- Да, но наводнением и мост ведь снесло, как было через Тису переправляться.
- Что снесло, хорошего мало, да плотину бы в порядке держать, так и не снесло бы!
- А уж это забота не ваша. Дальше, дальше!
- На рапс столько времени покупщиков дожидались, что преть начал, еле-еле восемь тысяч выручили. Это уж недосмотр прямой - дождей тогда, сколь мне ведомо, не было, просто крестины приказчик справлял, убранный рапс в копнах остался, оттого и задохнулся, закис вон, почернел.
- Ну вот. Что же вы, не христианин, что ли? По-вашему, сына окрестить не важнее разве рапса какого-то? Нет уж, тут мне видней.
- Сено смыло все, поскольку ваше сиятельство как раз в уборку на охоту погнали всех, кто вилы может держать. А по этой графе завсегда изрядные суммы показывались.
- Ну, тут я один всему причиной, - они, бедняги, не виноваты; так сам уж как-нибудь и разберусь.
- Доход, однако же, из-за того новой статьей пополнился от шкур овечьих да лошажьих: скотина падать стала от бескормицы.
- Вот видите, убыток прибытком обернулся.
- Но по шерсти зато уменьшились поступления, у нас, бывало, значительные.
- Все равно цены настоящей не давали, спроса не было этот год.
- Далее...
- Хватит, Петер, довольно. И так видно: человек честный, порядочный, пишет все, как есть. А это чьи там бумаги?
- Это Таде Каяпута отчет, нилашского управителя.
- А, интересно; как он, новенького ничего не изобрел?
Поименованный одержим был духом предприимчивости и в порученном его заботам имении завел образцовое хозяйство, которое уносило, однако, несравненно больше, нежели приносило.
Поставил завод сахарный, но патоку толком не доваривал, и фунт его клейкого тестообразного "сахара" в десять форинтов обходился.
Занимался шелководством, но локоть шелковой ленты обходился опять-таки слишком дорого, - дешевле локоть готового бархата купить.
Прослышал где-то и про вайду [растение семейства крестоцветных; до распространения тропического индиго и открытия синтетического культивировалось для получения синей краски] и закупил ее видимо-невидимо с намерением добывать индиго; но выжатый сок закис у него, пока он придумал, как краску осадить.
Построил и гуту, дрова для нее покупая за наличные, но другого стекла у него не получалось, кроме зеленого, а его никто не брал.
Хвойный лес посадил для укрепления песков, - но весной, и к осени от него следа не осталось.
Сукновальню завел и нарядил туда главным мастером одного разорившегося ткача из Сакольцы, тот и пошел синие драпы ткать, которые после трехнедельной носки совершенно разлезались, а промокнув, садились настолько, что руки торчали из зипуна по локоть, зато рубашка так просинивалась - и зипуна не надо.
Словом, расход на хозяйство был куда больше приходов, вот и весь результат.
- Вот ведь как оно получается, когда хозяйствовать ученые берутся, изрек барин Янчи, нахохотавшись вдоволь над каждой статьей.
- Осмелюсь доложить, - вставил Петер, - так получается, когда хозяйничают недоучки; наука - яд, который в больших дозах излечивает, в малых же убивает.
- Ну-ну, поглядим, как там остальные! Это что за тоненькая связка?
И стал ее вытаскивать.
- Арендатора опаловой копи отчет. Заместо четырех тысяч аренды опалы вот шлет, которые у него же можно купить за тысячу.
- Ну а что ему, горемыке, делать-то? Жить тоже надо. Шестеро детей, говорят.
- Но из Галиции был тут купец, осмотрел копь; за двадцать тысяч берет в аренду, хоть сейчас.
- Что? Чтобы я чужаку, галичанину копь сдал? Да он хоть звездами мне плати! Пускай прежний остается. А те, другие бумаги?
- Лесничего талпадского.
- А, лес; лесу почет и уважение! Двенадцатый год слышу я про этот талпадский лес, и вот застигает нас намедни на охоте дождь. "Чепуха, говорю, у меня тут лес невдалеке, поскачемте туда и ливень переждем". Пустились во весь опор, никакого леса и в помине нет. "Где тут лес талпадский?" - спрашиваю в конце концов у вымокшего до нитки сторожа на кукурузнике. "А вот он!" - отвечает и на кривые березки указывает, торчит их там штук пятьдесят: будто метлы рядком в песок понатыканы. И это мой с такими затратами саженный талпадский лес! Надо человеку этому сказать, пускай еще метелок посадит, коли уж ему охота лесничим зваться.
- А это тарчинского мельника отчет. И он тоже все отрубями отчитывается.
- Оставьте вы его, у него женка красивая.
- Красивая, да непутевая.
На высокоморальное сие замечание барин Янчи почел нужным дать ответ философический.
- Непутевые женщины, они, дружище, необходимы. Ведь коли невоздержные мужчины есть, должны быть и невоздержные женщины: без них бы все на честных женщин и девушек зарились. Эти вещи вы уж мне предоставьте!
- Вы уж его высокородию предоставьте тарчинскую мельничиху! - ввернул стоящий сзади Падко.
- Ты опять?
- Я? Я молчу.
- Ну, конечно. Бубнит и бубнит над ухом. Как же при шуме таком отчеты проверять? Давайте, Петер, кончать, что ли, поскорее. Что там осталось еще?
- Даяния благотворительные и благоучредительные.
- Не будем даже и открывать, скажите только, выплачено или нет. Всех ли ожидателей мы удовлетворили?
- Никак нет. А-ский коллегиум годового содержания не получил.
- И не получит. Отчего на прошлые именины супликанта [сборщик пожертвований на школьные и церковные нужды] своего не прислали?
- А теперь, ежели пришлют, выдать им?
- Двойное, и за прошлый год тоже.
- Еще прошений куча целая и подписных листов.
- От кого?
- Вот тут обращение жертвовать на основание венгерской Академии наук.
- Ну, на это гроша не дам. Пока ученых не было, и страна горя не видала. Довольно и тех, что в коллегиуме обучаются.
- А вот лист подписной: на новую газету вносить.
- Газеты врать только умеют. Зачем мне кровь себе портить.
- Еще на строительство постоянного венгерского театра в Пеште.
- Играть им хочется, так пусть ко мне приезжают, здесь тебе и сцена и стол, живи, пока живется.
- О пополнении собраний национального музея еще.
- Мое собрание побогаче будет, чем у музея того, об заклад бьюсь. Мое бы и с венским поспорило, кабы не порастащили при куруцах...
Вот как подводился годовой баланс у венгерского вельможи.
Нерациональное хозяйствованье, нерадивые, самовольничающие слуги сильно уменьшали его доходы; изрядную долю поглощали и беспутное ветрогонство, пустое щеголянье да безвкусные забавы; на общие нужды жертвовалось, ежели только лесть воскурялась его имени. Вот тогда надевалась личина благодетеля, а из одного патриотизма да любви к ближнему рука не расщедривалась. И все-таки, несмотря на бессмысленное это транжирство, в кассе к концу года тысяч двести с лишком оставалось наличными, которые ни на что потратить не удавалось.
Прочие отчеты барин Янчи не стал и просматривать. Зачем? Сердиться, видя, что его надувают? Да разве денег не хватает? Или рядиться со всеми прикажете, с кого что причитается? Да пускай оно лучше у того и останется, кто прикарманил. Хозяйке, что ли, ретивой уподобляться, которая доискивается, не тратит ли ее кухарка на базаре меньше, чем сказывает?.. Скопидомство это все, недостойное дворянина.
- Завязывайте свои бумаги, почтеннейший!
И с пятого на десятое просмотренные ведомости водворены были за решетки фамильного архива, - никогда не видать им больше ни света дневного, ни чернильницы.
Сколько национальных институций, филантропических проектов, общественно полезных начинаний могло быть осуществлено на одни только крохи с накрытого набобова стола, - крохи, что с таким муравьиным тщанием собирало потом сызнова следующее поколение, дабы возвесть мало-помалу то, чего даже не начали предшественники!
- Ну, так жду, значит, завтра на именины, любезный Петер, - сказал барин Янчи, приглашая, как и все эти сорок лет, верного слугу к своему столу, куда лишь знатные господа допускались да присяжные потешники.
- Недостоин милости барской, не место мне в обществе столь высоком, как и все эти сорок лет, смиренно ответил непритязательный слуга, склоняя низко голову, - послезавтра утром поимею честь, с другими служащими вместе.
И с поклоном, следя, как бы ненароком задом не повернуться к его сиятельству, пятясь, удалился.
Барин Янчи засмеялся после его ухода. Довольный, может быть, бескорыстной честностью преданного слуги? Нет. Просто для него и Петер таким же домашним дураком был, как и цыган, который петрушничает, стихоплет, который в рифму вздор несет, антрепренер, который Гамлета играет, или борзой пес, который зайца ловит, подкинув его в воздух, на лету. С одной лишь разницей: у этого достохвальная дурацкая роль - чтить и не обкрадывать своего барина, хотя возможностей сплутовать предостаточно. Но и он дурак, как все остальные, и обязанность у него та же: помещика тешить. Именно потому барин Янчи и жалует Петера Варгу любовью не меньшей, нежели прочих своих шутов: цыгана Выдру, поэта Дярфаша, антрепренера труппы Локоди и пса Мати, - и помри вдруг честный управитель, столь же горько оплакивать его станет и такое же пышное надгробие ему соорудит, как цыгану своему, виршеплету, актеру и собаке.
- Ну, чего рот разинул? - прикрикнул он на Палко, стоящего у него за спиной. - Чего не идешь, стряпчего не зовешь?
- Да ладно уж кричать! - возразил старый гайдук. - Не побегу же я враз, когда отчеты эти у меня в голове, прах их побери.
- А, хорошо, что напомнил. Ты-то мне когда отчитаешься в тех ста форинтах, что в Дебрецен брал с собой? Ну-ка, почтеннейший, покажи, научился ли ты отчеты составлять.
- Это нам раз плюнуть, - с гусарской лаконичностью отозвался Пал, подкрутил столь же лихо усы, обдернул спереди доломан, воткнул кривой гребень поглубже в волосы, поправил подбородком шейный платок и, подтянув ременный пояс и обмахнув руками сапоги, крякнул трижды и сказал: Получено от вашего высокоблагородия сто форинтов ассигнациями. Из каковых остался у меня в кармане петак [старинная мелкая монета (пять крейцеров)], прочее проедено и пропито. Summa summarum [итого (лат.)]: в точку сто форинтов.