елялись пропорции представительства католиков и протестантов в местном административном аппарате, а также среди послов, делегировавшихся комитатами на Государственные собрания.
В своей приверженности католицизму Иштван Асалай как комментатор «Трипартитума» перешёл допустимые границы. Если исходить из того, что своим трудом он хотел помочь практикующим юристам и судьям, то следует признать, что он скорее дезориентировал их, чем снабжал правильной информацией. Если принять во внимание профессиональный авторитет Асалая среди слуг Фемиды, то можно допустить, что цена его предвзятости была немалой. Государственный чиновник, который работал с кодексом права, имевшим всеобщее признание в королевстве, считал себя «уполномоченным» фальцифицировать законы — хотя бы и путем умолчания о новых законах. Подобная позиция давала «зелёный свет» работающим в сфере правосудия и принадлежащим к католической церкви судейским чиновникам. Да и сам Иштван Асалай не относился к числу кабинетных ученых; он был практикующим юристом, судьей, у которого были возможности реализовать в судебной практике свои религиозные пристрастия.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что занятая известным венгерским юристом середины XVII в. позиция в вопросах церкви и веры полностью совпадала с церковной политикой австрийских Габсбургов в Венгрии: проводимая ими Контрреформация к середине XVII в. приняла уже достаточно насильственные формы и продвигалась семимильными шагами. Позиция венгерского государственного чиновника Иштвана Асалая отвечала усилиям и намерениям правящей династии и играла ей на руку в достижении политических целей в Венгрии.
Совершенно иначе выглядит позиция Асалая в политических вопросах. В представленной им картине государство, общество и нация сплелись воедино. Большое число слов-статей, которые относятся к государственному устройству, органам власти, высшим чинам, государственным должностям, выдают в авторе «Указателя» государственного мужа, чиновника. Camera, Dicator, Personalis, Officina, Assessor, Aula, Curia Regia, Tavernicorum Magister, Palatinus, Consiliarius и т. д. — это лишь малая часть приведенных в «Указателе» терминов. Однако ключевыми словами в этом разделе следует назвать Regnum, Corona, Diaeta, Hungaria, Palatinus. Вопросы, которые поднимает Асалай, в целом концентрируются вокруг одной проблемы: отношений между правящей в Венгрии иностранной династией и Венгерским королевством. По какому праву царствуют в Венгрии короли? Венгерский юрист XVII в., некогда фамилиарий, доверенное лицо и служащий палатина Миклоша Эстерхази, товарищ судьи королевской курии и пр. дает однозначный ответ: королей в Венгрии избирают[233]. В этом вопросе Асалай полностью расходится с официальным мнением венского двора и Габсбургов. Венгерский юрист, таким образом, формулировал свою позицию, как будто бы он ничего не ведал о том серьезном конфликте, который в 1560-е гг. произошел между венским двором и венгерскими советниками в связи с вопросом о венгерской коронации будущего Максимилиана II Габсбурга. Венгерские советники Фердинанда I категорически не соглашались с предложенной Веной формулировкой приглашений на коронационное Государственное собрание. Австрийская сторона настаивала на том, чтобы слова «королевские выборы» были выпущены из текста, как не имеющие под собой основания ввиду наследственного характера власти Габсбургов в Венгрии. Спор затянулся на несколько лет, в результате чего задержалась венгерская коронация Максимилиана II[234]. Вряд ли юрист и судебный чиновник Королевской курии не был осведомлен об этом инциденте — тем более что в нем лишь сфокусировались проблемы, известные всей венгерской политической элите и стране. В словах-статьях «Королевство» и «Король» Иштван Асалай повторял статьи Венского мира 1606 г. и решений Государственного собрания 1608 г.: король должен жить в королевстве, а если он не может этого сделать, то вместо него страной должен управлять надор-палатин, которого избирают венгерские сословия на Государственном собрании[235]. Король может управлять страной только с помощью венгров, составляющих Венгерский совет[236]. Придерживаясь статей Венского мира в вопросе о характере королевской власти в Венгрии и ее прерогативах, Иштван Асалай, будучи католиком, не мог обойти молчанием вопрос о конфессиональной принадлежности короля — хотя он и не оговаривался в Венском мире. Король должен быть католиком, утверждал Асалай, ведь короли не могут быть таковыми, если они не католики[237]. В этом месте комментатор «Трипартитума» делает ссылку на 1-й декрет короля Иштвана I Святого, в котором речь, конечно же, шла о короле-христианине.
Король может даровать привилегии, предоставлять должности, жаловать земли, дворянский титул только венграм[238]. В этой позиции королевский протонотарий Асалай не случайно ссылается на Ве́рбёци. Теория общественного договора, сформулированная в своеобразном виде лидером венгерского дворянства в начале XVI в., близка выходцу из мелкопоместного дворянства Иштвану Асалаю: поскольку сообщество свободных венгров когда-то добровольно передало верховную власть первому королю, то вместе с этим оно делегировала правителю право жаловать землями и возвышать в дворянство. Но «дворянское сообщество» сохраняло за собой право выбирать короля[239].
Святая венгерская корона не должна покидать Венгерского королевства, хранение же ее поручается представителям венгерских сословий. Относящиеся к Святой короне требования Асалай объясняет тем, что сословия и корона неразделимы: корона находится в собственности венгерских сословий и венгерской нации, но и сами сословия являются членами Святой короны[240]. В этих статьях, сформулированных Иштваном Асалаем, отражена реальность, не знакомая Иштвану Ве́рбёци, который сочинял свой «Трипартитум» еще до Мохачской битвы, когда венгерский король жил в королевстве.
Придерживаясь подобных взглядов, Иштван Асалай, будучи серьёзным юристом, должен был сформулировать свое понимание «венгерской нации» (Natio Hungarica), что он и сделал. Для Асалая слово «венгр» не существовало как этноним, а «венгерская нация» как этнос. Он повторяет вслед за Иштваном Ве́рбёци и всей современной ему политико-юридической мыслью, что Natio Hungarica есть политическое образование, которое он рассматривает с двух позиций. Асалай противопоставляет Natio Hungarica, с одной стороны, иностранцам, а с другой, — простому народу, который не располагает привилегиями дворянского сословия. Он находит много синонимов для слова «чужой»: extraneus, externus, forensis, natio externa etc. Чужеземец может составить часть «венгерской нации» посредством «натурализации», которая становится законной только в том случае, если дается решением короля с согласия Государственного собрания[241]. «Венгерскую нацию» комментатор Ве́рбёци отождествляет с Regnicola. Это не столько население королевства, сколько его полноправные граждане («члены королевства»). А таковыми не могут быть недворяне, т. е. крестьяне. Но Асалай идет еще дальше: он «забывает» упомянуть среди Regnicola горожан. Такой подход к вопросу отражает идеи самой консервативной части венгерской феодальной элиты XVII в., всячески ущемлявшей городское сословие в его политических и юридических правах, а также в экономической сфере. Несмотря на слабость этого сословия в Венгрии, свободные королевские города участвовали в Государственных собраниях в составе Нижней палаты вместе с дворянством и другими сословными институтами, где все депутаты назывались regnicola. Асалай как юрист должен был бы отразить эту реалию в своих юридических дефинициях, но, тем не менее, этого не сделал. В сущности, автор «Указателя» идентифицирует «венгерскую нацию», «венгров» только С дворянством. Не случайно в статье Regnicola он делает отсылку: vide: nobilis[242]. В этом вопросе его воззрения в целом совпадают со взглядами автора «Трипартитума». Тем не менее, юрист середины XVII в. старается четче обозначить различия в правовом положении «венгров» и «иностранцев», чем это делал юрист начала XVI в. Необходимость такого подхода диктовалась тем, что в XVII в. Венгрией правила чужеземная династия, которая в отличие от предыдущих — тоже иноземных — династий (Анжуйской, Люксембургской, Ягеллонов) жила за пределами Венгрии.
Таким образом, при сравнении «Трипартитума» Иштвана Ве́рбёци и «Указателя к „Трипартитуму“» Иштвана Асалая мы наблюдаем чрезвычайно интересную картину. Используя язык права и закона, взятый у Ве́рбёци, претендуя исключительно на систематизацию и беспристрастное объяснение текста, Иштван Асалай в своем произведении по сути выходит далеко за рамки «Трипартитума» и поставленных перед собой задач и создает довольно самостоятельное произведение, в котором определенно прослеживаются социально-политические, религиозные и правовые реалии Венгрии XVII в., во многом отличающиеся от того времени, когда трудился над «Трипартитумом» Иштван Ве́рбёци, но во многом и продолжавшие его.
Политическая и национальная идентификация венгерского юриста Иштвана Асалая отражала идейные представления венгерского дворянства середины XVII в. и, вместе с тем, создавшуюся в данную эпоху внутри страны политическую ситуацию. Эти идеи консервативны по своей сути, т. к. базировались на политических и социальных привилегиях венгерской феодальной элиты. Она еще более прочно сплотилась перед лицом чужестранной правящей династии и защищала свои сословные свободы. Иштван Асалай четко определяет характер отношений между монархом и венгерским дворянством, права короля и границы его власти. Как представитель венгерского дворянства и чиновничества, теснейшим образом связанного узами фамилиаритета с высшей знатью Венгерского королевства, Асалай стремится защитить не только сословные свободы венгерского дворянства, но и независимость Венгрии перед лицом наступательной политики австрийских Габсбургов. Вместе с тем венгерская феодальная элита к середине XVII в. была далека от единства: ее разделяли не только политические пристрастия, но и разная религиозная ориентация. Факт религиозной разобщенности венгерской феодальной элиты наряду с ярко выраженным процессом рекатолизации в ее рядах (особенно среди аристократии), а также её сословная замкнутость перед лицом других (непривилегированных) социальных групп, с одной стороны, затрудняли политическую и национальную консолидацию венгерского общества в целом, а с другой, — способствовали его консервации и слабой восприимчивости к новым идеям.