Но зазвонил колокольчик. Гостей приглашали на завтрак. Похлебка из квашеной капусты, спиртное и неприхотливая закуска ожидали их в зале; назвался охотником, не к лицу привередничать. Даже очаровательные дамы доставили своим воздыхателям удовольствие, омочив алые губки в растопчинке [крепкая русская и польская водка] и сливянке тридцатилетней выдержки: нынче все дозволено! Нынче нельзя труса праздновать, все бодрятся, и даже пожилые дамы собираются сопровождать в каретах охотников; сама губернаторша едет, хотя знает наперед, что без обмороков не обойдется, слишком все ее будет волновать; с лошади, что ли, упал бы кто поскорее показать, как красиво она умеет сознание терять.
С лошади никто, однако, не свалился.
Занималось великолепное летнее утро, когда пышная кавалькада выехала с барского двора. Впереди гарцевали дамы, стройные, изящные амазонки в окружении юных кавалеров, которые, горяча коней, выделывали пируэты возле своих избранниц; за ними, все в лентах, поспешали самородки на коренастых своих лошадках, и, замыкая процессию, уже в экипажах - дамы и господа в летах. Сам г-н Янош в седло уселся и показал, что не отстанет от других. И едва остановится взор старика на Фанни, лицо его помолодеет на двадцать лет при мысли, что красивая эта женщина - его жена.
Забавник граф Гергей копировал меж тем неумелых разных наездников, сам будучи одним из искуснейших: как в воскресные дни приказчики верхом по Пратеру [обширный (первоначально 1700 га) дворцовый парк в Вене, открытый с 1766 года для публики] катаются, - раскорячив ноги, он в точности воспроизводил выражение человека, который на тонкой досочке балансирует над морской пучиной; как прусский крестьянин на лошади ездит, - завалится в седле чуть не навзничь, высоко вскинув колени и держа на весу поводья в обеих руках. Изображал и лорда Иксуикса, как цепляется бедняга за седло, когда конь взбрыкнет, и за гриву, ежели вздыбится. Потом обывателя дебреценского, как трусит он верхом впереди своей тележонки и, наконец, еврея-барышника на ярмарке, который решил было испробовать присмотренную им лошадь, а та возьми и понеси его в табун. Ну и хохоту было, когда Гергей врезался по сему случаю в самую гущу самородков и чуть Мишку Хорхи не вышиб из седла. Ах, чтоб тебя, нехристя!
Три приза предназначались для трех лучших гончих. Первый - золотой кубок с надписью, приведенной выше, второй - серебряный охотничий рог, третий - отличная медвежья шкура. Этой последней больше всего, надо полагать, обрадуется победительница!
Участниц состязания доезжачие попарно вывели на сворках; иные прямо в экипажах привезли своих любимиц борзых, из опасения, не лягнул бы какую конь.
Ружей, само собой, ни у кого нет. На парфорсной охоте это не принято.
Проезжая в веселом оживлении длинной аллеей пирамидальных тополей, общество приметило всадника, который скакал навстречу с другого ее конца.
Уже издали все узнали его по посадке, и с быстротой молнии разнеслось: "Ага, приехал-таки!"
Кто это? Да кто же, как не самый лихой наездник и самый дерзкий сердцеед, кому минуты довольно, чтобы прийти, увидеть, победить: Мишка Киш.
Троицын король.
Мгновенье спустя он уже рядом и спешит принести извиненья дамам; по некоторым намекам судя, дела его задержали пресерьезные, всего вероятней, дуэль. Потом перед мужчинами извиняется за опоздание, - нетрудно догадаться почему: амуры; по всей вероятности, любовное свидание.
С последней нашей встречи с ним лицо его округлилось, как у всех, кого не томят недуги ни духовные, ни телесные, чей ум ничем всерьез не отягчен, а сердце тем более.
Перездоровавшись мигом со всей компанией, даже собак окликнув, тому руку пожав, той поцеловав, воротился он затем к ехавшим рядком двум дамам и, ловко оттеснив окружающих, очутился бок о бок с Фанни, которую тотчас без тени робости принялся богиней величать и ангелом на коне.
На Мишкину беду, Фанни неправильно толковала его речи, почитая их за чистейшую шутку и простосердечным смехом сверх заслуг вознаграждая остроумца.
- Господин Янош, господин Янош, - резко, язвительно окликнула барышня Марион ехавшего близ ее кареты владельца Карпатфальвы, - я бы на вашем месте не очень-то доверяла такому другу дома, который слывет неотразимым.
- Я не ревнив, уважаемая мадемуазель. Этого колесика моему организму как раз и не хватает, снял кто-то, ха-ха-ха!
- Тогда я побоялась бы ехать на парфорсную охоту: ваши собаки еще примут вас за Актеона!
- А разве я подавал вам повод Дианой [намек на известный античный миф: Диана (Артемида) обратила увидевшего ее во время купанья охотника Актеона в оленя, который был растерзан его собственными собаками] себя считать?
Барышня Марион отвернулась с пренебрежением. Этот человек так глуп, что его ничем не проймешь.
Фанни веселым смехом отвечала речистому троицыну королю. Знай она, что это любезничаньем зовется, молчала бы. Но ведь ехавшая возле приятельница столь же весело болтала с графом Гергеем, и вообще нынче день развлечений, можно ведь и чуть звонче посмеяться.
Мишку особенно тянет о своем ремесле поговорить, здесь он в родной стихии. Наметанным взглядом наблюдает, как держится Фанни в седле; по праву более опытного замечает ей, что вперед надо посильнее наклоняться и словно бы привставать легонько на ходу, приноровляясь к шагу лошади. Седельце-то набок, видно, сползло, правое колено уж больно опущено: нет, не то: стремя слишком низко, ножка еле достает. Ого! Ну-ка, погоди-то, а то беда приключится, - и вовсе на скаку стремя потеряете. Эй, стойте там! Ремень стременной у ее сиятельства надо подтянуть!
Сразу четверо или пятеро спешились - оказать приятную эту услугу, первым сам троицын король. Но Фанни, заалевшись, поворотила коня, не подпуская к стремени услужливых селадонов.
- И так хорошо, не надо ничего поправлять.
Тут, откуда ни возьмись, дядюшка Варга: подскочил к лошади и с живейшей готовностью вызвался помочь, ежели что, - покорнейший ваш слуга, дескать, только прикажите.
Фанни признательно улыбнулась ревностному служаке, который избавлял ее своей любезностью от стеснительной необходимости позволить кому-нибудь из этих молодых людей прикоснуться к ее стремени. Старик пригнулся тотчас, прося госпожу покамест о плечо его ножкой опереться, и с самым бережным почтением подтянул повыше ремень.
- Спасибо, друг мой, - поблагодарила Фанни ласково, пожимая руку старику, так что Мишку охота взяла тумака ему дать хорошего.
А управитель опять исчез, стушевался почтительнейше, точно не было его; сзади, наверно, схоронился где-нибудь, в таратайке своей. И если б наблюдал кто за ним, приметил бы: остерегается старик прислониться, бережет левый свой бок. Легкий пыльный след остался на левом плече, и он ни за что не отряхнет его, нет-нет, напротив: снимет эту куртку, вернувшись домой, в шкаф запрет и больше ни разу не наденет.
Общество весело гарцевало дальше.
Отъехав от села, остановились около домика, построенного для разных увеселений. Тут предстояло призы распределять. Не участвующие в охоте дамы и господа тоже покинули свои кареты и поднялись на выдававшуюся в середине дома башнеобразную террасу, откуда открывалась вся равнина: лишь в редких купах деревьев, а в остальном поросшая тростником, осокой и ракитником некошеная луговина, - настоящее лисье царство. С этой террасы-башни удобней всего наблюдать за состязанием, для чего и бинокли заблаговременно приготовлены.
Целое полчище борзых следовало за охотниками. Сердце радовалось, глядя, как на знакомый свист отделялись от общей своры стайки поменьше, окружая своих хозяев. И из экипажей выпущены были любимые псы и спущены с поводков; с радостным визгом прыгали они, стараясь дотянуться и лизнуть хозяину руку. Удивительная вещь: человеческие чувства, а животными разделяются.
Янош, два пальца в рот, свистнул двум белоснежным гончим и подвел их к жене.
- Вот изо всей своры самые красивые и лучшие.
- Знаю уже, этот - Цицке, а тот - Райко.
Услыхав свои клички, борзые принялись весело прыгать, норовя и хозяйке руку лизнуть.
Карпати приятно поразило, что жена знает псов по кличкам. Обрадовало его, что и псы ее признают. Вот какая, всех умеет очаровать, людей и зверей!
- А Мати где? - спросила Фанни, оглядываясь по сторонам.
- С ним я сам хочу.
- Как? И вы в травле хотите участвовать? Пожалуйста, не надо!
- Почему? Плохой наездник разве?
- Верю, что хороший, но зачем доказывать это. Не надо, ради меня.
- Ради тебя? Сию же секунду с лошади слезаю.
- Хотела бы я знать, - сказала вполголоса Флора ехавшему рядом графу Гергею, - много ли здесь найдется мужчин, кто от охоты откажется по просьбе жены.
И барышня Марион тоже зашептала сидевшей возле графине Керести:
- Боится молодушка за старика-то. Еще бы, этакий майорат. Веская причина опасаться, как бы владелец шеи себе не сломал. Иной раз женой лучше оставаться, чем вдовой.
- Уж лучше, чем старой девой, во всяком случае, - отрезала Керести грубо, сердито: испуганная Марион едва чувств не лишилась.
В поступке Карпати - отказе от любимейшего удовольствия, которое он заранее, за много месяцев предвкушал, - было столько нежности к жене, что Фанни протянула ему руку растроганно.
- Правда, вы не сердитесь, что я боюсь за вас?
Янош прижал к губам эту ручку.
- А за тебя я разве не боюсь? - спросил он, не выпуская ее руки из своей.
Фанни взглянула невольно на подругу: может, и ей самой остаться?
Карпати перехватил этот взгляд.
- Нет, нет. Я вовсе не требую, чтобы ты оставалась. Поезжай, повеселись. Но осторожней будь! Ребята, вы пуще глаза жену мою берегите!
- Ага, мы-то уж побережем, - отозвался Мишка Киш, лихо закручивая ус.
- Я сама за ней присмотрю! - пообещала Сент-Ирмаи с особым значением, заметив, в какое смущенье повергает Фанни простодушная мужнина просьба.