Итак, перед нами вырисовывается образ грамотного, очень энергичного, хваткого, нагловатого молодого человека, принадлежавшего к тому слою низшего дворянства, который в венгерской историографии обычно образно называют «дворянами семи сливовых деревьев» или даже «лапотными». Их именуют так не только из-за малоземелья и близости их образа жизни к крестьянскому, но и по причине того, что они нередко владели участком крестьянской (по статусу) земли. Имя Имре Эбецкого не удалось обнаружить даже в Королевских книгах (Libri Regii) — базе данных о венгерском дворянстве, изданных на CD-ROM Венгерским национальным архивом[803]. Средством существования для таких дворян могли быть военная или гражданская служба королю или частным магнатам. Благодаря продвижению по службе они имели шанс поправить свое материальное положение или даже возвыситься, породнившись с более состоятельными и родовитыми среднепоместными дворянскими семьями, обзаведясь полезными знакомствами и связями. Пройдем теперь вместе с Имре Эбецким по извилистому пути его служебной карьеры, которая так долго продолжалась, успешно развивалась, но, как было отмечено в начале главы, неожиданно закончилась. Но неожиданно ли? И закончилась ли?
Итак, в 1607 г. Имре Эбецкий решил продолжить карьеру отца В своем обращении к Казначейской палате он просил, учитывая заслуги отца, предоставить ему какую-нибудь не слишком ничтожную работу (пес abjectum nimis officium conferre), чтобы он «этой работой не убивал свой юный возраст» (пес nimio labore aetatem meam diminuerem). Не правда ли, молодой Эбецкий не самым обычным образом формулировал свои пожелания в прошении к работодателям? Во всяком случае, от излишней скромности он не страдал. Решение юноши нашло горячую поддержку в Придворном казначействе. На внешней стороне прошения Эбецкого 8 июня 1607 г. была начертана резолюция: «Чем раньше будет проситель направлен в службу фиска в ревизионный отдел и определен в помощники к ревизору (Magistro Rationum se adjungat), тем будет лучше». Одновременно предписывалось проэкзаменовать юношу на предмет «его прилежания и усердия», чтобы вслед за этим своевременно утвердить назначение[804]. Судя по всему, Имре не выдержал экзамен на должность помощника ревизора и был принят в Казначейство пока только писарем (scriba) в ревизионный отдел (officina rationaria) с годовым жалованьем 50 форинтов[805]. Жалованье было ничтожным, что при отсутствии или недостаточности иных источников существования создавало большие трудности. Тем не менее, в 1607 г. молодой писарь не получил и этих грошей, а в 1608 г. за два года ему выдали всего 83 форинта[806]. Так что жалобы Имре в 1613 г. на то, что он едва сводит концы с концами, имели под собой почву.
Ревизионный отдел был центральным из трех отделов казначейства, включавшего, кроме того, канцелярию и бухгалтерию (кассу). Он осуществлял контроль и надзор за результатами деятельности бухгалтерии, через которую проходили все денежные доходы и расходы казны. Ревизорскую работу вели главный ревизор (magister rationum) и два его помощника: заместитель ревизора (vicemagister rationum) и помощник ревизора (coadiutor magistri rationum). Канцелярскую работу осуществляли писари, в число которых и попал молодой Эбецкий. Через несколько лет Имре вполне освоился в казначействе и лабрался не достававшего ему опыта работы с финансами. В феврале 1612 г. писарь подал прошение о переводе его на должность помощника ревизора[807], на которую не выдержал экзамена 5 лет назад. В апреле 1613 г. он получил ее[808]. Служебные продвижения подобного рода случались в казначействе, хотя и не были правилом: писари и непосредственно финансовые служащие различались между собой как технический персонал и специалисты. Подобный служебный рост молодого писаря может свидетельствовать о его хороших профессиональных качествах. Мы не знаем, какое жалованье положили Имре, но в 1613 г. ему было выплачено 105 форинтов 85 денариев[809]. Если верить документам, жалованье удвоилось, но вряд ли существенно меняло материальное положение чиновника. Работая помощником ревизора, Эбецкий выезжал на места с поручениями от палаты, возможно, для ревизии работы таможен и налоговых органов[810].
На этой должности Эбецкий также не засиделся, и уже в феврале 1615 г. мы обнаруживаем его в таможенной службе города Надьсомбата (совр. Трнава) в должности сборщика тридцатины[811], которую он занимал по 1623 г.[812] Тридцатина — пошлина на ввозимые экспортируемые и импортируемые товары — принадлежала к королевским регалиям, поэтому связанные с нею службы в изучаемое время подчинялись Казначейским палатам во владениях Габсбургов, в том числе и Венгерской. Надьсомбатская (Трнавская) таможня была одной из самых доходных в Венгерском королевстве, т. к. через нее проходил поток товаров в Нижнюю и Верхнюю Австрию, Моравию, Южную Германию Со стороны Венгрии и в обратном направлении. Хотя в качестве жалованья служащему таможни Имре Эбецкому было установлено 100 форинтов[813], из кассы Венгерского казначейства с 1615 по 1624 г. ему не перечислили ни одного форинта[814]. Может быть, положенное ему содержание вычислялось на месте из собранных сумм тридцатины. Но даже если жалованье и удавалось востребовать каким-либо способом, можно предположить, что не только им жил Имре. Таможенники располагали дополнительными — как легальными, так и нелегальными — источниками пополнения своего дохода. К легальным можно отнести получавшийся ими определенный процент от конфискованных контрабандных товаров[815]. Формы же и масштабы финансовых злоупотреблений трудно переоценить: тут и незаконно конфискованные товары, утаенные расписки и квитанции об оплате пошлины, поощрение контрабанды, махинации с монетой и т. п. Для выявления злоупотреблений на места посылались высокие официальные ревизорские комиссии. Но эти и другие меры были не в состоянии положить конец злоупотреблениям таможен. Поэтому вряд ли можно считать случайностью, что многих младших чиновников главного управления Венгерской казначейской палаты, таких как Имре Эбецкий, мы со временем встречаем среди служащих различных таможен. Они меняли скучную и недоходную, как бы «штабную» должность в центральном аппарате на трудную, полную риска работу в «полевых условиях». В Казначейской палате они и денег-то не держали в руках. И не только эта «мелкая сошка». Существовало строгое правило, согласно которому к казне имели доступ только два чиновника казначейства: казначей (perceptor) и контролер (contrascriba, contralor), служившие в бухгалтерии, или счетной части (кассе). Исключения не составляли ни руководитель палаты — префект, ни советники, ни ревизоры, ни тем более, младшие служащие[816]. Работу же таможенного чиновника было очень трудно проконтролировать, потому что через его руки проходили значительные денежные средства, которые зачастую не учитывали. В такие условия попал смышленый и не лишенный известной смелости, жаждавший поправить свое материальное положение младший клерк казначейства Имре Эбецкий. Начав работу в новом качестве честно[817], он, судя, по документам, как и многие другие, со временем стал Злоупотреблять служебным положением. Как часто это случалось, нам не известно, но следы, по крайней мере, нескольких дел сохранились.
В июне 1618 г. ревизоры докладывали руководству Венгерской палаты о том, что Эбецкий не отчитался за полученные в 1617 г. суммы и часть их не погасил. Долг чиновника казне к 6 июня составил около 712 форинтов за 1617 г. и 168 форинтов — за текущий[818]. В докладной записке в связи с возникшей ситуацией подчеркивалось: «Подобное скопление проволочек и долгов в отношении королевских доходов не то что не принято и запрещено, но и даже во многом внове для королевского фиска».
В июле 1618 г. произошел инцидент между Эбецким и работавшим с ним в паре контролером (contrascribo) Даниэлем Бэде. Бэде лишь за год до этого пришел работать в таможню из Венгерской казначейской палаты, где он служил писарем в канцелярии[819] и, может быть, еще не вжился в обычаи местного подразделения. О случившемся мы знаем из доклада Георга (Дёрдя) Оттавиуса, ревизора Венгерской казначейской палаты[820], проводившего расследование этого дела. О сути спора можно только догадываться. Бэде подал на своего коллегу жалобу, на основании которой в конторе таможни произвели обыск и в присутствии городского судьи ревизор вскрыл кассу. В кассе, однако, оказались не деньги, а только чистые бланки квитанций[821]. Судя по тому, что свидетелями со стороны Даниэля Бэде выступали торговцы скотом, жители Трнавы (Надьсомбата), можно предположить — дело каким-то образом было связано с незаконной торговлей скотом, которой, как выяснится позже, занимался сам Эбецки.
В 1622 г. на трнавской таможне произошел новый случай, в котором вновь оказался замешан Имре Эбецкий. 12 июля от служащего одного из отделений Петера Криса в Венгерское казначейство поступил тревожный сигнал. Надо сказать, что и Петер Крис еще в 1621 г. числился писарем казначейской канцелярии. Таким образом, он, как в свое время Даниэль Бэде, был новичком в таможенной службе и, по-видимому, еще не растерял служебного пыла