Глава V«Из большого древнего славного венгерского корня произросла прекрасная ветвь…»(Панегирик на пожалование Дёрдю Берени баронского титула)
20 августа 1656 г. на общем собрании дворян комитата Нитра при большом стечении народа была оглашена грамота короля-императора Фердинанда III Габсбурга, который жаловал Дёрдю Берени и его потомкам титул барона и. возвышал его в ряды баронов и магнатов с титулом Magnificus[243]. В тот же день эта же королевская грамота была представлена дворянскому собранию соседнего комитата Тренчен (совр. Тренчин в Словакии), на которое съехался цвет местной знати: верховный ишпан комитата Габор Иллешхази, прелаты и магнаты, владеющие собственностью в этом комитате. Те, кто не смог присутствовать лично, прислали вместо себя своих представителей[244]. Дворянское сообщество с большим воодушевлением восприняло выпавшую Дёрдю Берени честь. Еще до обнародования грамоты, 1 августа, собрание комитата Нитра направило письмо главе своего комитата — верховному ишпану, нитрайскому епископу Дёрдю Селепчени с выражением глубокой благодарности королю, ибо, по заверению авторов послания, награда, которой король и император удостоил их друга и брата, послужит украшением для всего комитата, и будет способствовать его успехам[245]. Судя по всему, это нерядовое событие и фигура новоявленного барона привлекли к себе внимание местной элиты.
Получение Дёрдем Берени титула барона являет собой пример нового типа бароната, который со второй половины XVI в. стал распространяться в Венгерском королевстве. Основанием для него служило не занятие высокой должности (barones ex officio) или принадлежность к семье баронов (barones naturales), как это было принято прежде, а государева милость, обусловленная заслугами награждаемого и его семьи[246]. Таким образом, возведение в бароны превращалось в важный инструмент создания Габсбургами новой элиты. Почему же Фердинанд III пожаловал венгерскому дворянину Дёрдю Берени высокий титул и тем-самым возвел в число господ? Как отразились в этой награде изменения, происходившие в социальном составе элиты Венгерского королевства этой эпохи, и отношения монарха с этой группой? Как расценивались обществом того времени те заслуги, за которые можно было быть удостоенным подобной высокой награды?
Пролить свет на эти вопросы в первую очередь мог бы королевский диплом, или жалованная королевская грамота, на которую в августе 1656 г. опирались комитаты Нитра и Тренчин. К сожалению, ее не оказалось среди документов семейного архива Берени, хранящегося в Венгерском Национальном архиве. В настоящее время мы располагаем письмом Фердинанда III, адресованным властям комитата Нитра, отправленным из его Венгерской канцелярии за подписью королевского секретаря Андраша Рутткаи и датированным 20 февраля 1656 г., в котором комитату предписывалось обнародовать королевский диплом о пожаловании Дёрдю Берени титула барона и возведении его в число баронов и магнатов[247]. Андраш Комароми, автор единственного биографического очерка о Дёрде Берени, ссылается на этот диплом и датирует его 24 февраля 1656 г.[248] Однако недостаток исследования Комароми состоит в следующем — он не дает точных ссылок на источники своей информации, ограничившись общим заявлением, что вся его работа базируется на материалах семейного архива Берени, в то время еще находившегося в Венгерском национальном музее[249]. Между тем некоторые из документов, которые привлек автор биографии, в настоящее время отсутствуют в фондах семейного архива Берени[250]. Их судьба неизвестна, как и судьба жалованной грамоты Фердинанда III. Вряд ли А. Комароми ограничился уже упомянутыми выше комитатскими документами из архива Берени. Указанная в них дата изданного в Вене королевского диплома (20 февраля 1656 г.) расходится со сведениями биографа[251]. Но что более удивительно, в Королевских книгах (Libri Regii) Дёрдь Берени не значится среди получателей титула барона, хотя факт его возвышения не подлежит сомнению[252]. Таким образом, у нас нет возможности обратиться к тексту самого королевского диплома, чтобы рассмотреть мотивы, по которым Фердинанд III возвысил Дёрдя Берени в бароны. Мы ограничены лишь краткими ссылками на эти мотивы, обозначенные в письме Фердинанда к комитату Нитра.
И все же мы можем частично закрыть создавшуюся лакуну, обратившись к одному интересному документу из данного архива. 20 августа того же 1656 г. вице-ишпан комитата Нитра и одновременно вице-палатин (вице-надор). королевства Ласло Керестури выступил на собрании с пламенным поздравлением (Gratulatio Panegiritica) в адрес Берени, текст которого сохранился в семейном архиве Берени[253]. Венгерский текст поздравления был продублирован «вольным» переводом на латинский язык, его текст также хранится среди документов архива[254]. Скорее всего, для выступления перед комитатским дворянством венгерский язык подходил лучше, как более доступный большинству присутствовавших, зато латинский придавал речи дополнительную торжественность и в большей мере соответствовал нормам официального общения в то время. При сравнении венгерского и латинского текстов обращают на себя внимания заметные, иногда принципиальные, расхождения в некоторых эпизодах, терминах, меняющие смысл текста. На венгерском языке автор выражает свою мысль более многословно и витиевато, его латинский — более лапидарен; автор весьма вольно обращается с ним как с точки зрения грамматики, так и лексики, употребляет неологизмы. Создается впечатление, что переводчику не хватало объема знаний латинского для выражения тех чувств и мыслей, которые он запечатлел на родном языке. Может быть, разночтения исходят от самого Керестури, но нельзя исключить и того, что он не сам делал перевод, а поручил другому человеку, например, комитатскому нотарию, что может объяснить несовпадение смыслов некоторых пассажей.
«Панегирик» содержит общие места, что вполне характерно для подобного жанра. Напрасно мы будем искать в нем подтверждения эрудированности Керестури, его начитанности, отсылок к тем или иным авторам, прямую рефлексию на чьи-либо взгляды или какие-либо концепции. Более того, в тексте поздравления не найти даже конкретных указаний на факты биографии Дёрдя Берени. Тем не менее, он подготовлен человеком, знающим, о чем и о ком он пишет. Ласло Керестури связывали с виновником торжества самые тесные узы: родственные, социальные, профессиональные и политические. Его племянница Жужанна Керестури была первой женой Дёрдя Берени[255], им не раз приходилось совместно решать имущественные дела семьи[256]. И тот и другой активно участвовали в жизни комитата Нитра, заседали в суде, занимали разные выборные должности, были вице-ишпанами, встречались и сотрудничали на Государственных собраниях, исполняли дипломатические миссии. Ласло Керестури с большим уважением отзывается о своем родственнике, удостоенном высокого титула барона, и на свой лад объясняет причины этого возвышения. Опираясь на них, попробуем представить, что за тип личности являл собой Дёрдь Берени в глазах его коллеги и собрата по сословию, и что в его деятельности привлекало власти. Не обязательно эти два мнения должны совпадать. Мы вполне осознаем, что при решении поставленных в исследовании задач поздравительная речь не может заменить королевского диплома. Не исключено, что венгерское дворянское общество (в лице Ласло Керестури) и двор (в лице Фердинанда III) по-разному видели высокие достоинства новоявленного барона, и это следует принимать во внимание.
Керестури не сомневается в том, что его друг и товарищ заслужил высокую королевскую милость, которая, по его мнению, даже запоздала[257]. Во всяком случае, к моменту получения титула барона Дёрдь Берени уже более двадцати лет был активным участником общественной и политической жизни страны, впервые заявив о себе на Государственном собрании 1634/35 гг. Автор «Панегирика» называет три качества, необходимые для достижения столь высокого положения. В венгерском тексте на первое место он ставит известность семьи, на второе — то, что своей честью он должен быть достойным своего (дворянского) сословия; за ними следуют личные достоинства награжденного[258]. В этом месте латинский текст заметно расходится с венгерским: в нем сначала говорится о знаменитости (или известности) семьи (familiae celebritas), далее — о величии суждений (judicii sublimitas) и, наконец, о благородстве достоинств предков (virtutis avitae rtobilitas). При этом ни слова не сказано о соответствии сословию. Логичнее всего предположить, что мысль автора все же точнее выражена в венгерском варианте, тем более что в латинском мы видим немалые шероховатости.
Итак, автор «Панегирика» высоко ставит такие ценности, как семья и сословная честь. Рассуждая о достоинствах семьи, Керестури, не забывая ссылаться на содержание королевского диплома, подчеркивает значение не только ее древнего происхождения, известности, но и нынешнее достойное примера положение[259]. Он прекрасно знал прошлое своего родственника и мог оценить его в соответствии со своими представлениями. Хотя Берени принадлежали к числу древнейших родов и еще в XIII в. были аноблированы[260], их восхождение началось после Мохача, повлекшего за собой серьезную перестройку в венгерском обществе и государстве. Большие потери в войнах с турками, в том числе среди дворянства, выстраивание новых управленческих структур стремившимися к посильной централизации своих владений австрийскими Габсбургами выталкивало на поверхность новые семьи[261]. Дед Дёрдя, Андраш Берени, называемый в источниках literatus, в гражданских войнах первой половины XVI в. не без некоторых колебаний занял сторону Фердинанда I. За верность и службу он вознаграждался и благодаря неоднократным земельным пожалованиям заложил базу для материального благополучия семьи[262]. Можно предположить, что его заслуги были связаны с образованностью и знанием латыни, которые он реализовал на королевской службе, и в которых последняя так нуждалась. Земельные владения, полученные от Фердинанда I, Андраш приумножил благодаря брачным союзам, и стал, таким образом, Влиятельной фигурой в северо-западных комитатах Верхней Венгрии: Нитре, Нограде, Гёмёре.
Отец Дёрдя, Ференц Берени, заметно улучшил благосостояние семьи, поднял на новую высоту ее авторитет, еще теснее связав свою судьбу с Габсбургами. Двор ценил его за то, что в кризисный для династии период войны с Иштваном Бочкаи, тот сохранил верность Рудольфу. Но поистине неоценимую услугу Ференц Берени оказал династии тем, что был поставщиком королевских войск, возможно, даже главным, и не раз предоставлял займы на военные расходы[263]. За это на него сыпались очередные милости двора в виде новых земельных пожалований и подтверждения прежних, защиты владений от грабежей воюющих друг против друга войск императора и Бочкаи и т. п. Ференц был дважды женат, особенно удачным оказался второй брак с Дороттьей Уйфалуши, отпрыском одной из самых именитых семей Верхней Венгрии, принесшей мужу не только богатое состояние, но и новые связи в верхах дворянского общества. К началу XVII в. Берени занимали весьма высокое положение — принадлежали к верхнему слою родовитого дворянства. Они представляли новое поколение дворян, возвысившееся в послемохачскую эпоху благодаря службе Габсбургам. Причем, его социальному успеху, как мы видели, способствовали образованность и знания, а также богатство и деньги — этот «нерв войны». Когда в 1601 г. у Ференца и Дороттьи родился первенец, Дёрдь, он уже располагал прекрасными возможностями для дальнейшего продвижения благодаря древности, знатности, богатству, выдающемуся общественному положению своей семьи, обласканной королевскими милостями.
Второе качество, выделяемое Ласло Керестури (если мы согласимся, что по-венгерски автор более адекватно излагал свои мысли) связано с сословной честью: человек должен быть достоин своего сословия. Автор панегирика поясняет, что под этим подразумевает те нравственные качества, за которые Господь и Фортуна так высоко вознесли его милость[264]. Керестури считает излишним перечислять их, ибо, по его мнению, они и так очевидны. Зато он подчеркивает, что все достоинства награжденного и полученная от короля высокая награда украшают не только самого Дёрдя Берени и его семью, но и все дворянское сословие, на котором также отражается слава его замечательного представителя. Так обнаруживается неразрывная связь между отдельной личностью и дворянским сословием.
Что же скрывается за этими словами Керестури? Какие нити соединяли Дёрдя Берени с дворянским сословием? Продвижению Дёрдя вверх по социальной лестнице в немалой степени способствовало умение выстраивать общественные связи. Подобно многим современникам он активно участвовал в жизни своего комйтата. Долгое время будущий барон занимал должность вице-ишпана комитата Нитра[265]. Эта должность ставила его в центр комитатской жизни и дворянской общины, благоприятствовала расширению контактов в кругах местного дворянства, аристократии, клира и военных и за пределами комитата. Дёрдь, как и отец, удачно женился и тоже дважды. В пёрвый раз, как уже упоминалось, он взял в жены Жужанну Керестури, отец, которой, Андраш Керестури, занимал высокие посты в Венгерском королевстве: протонотария Королевской судебной палаты и вице-палатина[266]. Второй брак — с Жофией Эстерхази (1648 г.), дочерью барона, кавалера ордена Золотой шпоры, видного военачальника Пала Эстерхази и племянницей надора Миклоша Эстерхази[267] — ввел Берени в круг высшей знати. Оба выдающихся представителя рода Эстерхази к тому времени уже почили в бозе, но Дёрдя Берени с ними уже давно связывали прочные контакты как по военной, так и государственной линии, о чем будет сказано позже. Да и отношения Берени с самим Ласло Керестури прекрасно иллюстрируют характер этих корпоративных связей: лучшие дворянские семьи в комитате — наиболее состоятельные и активные — состояли в тесном родстве, регулярно встречались на комитатском собрании, сменяли друг друга на ведущих постах комитатской администрации.
Начало карьеры Берени было связано с семьей Дурзо: на шопронском Государственном собрании 1634/35 гг. Берени представлял вдову сепешского верховного ишпана Михая Турзо Илону Веглаи Хорват[268]. Что касается его должностей в это время, то в дневнике шопронского Государственного собрания 1634/1635 гг., написанного Палом Семере, он назван префектом и капитаном, правда, без каких-либо уточнений[269].
Очевидно, речь идет об управлении одним из поместий Михая Турзо и, если верить А. Комароми, командовании его крепостями Шемпте и Теметвень, также принадлежавшими Турзо[270]. Таким образом, в начале своей карьеры Дёрдь Берени опирался на традиции частной — военной или гражданской — службы дворян-фамилиариев у своих высокородных патронов, дававшей возможность не только укрепить связи внутри своей социальной группы, но и при благоприятных обстоятельствах выйти за ее пределы, поднявшись выше.
Обратимся, наконец, к личным достоинствам (virtutes), обладание которыми Ласло Керестури считал обязательным условием монаршей милости и достижения самого высокого социального статуса. Хотя Ласло перечислил личные достоинства в последнюю очередь, их настоящее место, исходя из важности, — впереди других (известности и древности рода, дворянской чести). «Он должен превосходить две названные вещи различными прекрасными достоинствами»; «достринства его милости <…> намного превосходят и совсем не затеняют то, что я перечислил раньше»[271], — пишет Керестури. В такой расстановке и интерпретации приоритетов можно увидеть определенную двойственность менталитета автора «Панегирика». Керестури — не последний человек в Венгерском королевстве (вице-палатин), один из руководителей местного сословного (дворянского) административного аппарата (вице-ишпан) — убежден в том, что своими личными качествами человек должен превосходить черты, которые изначально предопределены его происхождением и социальным статусом. Но в то же время для Керестури основополагающими являются сословные ценности: именно они представляют возможность индивиду проявить свои личные достоинства и возвыситься в общественной иерархии. Ценность происхождения и принадлежности к сословию нельзя компенсировать прекрасными личными качествами. Такая высокая оценка значения личных достоинств выбивается из рамок традиционного средневекового менталитета и вписывается в декларированные гуманистической этикой и успешно усваивавшиеся в ту эпоху европейским обществом представления об индивиде. Тем не менее, этот высокий отзыв в определенной мере сдерживается давно сложившимися понятиями о важности происхождения и сословной принадлежности. Слова, сказанные Керестури, — не абстрактная риторическая фигура или дань уважения традиции; в них целиком и полностью отразилась социальная действительность Венгрии XVI–XVII вв. Принадлежность к привилегированному сословию продолжала играть огромную роль. Сословия по-прежнему представляли непоколебимую силу перед лицом центральной власти, а борьба за сохранение сословных привилегии стала базой для борьбы дворянства с правившей в королевстве чужой, пробивавшей дорогу абсолютизму династией. Между прочим, пассаж о личных качествах в латинском тексте «Панегирика» отсутствует. Случайность ли это? Может быть, латинский вариант предназначался для иного контингента читателей, чем венгерский?
Какие же из личных достоинств Дёрдя Берени превозносит его родственник, друг, коллега, единомышленник Ласло Керестури? «Выдающийся ум», «рассудительность, достославные поступки», «советы», «талант как в делах закона, так и в военных вопросах», «участие в делах страны» — вот краткий перечень похвальных качеств, упомянутых оратором в небольшой поздравительной речи. Что же на самом деле скрывалось за этими довольно расплывчатыми общими словами?
Берени получил хорошее образование. А. Комароми приводит сведения о его успешной учебе в монастырской школе Кёрмёнца (совр. Кпеменца в Словакии), особенно отмечая упомянутые в документах проявившиеся способности ученика к публичным диспутам[272]. Этот талант позднее сослужит Дёрдю добрую службу во время работы на Государственных собраниях и при выполнении дипломатических поручений. Но предположение биографа о продолжении Дёрдем образования в каком-нибудь из европейских университетов не находит подтверждения в опубликованных до сих пор источниках и исследованиях, касающихся обучения венгерских студентов за рубежом[273]. Берени имел склонность к писательству, о чем свидетельствуют не дошедшие до нас его личные памятные записи[274], но сохранившиеся дневники двух государственных собраний[275], а также составленная им записка (Opinio) по религиозному вопросу, которую он по просьбе протестантов представил на Государственном собрании 1662 г.[276] Дёрдь неплохо знал латынь, но предпочитал писать на родном языке. Он проявил «искусность в делах закона», так что товарищи и коллеги нуждались в его юридических советах, а в начале 1660-х гг. вошел в состав Королевской судебной палаты[277].
Под «искусностью в делах закона» и «участием в делах страны» Керестури вполне мог подразумевать деятельность Дёрдя Берени на государственных собраниях. Он появился на сословных форумах уже в зрелом возрасте (когда ему было уже за тридцать) и участвовал по меньшей мере в пяти из них: 1634/35, 1637/38, 1642, 1649, 1655 и 1662 гг. На первых двух Берени вел дневники и уже этим выделился среди депутатов, проявив свою незаурядность. Написанные на венгерском языке дневники содержат богатую информацию о ходе собраний. Автор старался быть непредвзятым, хотя трудно было оставаться нейтральным, учитывая исключительно нервозную обстановку и разделявшйе католиков и протестантов острые разногласия. Камнем преткновения на этих форумах был религиозный вопрос: протестанты требовали возвращения захваченных католиками храмов, признания их в качестве особого сословия, что давало им право выдвигать и предъявлять королю собственные жалобы. На собрании 1637/38 гг. протестанты особенно упорствовали, грозя срывом собрания[278]. В описании этих событий автор дневника чрезвычайно осторожен и корректен, стараясь не обнаруживать своих симпатий к католикам или протестантам в отличие, например, от кальвиниста Гашпара Иллешхази[279]. Берени прямо не называл себя католиком или протестантом, но участвовал в совещаниях, устраиваемых недовольными протестантскими депутатами для составления своих жалоб, и входил в комиссию по редактированию жалоб евангеликов,[280] что позволяет считать его евангеликом. А. Комароми называет отца Дёрдя Берени не просто католиком, а ревностным католиком[281]. Если это так, то можно предположить, что и Дёрдь начал свой жизненный путь в вере отца. Мы не располагаем сведениями о том, когда он изменил конфессию. Как бы то ни было, выход из католической веры было бы легче представить во второй половине XVI в., когда магнаты, дворянство, бюргерство в массовом порядке переходили в лютеранство и кальвинизм. Но в первой половине XVII в. полным ходом шел обратный процесс, всемерно поддерживавшийся Габсбургами. Нужно было иметь особые причины и мужество, чтобы идти навстречу этому потоку.
От собрания к собранию Берени набирал политический опыт, обрастал связями и знакомствами в мире политики, приобретал авторитет среди коллег. Уже на первых собраниях Дёрдь, представлявший тогда вдову Михая Турзо, был включен в комиссию составителей жалоб королевства[282]. На Государственном собрании 1637/38 гг. это случилось не сразу, а только после того, как в результате долгих споров из комиссии, выбранной 2 декабря, ушла часть депутатов и на их место 23 декабря выбрали других, в их числе — Берени[283]. Более того, на данном форуме ему была доверена очень почетная миссия: в составе венгерской делегации он встречал Фердинанда II на грацице королевства и у стен Пожони[284].
На Государственное собрание 1642 г. Берени прибыл уже как посол от комитата Нитра[285], где к тому времени он занимал должность вице-ишпана. Это собрание в конечном счете было распущено из-за отсутствия кворума. Но до тех пор, пока не было принято решение о его роспуске, прибывшие депутаты совещались между собой и с представителями властей. В совещаниях, консультациях, депутациях непременно участвовал Берени[286]. Еще более активно он работал на Государственных собраниях 1649 и 1655 гг. Если не ошибается Пал Семере, в 1649 г. он представлял уже не комитат Нитры, где он продолжал исполнять должность вице-ишпана, а вдову только что скончавшегося Дёрдя I Ракоци Жужанну Лорантфи[287]. На собрание 1655 г. он прибыл в качестве посла трансильванского князя Дёрдя II Ракоци[288]. По дневниковым записям и законам Государственных собраний мы видим, как Дёрдь Берени набирал политический вес. Без него не может обойтись ни одно заседание протестантских депутатов; он — член комиссии составителей жалоб королевства; Нижняя палата и протестантское сословие постоянно посылают его в числе других, таких же активных депутатов-протестантов на переговоры в Верхнюю палату, к высшим чинам королевства, к католикам и, наконец, к королю[289]. Его включают в состав комитетов по упорядочению границ с Силезией[290] и Моравией[291]. На этих собраниях уже не вызывает сомнения конфессиональная принадлежность Дёрдя Берени: он открыто, активно и последовательно защищает интересы единоверцев-протестантов.
За годы работы в Государственных собраниях Берени поднялся на очень высокую ступеньку в иерархии политических деятелей. Об этом говорит тот факт, что в 1649 и 1655 гг. он упоминается в числе самых активных и влиятельных депутатов: Пала Семере, Андраша Заканя, Дёрдя Барны, Андраша Клобушицкого, Ионаса Меднянского, Иштвана Виттнеди и др. С ними надор проводит тайные частные совещания, на которые приглашался и Берени[292]. Это были в основном выходцы из комитатов Верхней Венгрии, вызывавших у власти наибольшую озабоченность своей оппозиционностью по отношению к Габсбургам и близостью к трансильванским князьям. Во время антигабсбургского движений Бочкаи, походов Габора Бетлена и Дёрдя I Ракоци эти комитаты вели себя совсем не лояльно к правящей династии. Ракоци владели там землями, а то обстоятельство, что по Линцскому миру семь комитатов Верхней Венгрии отошли к Дёрдю I Ракоци, только укрепляло связи дворянства указанных областей с трансильванскими князьями. Не случайно именно из этих венгерских дворян Ракоци выбирали своих представителей на венгерские Государственные собрания (уже упоминавшихся А. Клобушицкого, П. Семере, А. Заканя, Г. Барны). С одной стороны, это были не чужие, а венгерские дворяне, известные в своих комитатах, знавшие ситуацию на местах и прекрасно ориентировавшиеся во внутренних делах королевства в целом. С другой стороны, Ракоци могли им довфять и как венгерские землевладельцы, и как трансильванские князья, к которым тянулась часть недовольного политикой Габсбургов дворянства королевства. В данной группе оказался дворянин из Нитры Дёрдь Берени. После заключения Линцского мира и расширения владений Дёрдя I в Венгрии Берени поступает на службу к Ракоци, которым в новых условиях для управления не только собственными землями, но и присоединенными территориями требовались опытные люди из местных дворян. Можно предположить, что в этом выборе не последнюю роль сыграли рекомендации уже упомянутых парламентских активистов и послов от трансильванских князей: Меднянского, Заканя, Барны, Семере. В то же время служба у Ракоци может свидетельствовать и о политических симпатиях и антипатиях самого Берени, его критическом настрое по отношению к Габсбургам. На Государственном собрании 1649 г. Дёрдь, оставаясь вице-ишпаном комитата Нитра, представлял Жужанну Лорантфи, вдову недавно умершего трансильванского князя Дёрдя I Ракоци[293], а в 1655 — князя Дёрдя II Ракоци[294].
На Государственных собраниях укрепились связи между Берени и его родственником и земляком Ласло Керестури, который участвовал в сословных форумах 1642, 1646/47, 1649, 1655, 1659, 1662 гг. Керестури тоже был активным политиком, участником многих комитатов[295]. В 1649 г. он, тогда вице-ишпан комитата Нитра, был послан в составе венгерской делегации на рейхстаг в Аугсбург, чтобы рассказать о бедственном положении Венгерского королевства и просить помощи у Империи[296]. Керестури разделял и политические симпатии Берени и тоже отстаивал интересы протестантов. Он наблюдал деятельность друга и соратника в непосредственной близости, и свое исключительно положительное отношение к ней и высокую оценку выразил в «Панегирике». Можно быть уверенным в том, что с Керестури солидаризовались и другие коллеги в комитатском дворянском собрании и на высшем сословном форуме.
Тем не менее, своими политическими талантами и активностью Дёрдь Берени вряд ли превзошел тогдашних признанных дворянских лидеров государственных собраний. Однако ни Фердинанд III, ни Леопольд I не вознаградили и не возвысили их так, как Берени. Какие же его качества, помимо уже называвшихся и проанализированных, могли привлекать не только собратьев по сословию, но и двор, и помогли ему возвыситься? Далеко не последнюю роль в этом играло его богатство, которое умножалось, благодаря, помимо прочего, и укреплявшимся связям в высшем эшелоне власти. Надор Миклош Эстерхази до самой смерти (осень 1645 г.) покровительствовал своему единомышленнику. За заслуги Берени перед страной он не один раз успешно ходатайствовал перед королем о пожаловании Дёрдю новых владений в комитате Нитра, закреплении всех владений за его потомками не только по мужской, но и по женской линии[297]. Миклоша Эстерхази с Берени могли связывать не только государственные и военные дела. Возможно, он принимал участие в управлении поместьями при крепостях Шемпте и Теметванью, которые в 1636 г. перешли к Эстерхази после долгой и ожесточенной борьбой с фиском[298]. После смерти Эстерхази Дёрдь Берени не остался без высоких покровителей. В 1651 г. надор Пал Палфи за заслуги перед государем и отечеством добился пожалования Берени земель, которыми семья когда-то владела, но со временем утратила[299]. Вместе с имуществом жен Дёрдь стал одним и самых крупных землевладельцев региона. Помимо поместий в Нитре Берени ъладел землями во многих других комитатах: Нограде, Хонте, Барше, Комароме, Пожони, Шароше, Земплене, Сереше и Абауйваре, о чем свидетельствует богатая документация, касающаяся управления этими землями, хранящаяся в семейном архиве Берени. Конечно, при таком его огромном состоянии с ним не могли конкурировать коллеги в политике П. Семере, А. Закань, Д. Барна, А. Меднянски и др., большинство из которых по своему имущественному положению так и не преодолели порога среднепоместного дворянства. Мало кто из них (за исключением, пожалуй, Пала Семере) мог гордиться древностью рода. Эти политики поднялись благодаря тому, что занимали должности в местном дворянском самоуправлении, а также в государственном аппарате (судебных заседателей в Королевской судебной палате, советников в Казначействах и др.). Но ни один из них не поднялся над своим сословием, не вошел в состав знати, поскольку не располагал таким огромным состоянием, как Берени. Не отличились они и на военной стезе. Более того, можно не сомневаться — политическая активность венгерских дворян, особенно протестантов, на сословных форумах вызывала скорее раздражение и недовольство венского двора, нежели одобрение. Это получало выражение в острой конфронтации сторон на сословных форумах. Очевидно, в глазах монархов заслуживали чести и вознаграждения иные заслуги и достоинства Дёрдя Берени, которые могли примирить двор с его политической деятельностью.
В «Панегирике» Ласло Керестури подчеркивал выдающиеся дарования Берени «в ратных делах» (…vitézied dolgokban való dexteritásit.…). Дёрдь начинал свою карьеру с военной службы у Турзо и первый боевой опыт получил, командуя крепостями Шемпше и Теметвень, с оружием в руках сражался против турок. Надо сказать, что в семье Берени не один Дёрдь был связан своей деятельностью с армией. Вспомним Ференца Берени, поставщика королевской армии. Старший брат Дёрдя Жигмонд в 1638–1640 гг. занимал должность армейского секретаря и войскового судьи Верхней Венгрии[300]. Как видим, они сами не воевали, а представляли новый вид служащих, связанных с армией и войной. Да и самому Дёрдю удалось показать себя не только воином, но и организатором военного дела. В 1639 г. он был избран вице-ишпаном своего комитата — Нитры и с энтузиазмом взялся за организацию обороны от турок. Комитат постоянно подвергался вражеским вторжениям, хотя официально, по условиям мирных договоров венгерская и турецкая стороны — султан и император — находились в состоянии перемирия[301]. Владения самого Берени, в частности, его главная резиденция Бодоко и его крестьяне не раз страдали от грабительских нападений турецких отрядов. В эти годы Дёрдь сблизился с надором Миклошем Эстерхази, к которому перешла часть вымороченного имущества семьи Турзо[302]. Известно, что надор добивался от Вены если не разрешения на войну с османами, то, по крайней мере, на активную оборону. Но именно в 1630-е гг. его постигло наибольшее разочарование из-за позиции венского двора, не Желавшего обострять отношений с султаном[303]. Однако о своих намерениях он не забывал, и в рамках данных ему возможностей стремился помочь подвергавшимся турецким вторжениям комитатам. В лице Дёрдя Берени Эстерхази нашел горячего сторонника своих взглядов и планов. В 1641 г. на собрании комитата Нитры вице-ишпан добился от дворян согласия, чтобы на их средства против турок было собрано ополчение численностью в 300 пеших и 200 конных воинов, командовать которым по предложению надора собрание избрало имевшего военный опыт Дёрдя Берени[304]. Но, несмотря на то, что Эстерхази вместе с епископом Калочайским укрепили этот небольшой отряд своими воинами, его сил не хватало на масштабные действия и на пресечение набегов турок. В итоге Берени пришлось ограничиться защитой наиболее важных стратегических мест. Во время вторжения Дёрдя I Ракоци в Венгрию в 1644 г. Берени возглавил дворянское ополчение комитата Нитры и вместе с императорской армией участвовал в военных действиях против трансильванского князя. Вспомним, что в мирные годы Берени был тесно связан t обоими князьями Ракоци и служил им. Верность Берени правящей династии в это критическое время, когда многие города, а также комитаты и крепости Верхней Венгрии присоединились к трансильванскому князю, не могла быть не отмечена Габсбургами, и в свое время удостоилась вознаграждения..
Итак, боевые заслуги Дёрдя Берени возвышали его как перед венским двором, так и в глазах товарищей. Фердинанд III пожаловал ему баронский титул и возвел в число магнатов. Леопольд I назначил Берени своим советником[305] и в сентябре 1659 г. в знак доверия отправил с посольством в Трансильванию, охваченную огнем гражданской войны между Дёрдем II Ракоци и Акошем Барчаи и страдавшую от опустошительных карательных походов турецких войск[306]. В инструкции послу Леопольд I выражал уверенность в его верности (…поп dubitamus fidelitatem tuam…), а также в том, что тот покажет себя достойным высокого доверия и справится с поставленными задачами: добьется от Ракоци возвращения двух комитатов (Сабольч и Сатмар) и отказа бороться с султаном на любых условиях[307].
Ласло Керестури видел в своем друге и соратнике венгерского патриота, который всю жизнь, все силы отдает родине. Автор «Панегирика» выражал надежду, что с Божьей помощью из этого славного венгерского корня и впредь будут произрастать достойные страны потомки[308]. В королевском дипломе отмечалась верная служба Берени Святой венгерской короне и Дому Габсбургов. Обе стороны не совсем одинаково понимали эту верную службу. Дёрдь Берени принадлежал к тому поколению венгерских политиков, которое выросло уже после заключения Венского мира 1606 г., ставившего пределы власти Габсбургов как в вопросах управления страной и религиозной политики, так и в отношениях с сословиями. Требование соблюдения условий этого мира звучало на всех Государственных собраниях XVII в. Венгерским политикам этого поколения также придавали смелости походы на территорию королевства трансильванских князей Габора Бетлена, Дёрдя I и Дёрдя II Ракоци, на сторону которых в массовом порядке переходили города и земли северных комитатов. Это в свою очередь угрожало Габсбургам потерей Венгрии. Молодость Берени пришлась как раз на основную волну походов, что не могло не отразиться на его взглядах. На протяжении всей своей жизни он сохранял верность правящей династии, как и его патрон и, в определенном смысле, учитель — Миклош Эстерхази. Но, вместе с тем, как «ученик» надора в военных делах, он не мог спокойно смотреть, как вопреки мирным договорам, турки продолжают нападать на земли королевства, грабят и подчиняют их своей власти. В этих бедах Эстерхази, его сторонники и последователи (т. н. эстерхазисты) — а среди них Дёрдь Берени и Ласло Керестури — винили Габсбургов, которые малыми военными операциями не желали тревожить турок, ибо боялись большой войны. В то же время Эстерхази, как и многие другие его современники, был уверен: без Габсбургов Венгрия не сможет освободиться от османов. Четкое осознание ситуации заставляло его примириться с Габсбургами[309]. Именно это понимание сближало Эстерхази с Берени, откликнувшегося на призыв надора организовывать в комитатах ополчения для оказания сопротивления туркам. Ради главной цели — изгнания турок — Эстерхази был готов поступиться, на его взгляд, менее важными принципами. В частности, хотя надор и считал необходимым соблюдение статей Венского мира в религиозном вопросе, т. е. свободы веры, на государственных собраниях он в самой резкой форме нападал на протестантов, требовавших первоочередного решения накопившихся религиозных вопросов и грозивших срывом съездов. Надор полагал, что в первую очередь надо заниматься государственными делами: административными, финансовыми, военными[310]. Такую же позицию занимал и Дёрдь Берени. В первый раз он столкнулся с подобной ситуацией на Государственном собрании 1637/38 гг., в последний — на закате своей политической карьеры, на собрании 1662 г. В 1638 г. надор Эстерхази смог предотвратить раскол и довести собрание до конца. В 1662 г. ситуация сложилась иначе. Перед депутатами стояли два вопроса: религиозный (о грубом нарушении властями прав протестантов и невыполнении условий договоров) и военный (о расположенных в стране иностранных — немецких — войсках, наносивших населению огромный урон своим поведением). Дёрдь Берени, уже барон, авторитетнейший политик, представлявший интересы протестантов, по просьбе протестантов высказал в письменном виде свое мнение о том, стоит ли им продолжать переговоры или они должны покинуть собрание. Это «Мнение» представляет собой политическое кредо Берени. Подвергнув резкой критике политику Габсбургов в отношении Венгрии, Дёрдь, тем не менее, считал, что в сложившейся ситуации нельзя требовать полного вывода немецких войск с территории королевства, но следует ограничить их контингент, поставив под строгий контроль комиссаров с австрийской и немецкой стороны[311]. Протестанты не прислушались к мнению одного из своих лидеров и покинули собрание. Таким образом, раскола предотвратить не удалось, что имело для страны тяжелые последствия.
И на этот раз Берени не утратил доверия монарха. Как раз во время этого Государственного собрания, за месяц до того, как Дёрдь выступил со своим мнением, в июле 1662 г. он добился от Вены разрешения на строительство в комитате Нитра укрепленного замка (Castrum seu Fortalitium) для защиты своего поместья в Бодоко и соседей. На эту крепость распространялись все привилегии, которыми пользовались другие замки и крепости в Венгерском королевстве[312].
В заключение можно сказать, что своей деятельностью до 1656 г. Дёрдь Берени заслужил королевский диплом и возвышение в бароны, а после 1656 г. оправдал его получение. Несмотря на его критическую позицию в отношении политики династии в Венгрии, несмотря на тесные отношения с Ракоци, Габсбурги продолжали его поддерживать. Им самим нужны были люди, которые вопреки всему оставались верными династии. А таких людей в Венгрии в 1660-е гг. оставалось все меньше и меньше.
Приложение
Posteaque nos fidelem nostrum Egregium Berený de Kararfch Berený, exigentibus ipsius meritis intuituque fidelium servitiorum, Sacrae Regni n[ost] ri Ungariae Coronae, Augustissimaeque Domui n[ost]rae Austriacae, per ipsum fideliter praestitorum et deinceps constanter praestandorum, in numerum Baronum et Magnatum huius Regni Nostri Ungariae, vigore benigni Diplomatis n[ost]ri desuper emanati, benigne cooptaverimus, annumeravimus Tituloque Magnificientiae insigniverinus. Eapropter fidelitatibus quoque Vestris id clementer intimandum esse ducentes, omnino volumus, serioque praesentium clementer eisdem demantantes, quatenus memoratum Georgium Bereny, pro vero et indubitato Regni Nostri Magnate agnoscere eidemque pro occurrendum debitum Magnificentiae titulum tribuere velitis et debeatis.Executuri in eo benignam et expressam voluntatem n[ost]ram. Quibus in reliquo gratia et clementja n[ost]ra benigne propensi manemus. Datum in Civitate n[ost]ra Vienna Austriae die vigesima Mensis Februarii Anno Millesimo Sexcentesimo quinquagesimo Sexto. Ferdinandus. Andreas Ruttkay
Congratulatio
Mellyell Tekintetes, és N[a]g[ysá]goss Berényi Gyeórgy Uramott az eó Felségbe Dipplomájának, a Nemess Nittra Vármegyének nagy frequentiáiában lett, publicátióyakor, akkorbéli Vice-Ispán és Magyar-Országhy Vice-Palatinus excipiáltta.
Meghérté N[a]g[yságo]tok és k[egyel]metek a my yó-akaró Urunkhoz és Attyánkfiához, Tekintetes és N[a]g[yság]oss Berény Gyeórgy Uramhoz, minémeő k[egyel]mességgell és (a ky felettéb, rarum contingens) csupán, csak maghátoll való, Nagy yó indulattall vagyon a my K[egyel]mess Urunk, eó Felségbe. Nem csudálhattya aztt senky, s my sem, hogy ez a yó érdemes szerencse érte eó k[egyel]métt, seótt merem mondany, hogy későbben esett, hogy sem kellett volná. Az én vékony, ellmelkedésem szerynt a tőb requisitumok keőzőtt ezen méltóságos állapotthoz három dologh kívántatik Elseó, Familiae Celebritas. Második, az Érték, hogy bócsúletessen ottis rendinek ember megh felellhessen. Harmadik, a ky mindezen megh-mondott kétt dolghott superállya kúlómb-kúlomb féle szép virtusokkall való tündöklés. A my az elseótt illeti, az eó k[egyel]me beócsúletes Familiáiának nem csak igen réghy vóltátt, hanem akkorbannis méltósághoss állapotitt, mégh-értettúk a my k[egyel]mes Urunk eő Felségbe Dipplomáiábóll. Értéky kincsey gazdagh állapotyróll, ha szóltok yrygységh keóveti beszédemett, mertt azokbóll oüy láttatoss // hellre emellte Isten s á yó szerencse eó k[egyel]métt, hogy ha ky nem akarnáys, tudny s láttny kell azokott. Szóllok az hármadik requisitumróll, s aztt mondom, hogy valamintt a nap eüvészy, á tób csillagok fynyességhétt, az eó k[egyel]me virtusys, mellyekkéll a jó Isten et naturae gloria eó k[egyel] mett illustrállta, szintén úgy superállyak és néminemeóképpen csak nem homályosittyák azokott, mellyekett eleó számlálók. Okoskodásit, virtuosus actusitt, tanács-adásitt, mind teórvényes s mind vitézleó dolgokban való dexteritásit nem kell mástóll kérdenünk, my tudgyúk, mert mind azokott száma nélküli experiáltuk s nem csak experiáltuk, hanem csodáltuk. Kicsoda, Országunk minden rendykeózótt, az a ky azokban nem részesültt? Seótt, csak nem semmy volna az, ha csak my tudnok; sok szomszéd Országokbannis fényesskedett ymmár ez á Csillágh ym csak, nem réghennys. Sok éles ellméyő ydeghen nemzettbély Nagy rendekis laureát Nyúytottanak ennek a Nagy ellmének. Ha valaky yrygyly, ám lássa: de senky eó k[egyel]me felőli ezen szavaymott nem bánhattya, mertt my kyválttképpen á Nemesy rend, ha ezen dologhkban yóll bé tekintünk, ennek a Glóriának gyűmőltsében mys részesülünk, hogy my keózóttúnkis tamadnak s nevellkenek olly szép novellák // kikett a my kegyellmess Urunk, eó Felségbe, nem sok és Nagy supplicátióynkra, mint Némellyekett, hanem magha yó indúlattyábóll, az Úry rendeknek Nagy ékessitésére transplántállyon eó N[a]g[ysá]gok keózé, mellyett kyválttképpen való, beócsúletes Legátiónkall Nagy méltó mégis keószónúnk eó Felséghének, és kérnünk, hogy ezen yó akaró Úrunkott s Attyánkfiátt, a my továb való dicseretúnkreis, nagyob kegyellmességivelis, persequállya, emellye, ékessittcse.
Adgya á Jó Isten, hogy ez a Nagy réghy diciretes Magyar Gyókérbóll ky nőtt, szép Ágh, sok hasonló Gyumóltseókeótt és posteritásokott nevellyen, és hadgyon édes hazáyának. Ámen.
Keresztúry László, Magyar-Országhy Vice-Palatinus és Nemes Nittra vármegye Vice-Ipánnya m[anu] pr[opria]
Die 20 Augusti in Szalkusz 1656.
Gratulatio Panegjritica
Qua publicato Diplomate suae Maestatis Generos[us] Dnus Ladislaus Kereszturÿ, Vice-Palatinus regni Hungariae, ac tum Vice-Comes Comitat[us] Nitrie[nsis], Spectabili, et Magnifico Dno Georgio Berénÿi cora[m] inclyto Comitatu applaudebat.
Exploratum est Illustriss[im]is, Magnificis Generosis et Egregiis quomodo sit, sacratiss[im]a Ma[es]tas animata in Spectabilem et Magnificum D[omi] nu[m] Georgiu[m] Berényi, nobis benemeritu[m], et optimu[m] amicum, et quam rar[um] est, id, quod sua Mafesjtas sacratis [sima] ei impertivit, cum eum regia sua gratia prae caeteris complectitur.
Nemo nostrum, in attonita[m] rapiatur admiratione[m], quod haec duce virtute, comite fortuna ei obtigeru[n]t, nam ut meo imbecilli judicio ver[um] fatear, serius justo id sibi praestitum censete.
Ego cum contemplor imagine[m] Spectabilis et Magnifici Georgii Berényi, tria illustria gloriae ejus animum meum sub ingredipntur specimina: familiae // celebritas, judicii sublimitas, virtutis avitae nobilitas.
Si primu[m] aequa judicii lance ponderaverimus, suam D[о]nationem non tantu[m] retracta vetustate, illustris familiae; sed etiam moderna temporis periodo, proprio statu satis inclaruisse ex Diplomate sua[e] Ma[es]tis deprehendimus.
Si mente occulata[m] prudentiam, partos virtute thesauros revocavero, verba mea plurimi theonio proscindent dente.
In illud enim arbiter omniu[m] rer[um], et propitius fortuna[e] volubilis favor eum evexit fastigium, ut si quis veritati obluctatus fuerit, aciem oculor[um] convertat in eum est necesse. Nam veluti ocul[us] mundi, quem solem dicunt, stellar[um] obnubilat[ur] nitore[m], suo splendore obvelat; ita etiam sua[e] D[о]nationis virtus sublimata, qua universi conditor cum omnium matre natura, ita eum irradiavit, ut pene alior[um] splendorem obtenebrare videatur.
Praetermitto perspicacem ejus sapientia[m], taceo de gloriosa virtute, nil dico de maturis consiliis, quibus cum in judiciis tum in bellicis administrationibus ita excelluit, ut non sit necesse precario ab aliis suffragia // petere, ipsi enim singula soepius sumus experti, qua[m] soepissime admirati.
Et profecto nullus est regnicolar[um], in quem ista n[on] dimanassent, et neq[ue] nos in sua[m] raperent admirationem, si intra Patriae tantum horizontéin splendor ejus fulsisset; sed postquam sol iste, altius progrederetur, etiam vicinu[m] Zodiacu[m] est uso jubare collustravit.
Si quis vatinio odio in illustria Magnifici Georgii Berénÿi virtutis flagrat insignia, ego non ideo ejus suffragor laudibus, ut ex verbis meis, quispiam exacerbata[m] arripiat ostensionem.
Nos enim nobili sanguine mercati, si oculos mentis nostrae, in rem defixerimus, comperiemus hujus gloria[m], cum magno foenore in nos derivari.
Nam sacratissima Ma[es]tas non onerosis victa supplicationibus; sed ingenita sua clementia propter illustrationem heroici nominis, hunc in censu[m] Spectabilium et Magnificicor[um] adscivit.
Pro quibus omnibus praesenti legatione // interest nostra sua[e] Ma[es] t[a]ti gratias referre et submisse obtestari, ut hunc nostru[m] benemeritu[m], et ca[n]didum amicu[m], ulterius suo augusto favore subvehat.
Faciat Deus ter optimus maximus, ut hic ram[us] ex foecunda radice Hungaria[e] protrusus, posteritati, et illustri dömui uberrimos fructus progerminet.
Die 20 Augusti in Szalakusz 1656.
Ladislaus Keresztúri Regni Hungariae Vice-Palatinus, et Vice-Comes Cottus Nittr[iensis].