Пребывание в Варшаве Н. С. Хрущева (его соратники прилетели на другом самолете несколько ранее) началось с безобразной сцены. Сразу же после спуска по трапу, он стал грозить кулаком в сторону польских руководителей, после этого подошел к членам польского Политбюро и, по-прежнему грозя кулаком и избегая рукопожатий, в ярости заорал: «Мы проливали свою кровь за освобождение этой страны, а вы хотите отдать ее американцам, но это вам не удастся, этого не будет!» Заметив В. Гомулку[960], он обратился к П. К. Пономаренко: «А это кто?» Но Гомулка опередил его, ответив по-польски: «Я – Гомулка, которого вы три года держали в тюрьме»[961]. В Протоколе заседания ЦКПОРП от 19–21 октября 1956 года зафиксирована прямая речь В. Гомулки, касающаяся встречи советской делегации и поведения Хрущева: «Обращаясь к нам, он сказал: “Предательская деятельность т. Охаба[962] обнаружилась, этот номер вам не пройдет”». Слова Хрущева был впечатаны в протокол по-русски[963]. «Нужно было обладать большой выдержкой, чтобы не реагировать на такие слова. Вся эта речь была высказана сильно повышенным тоном, так что все в аэропорту ее слышали, даже шоферы», – заключает В. Гомулка[964].
Пик кризиса во время встречи с советской делегацией наступил в 9 часов вечера 19 октября. В это время польская сторона потребовала объяснений относительно перемещений советских войск. Ответ, что это связано с плановыми учениями, не удовлетворил поляков, и В. Гомулка[965] лично попросил Н. С. Хрущева вмешаться. Был объявлен перерыв, и советская делегация удалилась в посольство на совещание, где Хрущев предложил поддержать Гомулку. Возражений не было. И. С. Конев получил указание немедленно остановить продвижение танковой колонны на Варшаву. Впоследствии Хрущев признался, что ввод войск в польскую столицу мог бы стать непоправимым явлением, а Гомулка спас положение[966].
Отметим, что в 2003 году был издан сборник «Советская армия в Польше, 1944–1956. Документы и материалы», посвященный пребыванию в Польше частей Советской Армии с июля 1944 до октябрьского кризиса 1956 года[967]. Помимо прочего, в нем также рассматривается и роль советской группы войск в Польше в разрешении этого кризиса.
Центральным вопросом переговоров был вопрос о польско-советских государственных отношений. По мнению А. М. Орехова, во время дискуссии с делегацией КПСС Гомулка понял, что более всего прочего советская сторона опасается возможного выхода Польши из Варшавского договора. Именно поэтому он старался убедить своих оппонентов в том, что этот договор отражает интересы Польши, так как гарантирует безопасность ее западных границ, и его доводы достигли цели.
А. М. Орехов указал на одно весьма примечательное обстоятельство, когда бумеранг последствий 1939 года пронесся над участниками советской делегации: «Показательное столкновение произошло между В. Гомулкой и В. М. Молотовым, о чем свидетельствует Ю. Циранкевич[968]. В ходе дискуссии Молотов попытался подать какую-то реплику, но Гомулка решительно прервал его: “А вам, товарищ Молотов, нечего здесь говорить. Польский народ помнит Ваше выступление на Верховном Совете Советского Союза о том, что „уродливое дитя Версальской системы перестало существовать"”. Молотов стушевался и в дальнейших спорах участия уже не принимал. Несколько иначе описывает этот эпизод В. Наметкевич[969]. По его словам, В. М. Молотов в ходе дискуссии выступил (“холодно и решительно”) с продолжительной информацией, в которой перечислил все, что знали в Кремле об антисоветских митингах и об опубликованных в польской печати антисоветских материалах. И тут В. Гомулка сказал: “Товарищ Молотов, после того, что вы сказали о Польше в 1939 г., трудно понять, почему вы имеете смелость приезжать в Польшу”. Из этого сопоставления видно, что слова Гомулки не одинаковы, но смысл их один и тот же»[970].
Неприятие советских действий 1939 года в Польше отражалось осенью 1956 года не только в словах польского руководства. На многотысячных митингах, прошедших 1-21 октября в Варшаве, Кракове и Новой Гуте, помимо требований о невмешательстве СССР во внутренние дела Польши и других соцстран, о необходимости экономических и правовых реформ, заявлений о политическом банкротстве ПОРП, поднимался еще один очень важный вопрос, – вопрос о пересмотре советско-польской границы, предусматривающий, в частности, возвращение в состав Польши Львова и Вильнюса[971].
Подобные суждения ретранслировались и на приграничных с Польшей территориях СССР, где подхватывались проживавшим там польским населением. Так, второй секретарь ЦК КП Литвы Б. С. Шарков информировал, что события в Польше имеют «наиболее значительное влияние на г. Вильнюс и окружающие его районы, а также на г. Каунас». Наряду с увеличением числа граждан польской национальности, желающих выехать из СССР в Польшу (только по г. Вильнюсу 26 октября был оформлено 333 документа на продажу индивидуальных домов), имели место и проявления иных суждений. Так, поляк Матусевич, житель д. Жилянца Вильнюсского района, прямо заявил: «Сейчас в Польшу ехать нет необходимости, так как там происходит перемена власти, но в недалеком будущем польское правительство потребует вернуть Польше ранее принадлежавшие ей районы бывшего Вильнюсского воеводства, и мы лишь должны помочь польским властям изгнать из этих районов литовцев и русских»[972].
Почему же жестко и даже агрессивно настроенный Хрущев вынужден был смягчить свой курс по отношению к новому руководству Польши? Он не мог не осознать атмосферы поддержки польского народа своего правительства и катастрофических непредсказуемых последствий в случае советского военного вмешательства. Помимо прочего, речь шла о самой крупной и боеспособной армии среди стран Варшавского договора, а также о населении, имевшем в массе своей не только опыт вооруженной борьбы, но и четкую мотивацию своих действий. К тому же весьма непростой была и общая политическая ситуация, в которой наибольшую угрозу приобретал стремительно набиравший силы венгерский фактор[973] (так, И. С. Конев вскоре срочно был отправлен из Польши в Венгрию для проведения операции, получившей кодовое наименование «Вихрь», и 2 ноября прибыл в Сольнок; ранее, 24 октября, в Будапешт прибыл А. И. Микоян).
Таким образом, силовое вмешательство в Польше, которое не только не отрицалось, но, напротив, изначально занимало важное (если не ведущее) место в советских планах, как выяснилось, не могло разрешить все сложности текущего момента. Морально готовые на военные действия советские лидеры поняли, что угроза неудачи – вполне реальна, а возможные ее последствия – слишком велики. Именно это обстоятельство, а отнюдь не гуманность и миролюбие, которых весьма наивно было бы ожидать от тех, кто в свое время без колебаний уничтожал как внутренних врагов в собственном государстве, так и суверенитет более слабых соседей, заставило их отступить в случае с Польшей. И произошло это отнюдь не сразу. На заседании Президиума ЦК КПСС 21 октября 1956 года при обсуждении «Вопросов Польши» Н. С. Хрущев достаточно ясно выразил эту мысль: «Учитывая обстановку, следует отказаться от вооруженного вмешательства. Проявить терпимость»[974]. Тот факт, что эта идея была окончательно похоронена лишь два дня спустя после отмены «марша на Варшаву» советской бронетанковой дивизии, говорит о ее поразительной живучести в головах советских лидеров. Но, как следует из черновых протокольных записей, сделанных на следующем заседании Президиума ЦК КПСС 23 октября 1956 года, ни один из присутствовавших на нем советских партийных лидеров даже не поднимал вопроса о возможности применения силы против Польши – вопрос уже был решен до этого[975].
Однако существуют иные точки зрения на этот счет, сдвигающие вперед время принятия советским руководством решения об отказе от силового вмешательства в Польше. Так, в части III «Венгерское восстание и решения Кремля (23 октября – 3 ноября 1956 г.)» сборника документов «Советский Союз и венгерский кризис 1956 года» указано следующее: «Руководство КПСС вплоть до 23 октября продолжало считать приоритетным “польский вопрос”. Вернувшись 20 октября из Варшавы, куда делегация КПСС вылетела накануне в связи с реальной угрозой не санкционированной из Москвы смены партийного руководства, советские лидеры в течение нескольких дней взвешивали возможности вооруженного вмешательства в Польше»[976].
Заметим, что в тексте говорится именно о силовом решении, а не только об остроте «польского вопроса». Но, выше уже было указано, что Н. С. Хрущев принял решение отказаться от вооруженного вмешательства уже на следующий день после возвращения из Польши, поэтому в действительности, говоря о времени принятия решения, можно предположить, что речь идет максимум о сутках с небольшим, но не о нескольких днях[977]. Причина этой ошибки заключается в том, что авторы-составители сборника тогда не располагали необходимыми документами, опубликованными лишь пять лет спустя.