[771]. Более того, Китонич и Зрини принадлежали одновременно не только к венгерской и хорватской политической элите, но к элите более крупного государственного объединения — монархии австрийских Габсбургов[772]. Биография Ивана Китонича красноречиво иллюстрирует этот феномен.
Реконструкция жизненного пути и профессиональной деятельности Китонича и двух его коллег позволяет сделать и другие выводы. В процессе формирования чиновничества в Венгерском королевстве центральная власть — Габсбурги — следовали не только общей тенденции, в соответствии с которой при назначении на должности в государственном аппарате принимались во внимание профессионализм, обусловленный наличием соответствующего образования и большим опытом в данной сфере управления, но и другие параметры. В эйоху нестабильности во всех владениях Дома австрийских Габсбургов, вызванных, с одной стороны, тяготами войн с османами, а с другой, — сопротивлением сословий, которые не желали мириться с потерей позиций при отправлении власти в государстве, правящей династии приходилось предъявлять дополнительные требования к штату служащих центральных государственных ведомств. Таковым — и единственным на территории Венгерского королевства — являлось Венгерское казначейство. Несмотря на все противодействие сословий, и условия договоров, которые с ними заключались, Габсбурги последовательно придерживались принципа набора на должности верных подданных династии, к тому же католиков. Хотя законы королевства не позволяли ставить на высокие посты иностранцев, двор находил выход из положения в привлечении на службу граждан невенгерских частей своей композитарной монархии. В нашем случае речь идет о хорватских дворянах, облагодетельствованных властью, в чем только было возможно (земельные пожалования, пожалование дворянского статуса, должности и т. д.) — беженцев из занятых турками Хорватско-Славонского королевства. Такие люди, как Иван Китонич, глубоко интегрировались в венгерское дворянское общество, став его органической частью. Они были признательны за помощь и поддержку правящей династии, сохраняли ей верность во всех критических ситуациях даже ценой личного благосостояния. Кроме того, в отличие от колеблющихся венгров хорваты оставались католиками, что было также важно для католических правителей композитарной Дунайской монархии, проводивших с конца XVI планомерную и жесткую политику рекатолизации в своих владениях. Можно утверждать — Габсбурги сознательно использовали в своей «кадровой политике» представителей хорватского этноса, прежде рсего, в Венгерском казначействе, чтобы в сфере материальных интересов эффективней противостоять оппозиционно настроенной венгерской социальной элите.
Глава VII«Непотопляемый» Эбеикий (история карьеры казначейского чиновника в XVII в.)
«Мы никогда не признаем Эбецкого законным и действительным советником, т. к. был выбран нечестный и непрямой путь к его возведению в должность. И так мы будем поступать в подобных сомнительных случаях (интригах) и в дальнейшем, если должность добыта каким-либо иным способом помимо личных качеств кандидата в соответствии с правилами службы советников…» — гневно писал префект Венгерской казначейской палаты граф Пал Палфи в своей докладной записке, адресованнрй Придворной казначейской палате в Вену, в 1636 г. Так была поставлена точка в долгой и успешной карьере королевского чиновника дворянина Имре Эбецкого[773]..
Этот документ попал мне в руки во время работы в Архиве Придворного казначейства в Вене, где я разыскивала материалы по истории венгерского чиновничества. Среди многих десятков однотипных, похожих друг на друга докладных, запросов, должностных рекомендаций и т. п. доклад графа Палфи сразу обратил на себя внимание нестандартностью содержания, резкостью тона и категоричностью выводов. Записка посвящалась кадровым проблемам Венгерской казначейской палаты, где остро не хватало квалифицированных специалистов на разных должностях. Палфи высказывал свои соображения по принципам подбора кадров, торопил с некоторыми назначениями и предлагал несколько кандидатур на вакантные должности. Имре Эбецкому среди них не нашлось места, несмотря на то, что, как отмечал Палфи, венское начальство считало его советником Венгерской казначейской палаты и так преподносило в своих документах.
«Казус Эбецкого» заинтриговал меня, особенно если учесть, что служебные сведения о том или ином чиновнике в Архиве Казначейской палаты обычно ограничиваются двумя или тремя стандартными документами: запросом из Вены в связи с заявлением о приеме на место, рекомендацией Венгерской палаты и королевским указом о принятии в должность. «Дело Эбецкого» не могло завершиться этим набором бумаг, т. к. было неординарным. Действительно, в Венгерском Национальном архиве я напала на настоящую «золотую жилу»! В хранящемся там архиве Венгерской казначейской палаты[774] удалось найти около 80 документов, имеющих то или иное отношение к бурной и продолжительной служебной карьере Имре Эбецкого, начиная с первого его заявления о приеме на службу в казначейство в 1607 г. и кончая отголосками «дела» в 1644 г.[775] Ни один из документов не опубликован, хотя исследователям известно имя этого чиновника[776].
Такое обилие документов, связанных с карьерой рядового чиновника, делает его «казус» исключительно интересным, потому что мы можем проследить от начала до конца на протяжении более четверти века карьеру одного служащего со всеми его перипетиями.
Имре Эбецкий прошел путь от писаря до высокой должности советника, трудился в разных подразделениях финансового ведомства, по долгу службы имел дело с коллегами и гражданами, обращавшимися к фиску. При всей своей неповторимости карьера Эбецкого дает материал для обобщений и для реконструкции «типажа» венгерского чинов ника того времени: его происхождения, образования, профессиональной подготовки и личных качеств, общественных связей; факторов, способствовавших реализации карьеры, ограничивавших ее. В то же время эпизод из жизни Эбецкого имеет выход на более общую проблему становления чиновничества в раннее Новое время.
Венгерская казначейская палата являлась фактически единственным центральным органом власти, действовавшим на территории Венгерского королевства, глава которого — король из династии Габсбургов — проживал за его пределами и управлял своими владениями из Вены или Праги. Через призму конкретной судьбы чиновника прослеживаются структура, организация и функционирование Венгерской казначейской палаты, сфера ее деятельности, отношения с придворными учреждениями, а также с самим монархом. Поскольку исследования в этой области в венгерской (и не только) исторической науке только начинаются, то обращение к биографии Эбецкого небесполезно[777]. История карьеры, а точнее служебного конфликта, Имре Эбецкого интересна еще и потому, что в ней представлены две, и даже три стороны: Венгерская палата в лице ее руководства и контролирующих органов, сам Эбецкий, не соглашавшийся с выдвигавшимися против него обвинениями, а также придворные учреждения (казначейство, канцелярия), явно поддерживавшие отвергнутого Венгерской палатой чиновника. Руководствуясь принципом audiatur et altéra pars, мы можем попробовать разобраться в мотивации каждой из заинтересованйых сторон. А это в свою очередь поможет понять, как в ту эпоху чиновник из дворян воспринимал свою службу, чего ожидал от нее, насколько был привязан к ней, более того, как соотносились в нем сознание чиновничье и дворянское.
Насколько подробно из документов казначейства высвечивается служебная биография Имре Эбецкого, настолько «темной» представляется его частная жизнь. Откуда происходит Эбецкий, кем были его предки, когда он родился и когда умер, имелись ли у него семья, родственники, где он учился и какое образование получил, каким имуществом владел, где жил, — этих сведений мы не найдем в материалах казначейского архива. Семейного же архива Эбецких не сохранилось[778].
Специалисты по генеалогии упоминают только один дворянский род Эбецких — тот, что происходит из Северной Венгрии, из комитата Ноград[779]. У меня есть сомнения в том, что Имре принадлежал к нему. В любом случае семья Эбецкого ни богатством, ни древностью не отличалась, иначе Имре не поступил бы на службу в Казначейскую палату на одну из самых младших должностей. Подавая в 1607 г. в Венгерскую казначейскую палату прошение о принятии на службу, еще юный Имре[780] называл своим отцом Матяша Эбецкого, также служащего Венгерской казначейской палаты[781], и в то же время отмечал, что после смерти родителя он остался один в семье Эбецких (mihi, unico superstiti familiae Ebeczkiane)[782]. Похоже, что юноша лукавил, сказываясь сиротой. Возможно, этим он не только хотел разжалобить тех чиновников, от которых зависел по службе; но, очевидно, и обойти в вопросах наследства своих родственников. В 1614 г. Бернат Майтени, как оказалось, шурин Имре, обратился к казначейству с прошением, в котором указывал, что его жена и сам он не в меньшей мере, чем Имре, имеют право на те суммы, которые казначейство задолжало свекру Берната и отцу Имре — покойному служащему Венгерской казначейской палаты Матяшу Эбецкому[783].
Между тем у Имре не было оснований «стесняться» этого родства, т. к. семья Майтени как раз в это время совершала более чем удачное восхождение по служебной и социальной лестнице. Они верно служили Габсбургам, были обласканы ими, возведены в баронский ранг