- А не гожусь ли я для этой работы? - осведомился он.
Флора улыбнулась ласково и сделала знак девушке удалиться, уж коли нашелся такой заместитель.
О, сладостные привилегии мужей!
За приятным таким занятием как удержаться и не обнять восхитительную эту талию, а потом, посадив жену на колени, не расцеловать страстно, горячо ее улыбающееся личико!
- Ой, погодите, - сказала вдруг, высвобождаясь из объятий, Флора, - а знаете ли вы, что я сердита на вас?
Это, во всяком случае, было с ее стороны премило: сначала дать себя поцеловать и лишь потом вспомнить, что сердита.
- Позвольте узнать, в чем я провинился?
- Вы сегодня очень невежливы были со мной. За весь вечер даже словечком меня не удостоили. Я только и знаю, что подхожу к Рудольфу в надежде, что он заговорит со мной, - раз десять мимо прошла, но он меня так и не заметил.
Рудольфу удалось меж тем схватить грозящую ему крохотную ручку и, прижимая ее то к сердцу, то к губам, снова привлечь к себе обожаемую супругу.
- Известно ли вам, что вы даже остроты про вас заставили меня сочинять?
- И вы, конечно, блестяще с этим справились. Можно услышать хоть одну?
- Пожалуйста. Например: едва Рудольф в губернаторы попал, как и с женой своей важничать стал. Но мы ему этого не позволим, нет, нет! Вот нарочно покажем, что не струсили, что ничуть не выше прежнего почитаем, что внимания не обращаем на него.
И с этими словами Флора с восхитительным безрассудством бросилась Рудольфу на грудь и, обвив его дерзостно, требовательно округлыми своими руками, стала целовать куда попало - в щеки, губы, глаза, лишь бы доказать: как ни важничай, не боюсь тебя ни капельки.
Да, ни капельки! А в подкрепленье - еще поцелуй, еще поцелуй.
Рудольф и думать забыл, зачем пришел, и ничего не имел бы против, продлись этот поток опровержений хоть целую вечность.
- Но, кроме шуток, Рудольф, - убирая со лба волосы и стараясь принять серьезный тон, сказала Флора.
- Так это всего лишь шутки? - перебил тот, еще крепче прижимая к себе жену.
- Ты должен ответить мне, почему был сегодня в плохом настроении.
- Завтра скажу.
- Нет, сегодня. Не огорчай меня на ночь. Недаром говорится: дай солнышку сесть без облачка. Нехорошо мне не уступать.
- Изволь, искуплю вину: три часа врозь был с тобой, три дня теперь буду вместе. Хотя и тут наказана будет опять потерпевшая сторона.
- Ах, Рудольф, не надо этих плоских шуток, ведь это шутка плоская. Но и остроумными ты не отделаешься, придется ответ держать. Говори: почему был в плохом настроении?
- В приветственной речи неприятное почудилось кое-что, - хотел было слукавить Рудольф, но тут же был изобличен.
- Нет, дружок, не выйдет, меня не проведешь. Ты - и врать? С этим честным, откровенным лицом - лгать? С этими ясными глазами?.. Лгать мне, которая душой тебе предалась? Нет, это невозможно, ты должен сказать мне правду.
Рудольф помрачнел, задумался, но потом повторил все-таки:
- Не будем сегодня об этом говорить.
- Почему?
- Долго очень.
- Ах, Рудольф баиньки хочет! Боится, что долго рассказывать, бедненький. Спокойной ночи тогда, милый Рудольф. Уж ежели спать идете, пришлите мою девушку сюда.
Рудольф встал и поклонился, сделав вид, будто всерьез собирается уйти.
Теперь, естественно, черед жены был уступить.
- Останься, останься, я шучу, - ластясь к нему, заступила она ему дорогу. - Видишь вот, до сих пор у тебя плохое настроение: даже пошутить нельзя.
- Скорее уж потому ты меня прогоняешь, что я недостаточно серьезен для тебя.
- Вот именно. Будь, пожалуйста, посерьезней; шутить буду я, а не наоборот: спросишь тебя, а ты игривой шуточкой отделываешься. Ну иди, давай в отгадки поиграем. Спорим, отгадаю, что с тобой.
- Посмотрим, - отвечал Рудольф, растягиваясь на оттоманке и кладя голову на колени Флоре, которая стала между тем пальцы загибать.
- Сплетен наслушался?
- Ну, вроде того.
- Про кого?
- Но если я скажу, какие же тогда отгадки? Угадай!
- Про меня?
- Ну, это уж совсем безудержное воображение нужно, - про тебя сплетни сочинять!
Комплимент вознагражден был поцелуем в лоб.
- Но про кого же?
- Ладно, скажу. Не буду тебя мучить. Я пришел, собираясь все рассказать, но не захотел огорчать тебя и только суровому инквизиторскому допросу уступаю, - будь мне сама свидетельницей. Мне не нравится, меня тревожит, что ты с этой Карпати так сдружилась.
- Ах!.. - Флора не знала, что и сказать, от удивления. Чего угодно ожидала она, только не этого. - Вот уж вправду сюрприз! Другие мужья, по крайней мере, к мужчинам только ревнуют; ты первый, кто к женщине свою жену приревновал.
- Видишь, как я люблю тебя! Не люблю - боготворю, преклоняюсь и хочу, чтоб и все, кто только видит, знает тебя, такое же чувство испытывали и помыслить даже дурно о тебе не могли.
- А разве я даю повод для того?
- Ты - нет. Но подле тебя... Карпати эта - женщина с весьма сомнительной репутацией.
- Рудольф. Добрый мой Рудольф. Зачем обижаешь ты бедную эту женщину. Знай ты ее получше, так согласился бы: нет на свете другой, более достойной участия.
- Знаю. И ты ее из участия сердечной дружбой одарила. Тебе и твоему сердцу это делает только честь, но не в глазах света. Свет ее особой далеко не строгих правил почитает.
- Свет несправедлив.
- Но, может, не совсем? В прошлом этой женщины много такого, что подтверждает этот приговор.
- Но в настоящем еще больше, что его опровергает. Характер этой женщины всяческого уважения заслуживает.
Рудольф ласково погладил жену по головке.
- Ты ребенок, дорогая Флора, ты многого не понимаешь и не поймешь никогда. Есть на свете вещи, гнусные, уродливые, о которых ты и представления не имеешь с твоей чистой, невинной душой.
- Ах, не считайте меня такой уж наивной. Я все знаю: знаю, что сестры у Фанни очень дурные, бесхарактерные и что ее самое только вмешательство добродетельных родственников спасло от продажи кому-нибудь и погибели. Знаю, что все это в глазах света - обстоятельства очень щекотливые, но знаю также: пока рука этой женщины в моей, никто ее не осмелится осудить, предать позору. И это мне гордость и удовлетворение доставляет!
- А если она и тебя увлечет за собой?
- Не понимаю.
- Если и о тебе будут говорить, как о ней, - что легкомысленна ты и слабохарактерна?
- Безо всякого повода?
- Не безо всякого. Она живет в окружении ничтожных людей, знакомство с которыми отнюдь не благоприятствует доброй славе женщины. А ты ежедневно в соприкосновение с ними вступаешь из-за графини Карпати!
- Ты говоришь совершенно как барышня Марион!
- Однако это собственное мое мнение: графине Карпати, дружбе с ней ты будешь обязана, что и тебя легкомысленной, слабой, падкой на соблазны женщиной сочтут!
- Меня? Слабой, легкомысленной, падкой на соблазны? - переспросила Флора, явно уязвленная в своем самолюбии. Потом пожала плечами: - Ну, так бог с ними. Пусть лучше я претерплю от света несправедливость, чем от меня хоть единственный человек. Да и что мне свет? Для меня весь свет - это ты. Пускай себе считают меня легкомысленной из-за Карпати, лишь бы ты не считал, а до остальных мне дела нет.
- А если и я сочту?
- Ты? Рудольф! Меня? Подумай, что ты сказал! Ты серьезно?
- Вполне.
Флора задумалась на минуту.
- Хорошо, Рудольф. Я докажу, что я не легкомысленная и не слабая _даже по отношению к тебе_.
И, подойдя к сонетке, трижды резко дернула за шнурок.
Вошла горничная.
- Нетти, вы здесь будете спать, у меня.
Рудольф с удивлением взглянул на жену.
- Это что, ссылка?
- Да.
- И как долго она будет продолжаться?
- Покуда вы не возьмете своих слов обратно.
Улыбнувшись, Рудольф поцеловал жене руку и удалился к себе.
Он слышал, как щелкнул замок в двери ее спальной, и чертыхнулся мысленно, проклиная в душе всех этих Карпати, по чьей милости должен терпеть это удовольствие.
Угрюмо улегся он в постель, но не мог заснуть.
Сознание, что из-за нескольких необдуманных слов приходится одному ворочаться теперь на неуютном своем ложе, в то время как всего через двое дверей находится любимая женщина, чьи объятья его ожидали, только усугубляли его мучения.
Малодушие уже нашептывало ему пойти попросить прощения, признать женское могущество и, положа руку на сердце, заверить, что никогда не считал и не будет считать ее слабой и легкомысленной, - но мужское самолюбие удерживало.
Нельзя сдаваться так быстро.
Если у жены достало сил отослать его, надо показать, что и он без нее сумеет обойтись.
А завтра она же первая пойдет на мировую.
Такое меж самыми любящими, самыми преданными супругами случается, хотя и не научая их никогда уму-разуму, это тоже нужно сказать.
Вот с какими досадливыми мыслями заснул Рудольф и вдобавок, как нарочно, видел во сне графиню Карпати, - разговаривал с ней, прохаживался, танцевал... Ох и клял же он ее, пробудясь!
А между тем, - кто знает? - может, это сама беспокойная душа томящейся женщины навестила его, чтобы, осенив изголовье, открыться ему, сказать: "Вот ты ненавидишь меня, презираешь, негодуешь, а я люблю тебя так давно и так преданно!"
25. ОПАСНОЕ ИСПЫТАНИЕ
На другой день Рудольф лишь за обедом, в многолюдном обществе увиделся с женой. Ни тени обиды не было на ее прекрасном лице, столь же чарующем, пленительном, как прежде. Она была сама любезность по отношению к мужу, сама предупредительность.
"Ну вот и позабыла. Я так и думал!" - радовался Рудольф.
После ухода гостей, уже поздно вечером, они опять остались наедине друг с дружкой.
Сколько ласки в этом выражении: "друг с дружкой". Едва ли и передашь ее на другом языке. Все в словах этих слилось: и преданная любовь, полное супружеское доверие, и радость близости, огражденное от докук райское блаженство, и безмятежное умиротворение, и шутливая нежность - все, все.