформаторский потенциал реального социализма, выразившийся, в частности, в непоследовательных хрущевских и, позже, косыгинских реформах.
Венгерский кризис сказался и непосредственно на внутрипартийной борьбе в руководстве КПСС, временно ослабив положение Н. С. Хрущева, усилив критику курса XX съезда КПСС с ортодоксально-охранительных позиций, что способствовало формированию антихрущевской оппозиции, предпринявшей открытое выступление в июне 1957 года.
При всем международном значении венгерских событий 1956 года, наиболее значительные последствия они имели, конечно же, для самой Венгрии. Максимализм и нетерпение повстанцев осени 1956 года вначале сыграли на руку контрреформаторским силам, но в более долгосрочной перспективе сказались на трансформации венгерской модели социализма в направлении, более отвечающем национальным интересам. Уроки, извлеченные коммунистической элитой Венгрии из «национальной трагедии», определили в целом компромиссный характер ее внутренней и внешней политики на протяжении последующих трех десятилетий. Свидетель венгерской революции польский публицист Виктор Ворошильский в послесловии к своему знаменитому «Венгерскому дневнику», написанном 20 лет спустя, в середине 1970-х годов, справедливо заметил, что в отличие от Польши, где относительный успех национально ориентированных, реформаторских сил в октябре 1956 года не был закреплен сколько-нибудь глубоким преобразованием институциональной системы и в результате произошел довольно быстрый откат к хотя и не слишком тиранической, но все же совершенно неэффективной, бюрократической форме социализма, в Венгрии с середины 1960-х годов коммунистический режим неуклонно развивался по пути либерализации, «искал путей выходы из ловушки», пускался в экономические эксперименты, иногда удачные, стремился прийти к соглашению с массами и с интеллигенцией, причем процесс этот не был остановлен и с началом брежневской эпохи в СССР. Во второй половине 1960-х годов в основном формируется та специфическая венгерская либерально-прагматическая модель социализма, которая довольно долгое время служила своего рода витриной социалистического содружества. В ее основе, как отмечалось на страницах этой книги, лежал компромисс между коммунистической властью и народом, которому было позволено в обмен на отказ от политической, потенциально оппозиционной, активности пользоваться определенными благами «потребительского социализма», предоставлявшего гражданам достаточно широкий набор возможностей улучшения своего материального положения[941]. И в этой связи вполне закономерен вопрос, которым задавался В. Ворошильский: может быть «именно восстание, хоть и проигранное, на более длительный срок создало условия, в которых правители считают менее рискованным обращаться к народу с жестами примирения, нежели вечно завинчивать гайки?»[942].
Изучение записей заседаний Президиума ЦК КПСС с участием Я. Кадара и других документов приводит к выводу, что и в начале ноября 1956 года, когда в Москве вырабатывалась программа действий, и позже, стоя во главе правительства, новый венгерский лидер стремился добиться максимально широкой в сложившихся условиях самостоятельности. Это стремление в первые месяцы, как правило, не имело успеха, ведь поле маневров его правительства было резко ограничено Москвой. Все-таки Кадару в немалой мере удалось отстоять за собой принципиально важное право на формирование собственной команды. Бывшие лидеры Ракоши и Герё не только не были включены в состав высших органов новой власти, Кадар сумел настоять на резкой критике своих предшественников в первых же программных документах своего правительства, резко отмежевавшись, таким образом, с самого начала от команды Ракоши. Кадар прекрасно осознавал, что необходимым условием постепенного расширения поля для самостоятельных маневров было для него завоевание доверия Москвы. Его правоту подтвердил первый серьезный тактический успех нового правительства в отношениях с СССР – согласие Кремля на полную политическую изоляцию Ракоши весной 1957 года. Убеждаясь в прочности «социалистических завоеваний» в кадаровской Венгрии, Москва постепенно предоставляла лидеру ВСРП все больше простора для проведения внутренней политики в соответствии с его собственными, весьма прагматическими и реалистическими представлениями о социализме и теории Маркса, существующей, по его выражению, не для того, чтобы «опробовать ее верность на народе». Приобретенный в конце 1950-х годов у руководства СССР «кредит доверия» Кадар использовал десятилетием позже, когда в Венгрии была начата реформа экономического механизма, так и не завершенная в силу внешних и внутренних факторов[943]. Кадаровская модель социализма, при которой десять с половиной миллионов венгров на протяжении многих лет пользовались принципиально большими экономическими, а отчасти и политическими свободами, нежели население большинства стран социалистического лагеря, явилась наиболее значительным плодом революции 1956 года, завоеванным в упорной борьбе и политым кровью не одной тысячи жертв.
ПриложениеОт «освободительного похода» 1939 года до «доктрины Хрущева»
Некоторые размышления о восточноевропейской политике СССР
А. С. Степанов
Осенью 1939 года началось расширение границ СССР.
В итоге менее чем за год в его состав полностью или частично вошли территории шести соседних государств, на которых проживало более 20 млн человек.
В 1956 году СССР ликвидировал возникший политический кризис в соцлагере, который охватил две страны: Польшу и Венгрию.
С одной стороны, события 1939 и 1956 годов происходили не только в разное время, но и в разной исторической обстановке. Однако, с другой стороны, между ними гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд.
События в Польше и Венгрии 1956 года объединяет с событиями в Польше 1939 года следующее обстоятельство: все они никогда раньше не были и не являются сейчас популярными для отечественных исследователей темами; в том и в другом случае сознательно замалчиваются масштабы применения вооруженной силы и масштабы потерь советской стороны; в том и в другом до сих пор используется термины советского периода, имеющие в основе своей исключительно доктринально-пропагандистский характер; в том и в другом случае зачастую происходит подмена исторического анализа событий пропагандой и мифологизацией.
Можно выделить несколько важных схожих моментов:
1) участие в событиях 1939 и 1956 годов одних и тех же высокопоставленных советских государственных деятелей;
2) сходство официальных объяснений действий СССР в этих событиях как решение оборонительных задач и оказание помощи населению;
3) нежелательность какого-либо детального изучения событий отечественной исторической наукой, а, как следствие, их мифологизация и подмена исторического знания пропагандой;
4) использование особой идеологически выдержанной терминологии применительно к названию событий.