омент начала Контрреформации в середине XVI в. венгерскую католическую церковь и королевскую канцелярию. Хранитель короны Св. Иштвана барон Петер Реваи, осознавая значение этого символа королевской власти для Венгрии, создал трактат об истории Святой короны. Иштван Ве́рбёци, автор знаменитого «Трипартитума», правотворческую деятельность сочетал с активным участием в политической жизни страны в качестве идейного предводителя дворянства в последние десятилетия перед Мохачем, а как дипломат искал спасительной помощи для своей страны при всех европейских дворах. Несколько работ посвящены менее известным личностям, о которых мы ничего не знали бы без поисков и находок в архивах: Иштван Асалай — юрист-практик и ученый, секретарь Миклоша Эстерхази, а позже протонотарий в надорском суде, Лёринц Ференцфи — королевский секретарь и книгоиздатель, Пал Семере — активный участник Государственных собраний и автор парламентских дневников, Дёрдь Берени — видный политик, дворянин, удостоенный баронского титула, Имре Эбецкий — ловкий и смекалистый служащий Венгерского казначейства. А Анна Бекеши, которой я не нашла места ни в одной из рубрик книги, в общем-то ничем не отличилась, кроме того, что оставила о себе память скандальным отказом выйти замуж за нелюбимого ради избранника сердца.
Всех этих разных людей помимо прочего сближает то, что они были неординарными личностями, готовыми принимать самостоятельные решения. Большинство из них в том или ином виде сами сказали/написали/заявили о себе. Их письменная «продукция» не обязательно представлена научными или литературными трудами, политическими трактатами или другими произведениями «высокого полета». Это могли быть неофициальные дневники Государственных собраний, служебные обращения с различными предложениями к властям (меморандумы), пояснительные записки начальству, официальная и частная переписка, прошения о приеме на службу и связанные с ними рекомендательные письма, мнения, высказанные по какому-то вопросу в Государственном собрании, личные дневники с записями о повседневной жизни, поздравительные речи и т. д. Но в отдельных случаях (как в истории с Анной Бекеши) мы узнаем из ряда вон выходящую историю действующего лица не с его слов, а из судебных протоколов.
Значительная часть данных письменных свидетельств была обнаружена в венгерских и австрийских архивах и не опубликована — и это особая волнующая история неожиданных находок и открытий. Нельзя сказать, что архивные разыскания проходили вслепую. В некоторых случаях я отталкивалась от архонтологии[3], перемещаясь затем в просопографию[4] и персональную историю[5]. Так, в своем желании проследить социальную и политическую активность венгерского дворянства на всех уровнях — местном (в дворянских комитатах) и общегосударственном, а в нем — в сословно-представительных учреждениях (Государственных собраниях) и в государственном аппарате венгерских Казначейства, Канцелярии, Королевской судебной палате и др., я составляла списки таких дворян, но в первую очередь тех, кто проявил себя на обоих уровнях и во всех трех сферах[6]. Основой для этих списков послужили неопубликованные каталоги участников Государственных собраний, документы различных государственных учреждений, дневники Государственных собраний, а также протоколы комитатских дворянских собраний. Конечно, огромную помощь в уточнении «послужного списка» отдельных лиц оказали имеющиеся справочные издания, но они далеки от того, чтобы быть всеохватывающими. Связь элементов архонтологии, просопографии и персональной истории показана в двух исследованиях, одно из которых посвящено участвовавшим в работе Государственных собраний чиновникам, а во втором рассматриваются практики комплектования штата казначейских чиновников.
Изучение мира венгерского дворянства, отраженного в портретах современников, имело своим результатом следующее — менялось мое восприятие таких важных вопросов как взаимоотношения центральной власти, олицетворенной в ту эпоху династией австрийских Габсбургов, с одной стороны, и венгерского дворянства — с другой, а также политики Габсбургов в Венгрии. Пришлось отказаться от категоричности и односторонности выводов ранних работ, в которых вслед за традиционной венгерской и отечественной историографией я негативно оценивала эти отношения и политику центральных властей как подавление ими венгров и нежелание учитывать их интересы, а выступление венгерских сословий, напротив, положительно, исключительно с позиций национально-освободительной борьбы против господства враждебной династии. Однако персональные истории свидетельствуют о том, что данные отношения были намного сложнее: они не ограничивались конфликтом, а предполагали осознание общности многих задач, обусловливали взаимную заинтересованность сторон и вели к компромиссу между ними. Сосуществование в рамках одной композитарной монархии означало не только борьбу, разрушение, отрицание, но и созидание, о плодотворности и эффективности которого свидетельствуют четыре века существования созданной австрийскими Габсбургами в сердце Европы т. н. Дунайской монархии. Надеюсь также, что в предлагаемой книге мне удалось через отдельные судьбы донести до читателя весь драматизм истории Венгрии эпохи турецких войн, самоотверженность и патриотизм людей, старавшихся не только выжить в сложнейших условиях, но и всеми силами стремившихся к восстановлению былого величия Венгерского королевства.
Большое влияние на выбор исследовательского направления и неоценимую помощь в работе с архивными материалами и научной литературой оказали мои венгерские коллеги — историки, архивисты, библиотекари. Мои занятия историей Венгрии реализовывались благодаря возможностям, в течение многих лет представляемым Институтом истории Венгерской Академии наук и фондом Domus Hungarica той же институции. Особенно я благодарна моим ближайшим друзьям и единомышленникам д-ру Л. Гечени, на протяжении многих лет возглавлявшему Венгерский Национальный архив, и д-ру Г. Паяфи, руководителю знаковых академических проектов по истории Венгрии раннего Нового времени, бескорыстно и великодушно поддерживающему меня советами, консультациями, потоком литературы, библиографической информацией. Не могу также не назвать — и с удовольствием это делаю — имена венгерских коллег д-ра К. Петер, д-ра К. Хеди, д-ра И. Фазекаша, д-ра П. Тота, д-ра Й. Бешшени, д-ра И. Немета, д-ра, профессора Печского университета М. Фонт, В. Лехоцки, С. Адамец, Э. Варги, а также моей австрийской коллеги д-ра И. Шварц. Institute for advanced study (Collegim Budapest), возглавлявшийся д-ром Г. Кланицаи в то время, когда мне посчастливилось быть в нем в качестве стипендиата фонда Альфреда Круппа фон Болена и Хальбаха, предоставил возможность наладить научные контакты с историками разных стран мира и обсудить с ними интереснейшие проблемы венгерской истории.
Признательна за поддержку своим московским товарищам О.В. Дмитриевой, О.Ф. Кудрявцеву, И.И. Варьяш, Н.А. Хачатурян — руководителю исследовательской группы «Власть и общество», учителю, вдохновителю и благожелательному критику; Л.М. Брагиной и В.М. Володарскому, стимулирующим своими проектами интерес к проблемам интеллектуальной истории эпохи Возрождения. Без научных контактов с Институтом славяноведения РАН и работавшими там в прежние годы В.П. Шушариным, Т.М. Исламовым, и трудящимися ныне О.В. Хавановой и А.С. Стыкалиным, а также моей дочерью и ближайшей по научным интересам коллегой К.Т. Медведевой я чувствовала бы себя как специалист по истории Венгрии одиноко. Наконец, моя родная кафедра истории Средних веков МГУ, возглавляемая акад. С.П. Карповым, создала благоприятные условия для моих занятий венгерской историей.
Часть IПредставления дворянства о себе, обществе и власти
Глава IДворянское «мы» в карьере Иштвана Ве́рбёци(к вопросу о политическом самосознании венгерского дворянства на рубеже XV–XVI вв.)
В XV в. венгерское дворянство настолько упрочило свои сословные позиции в государстве, что превратилось в активную политическую силу. В конце 30-х гг. XV в. стало регулярно созываться и принимать участие в разработке законов Государственное собрание — высший орган сословного представительства в Венгерском королевстве, в котором, учитывая слабость городского сословия, реально были представлены две силы: крупная феодальная аристократия (бароны и прелаты) и дворянство. Во времена междуцарствия конца 50-х гг. XV в., когда сословиям предстояло выбрать нового короля, кандидатуру Матяша Хуняди на Государственном собрании поддержали дворяне, поголовно и во всеоружии появившиеся на Ракошском поле в январе 1458 г.[7] Король Матяш и в другие критические моменты своего царствования обращался к дворянству[8], т. к. видел в нем опору перед лицом враждебно настроенной старой аристократии, а дворянство в свою очередь пользовалось поддержкой монарха. Именно в его царствование это сословие, окрепшее материально, получило от центральной власти широкую автономию в местном управлении, в т. н. дворянских комитатах[9]; после смерти легендарного короля аристократия попыталась вернуть утраченные прежде позиции, добиться максимальных для себя уступок от нового государя, слабовольного Уласло II Ягеллона, ограничить в свою пользу королевскую власть, а также подчинить дворянство[10]. Данные попытки, которые нельзя назвать безуспешными, вызывали решительное сопротивление со стороны сословий. Около трех десятилетий продолжалась борьба между двумя общественно-политическими группировками и королем. Из надежных сторонников монарха, каковыми они в целом зарекомендовали себя при Матяше, в эпоху Ягеллонов дворяне превращаются во временных попутчиков королевской власти и выступают то на стороне короля против знати, то вместе со знатью против короля, отстаивая перед тем и другими свои интересы, а иногда и вовсе действуют самостоятельно. Государственные собрания используются ими, чтобы добиться для себя участия в управлении государством наравне со знатью.