, во всяком случае, очень стремились к самостоятельности, видя в ней одну из важнейших дворянских привилегий. Но реальная ситуация была значительно сложнее. Судя по дневнику, Ракоци имел достаточно широкие возможности разными способами воздействовать на дворянство комитата. Например, он мог влиять на выбор кандидатуры вице-ишпана, избиравшегося комитатским собранием дворян. В феврале 1654 г. эту должность занял Габор Печи, который приходился родственником уже упоминавшемуся Адаму Печи, сервитору Ракоци. Его кандидатуру назвал сам ишпан в числе четырех других, из которых и предстояло выбирать дворянскому собранию. Печи были известной и влиятельной фамилией в Шароше и за его пределами, неоднократно занимали разные должности в администрации комитата и края[510]. Отец Адама являлся советником сепешского Краевого казначейства, а Андраш Печи, также близкий приятель Ракоци, занимал в комитате должность уездного судьи. Не случайно на страницах дневника мы постоянно встречаем имя вице-ишпана: он — больше, чем должностное лицо комитата, в определенной мере — доверенный человек Ракоци. Без Габора Печи не обходился ни один праздник в замке Ласло. Сам он вместе с женой тоже был частым гостем в имении Габора. Они ездили на охоту, рыбалку, в гости к другим дворянам и т. д. Ракоци и Печи даже укрепили связывавшие их узы: супруга вице-ишпана и другого Печи (Дёрдя) стали крёстными матерями сына Дешшефи, крестника Ласло. Жены ишпана и вице-ишпана дружили между собой, собирались своим дамским обществом. Ишпан и вице-ишпан регулярно встречались для обсуждения комитатских дел, особенно накануне или после проведения комитатских собраний, когда важно было оговорить повестку дня собрания и кандидатуры в комитатскую администрацию на новый избирательный срок[511].
Ракоци регулярно посещал собрание комитата, особенно его перевыборные сессии, выезжал также на сессии.комитатского суда. Иногда он посылал вместо себя своих сервиторов (Адама Печи или других)[512]. Будучи дворянами, они являлись членами комитатской дворянской общины и на общих основаниях могли участвовать в дворянских собраниях. Более того, они могли занимать должности в комитатской администрации, что нередко и происходило. Если же учесть еще и родственные связи, то можно предположить определенное согласие между ишпаном Шароша и его дворянством. «Послы от комитата» были частыми гостями в замке у Ракоци. Так, в феврале 1654 г. весь состав комитатского суда был приглашен на обед к Ракоци в шарошский замок[513]. А после каждого перевыборного комитатского собрания Ласло «по обычаю угощал благородный комитат» в Бартфа или Эперьеше, где происходили собрания[514]. Так, за чаркой вина укреплялись и без того неплохие связи Ракоци с дворянством комитата.
Такое согласие было очень важно. Ведь Ракоци, воспитанного Вене, общественное мнение относило к числу прогабсбургски настроенных придворных креатур. А таких в тех краях очень не любили. Семь верхневенгерских комитатов, в число которых входил и Шарош, были известны своими антигабсбургскими настроениями и приверженностью к Трансильвании, тем более что у трансильванского князя в этих комитатах имелись обширные владения. Эти комитаты в первых рядах присоединялись ко всем антигабсбургским движениям, инспирированным трансильванскими князьями, и занимали особую позицию на Государственных собраниях. Преобладавшее здесь протестантское дворянство противилось религиозной политике Габсбургов, активизировавших Контрреформацию в ее насильственных формах. В этих условиях ишпан-католик, да еще воспитанный иезуитами, мог бы вызвать резкое неприятие и раздражение в комитате. Однако этого не произошло. Протестантское дворянское большинство не только Шароша, но и остальных северных комитатов признало Ракоци и активно с ним сотрудничало. У себя дома Ласло регулярно принимал представителей соседних комитатов (Земплен, Абауй, Сабольч, Сепеш, Угоча, Сатмар, Туроц и др.) как по отдельности, так и делегациями[515]. В марте 1658 г. он сам отправился на собрание в комитат Варш, после чего пригласил на ужин вице-ишпана и других дворян этого комитата[516]. А в мае того же года к Ракоци для выяснения вопроса о границах приехали вице-ишпан и нотарий комитата Барш, вице-ишпан и судья комитата Нитра, которые потом остались на ужин[517]. Следует заметить, что между соседними комитатами поддерживались прочные связи на официальном и неофициальном уровнях. Многие венгерские дворяне обладали собственностью сразу в нескольких комитатах, поэтому могли принимать участие в собрании любого из них, но быть выбранными в администрацию имели право только там, где проживали постоянно. Кроме того, разветвленные родственные связи вели из комитата в комитат и еще прочнее скрепляли дворянство. В равной степени это относится и к Ласло. Так, жена его родственника Адама Печи Мария происходила из известной сепешской дворянской семьи Марьяшши[518], с которыми Ракоци поддерживал хорошие отношения. Поэтому можно не удивляться тому, что на обедах или ужинах у Ласло или других его земляков присутствуют гости из других комитатов, родственники местных дворян.
Похоже, что и приверженность Ракоци к католицизму не раздражала дворян-протестантов из Шароша. Ласло находился под сильным влиянием архиепископа Эстергомского и венгерского канцлера Дёрдя Липпаи, своего опекуна, к которому был привязан и которого старался посетить всякий раз, когда выпадала возможность, а также принимал его у себя. Ласло был своим человеком у шарошских иезуитов: он сам ездил к ним и они часто бывали у него, как, впрочем, и многие другие представители католического духовенства, нисколько не сторонившиеся даже разгульных вечеринок веселого ишпана. Ракоци посещал церковь, ездил на мессу. Но при этом он не был воинствующим католиком, терпимо относился к протестантам и даже женился на лютеранке.
Непрерывный плодотворный диалог Ласло Ракоци с комитатским дворянством продолжался и тогда, когда из комитатской повседневности они окунулись в атмосферу пожоньского Государственного собрания 1655 г. Здесь молодой ишпан оказался в другом, более высоком кругу общественных и родственных связей, представленном высшей знатью: государственными сановникам, военачальниками, верховными ишпанами, прелатами. Казалось бы, в калейдоскопе дел, развлечений, балов, обедов, ужинов и т. д. у Ракоци не останется времени для встреч с земляками, прибывшими на Государственное собрание в качестве дворянских депутатов (послов) комитатов. Ничего подобного: записи в дневнике о встречах, обедах и ужинах по-прежнему регулярны. Он приглашает к себе шарошского вице-ишпанй Габора Печи, либо одного, либо с другими послами от Шароша[519]. Видимо, во время этих застолий обсуждались вопросы, ставившиеся на Государственном собрании, в том числе затрагивавшие интересы комитата; возможно, вырабатывалась общая тактика. Встав из-за стола, Ракоци с послами отправлялись к надору, и провинциальные шарошпатакские депутаты оказывались в среде высшей знати. Такие контакты представляются тем более важными, что высшая знать и дворянство заседали в разных палатах Государственного собрания и их официальное общение было предельно осложнено. А если иметь в виду то обстоятельство, что в Верхней палате к середине XVII в. заседали уже преимущественно католики (высшая знать рекатолизировались), а в Нижней палате — преимущественно протестанты, то ценность такого неофициального общения возрастала. Кроме того, в Пожони шарошский ишппан продолжал встречаться и с дворянами других верхневенгерских и восточновенгерских комитатов.
В немногих старых работах, в которых упоминается Ласло Ракоци, его позицию — ни прогабсбургскую, ни явно протрансильванскую, ни воинственно католическую — историки объясняют общественной пассивностью, качанием между двумя политическими лагерями[520]. Между тем ситуация иная.. В этой деятельности просматривается стремление молодого политика к достижению общественного консенсуса.
Такая тактика, на мой взгляд, была отражением нового политического мышления, складывавшегося среди части венгерской и трансильванской элит после заключения Вестфальского мира. По окончании Тридцатилетней войны, после полувекового размежевания на враждебные политические и конфессиональные группы снова стала утверждаться мысль, что для спасения Венгрии и восстановления ее территориального и государственного единства необходимо сплочение всех общественных сил на основе религиозной и политической толерантности. Для реализации поставленных задач предполагалось в союзе с Трансильванией, используя возможности Габсбургов, создать собственный экономический, военный и политический потенциал, необходимый в первую очередь для изгнания турок. Новое политическое мышление формировалось в среде высшей венгерской и трансильванской политической элиты (идейными вождями которой были надоры Ференц Вешшелени, государственный судья Ференц Надашди, хорватский бан и военачальник Миклош Зрини и др.). Данные взгляды разделял Ракоци, который примыкал к этой группе политических деятелей и, как свидетельствует дневник, поддерживал с ней самые тесные связи. Подобное настроение находило отклик и среди провинциального дворянства. Не последнюю роль в этом играли такие фигуры, как Ласло. Застолья, на которые был так щедр Ракоци, снимали не только душевное напряжение уставших от войны людей, но и политическую напряженность в обществе. Может быть, не в последнюю очередь благодаря им характерная для сословных съездов первых сорока лет XVII в. религиозная и политическая конфронтация стала размываться. Застолья вели к столу переговоров.