[831]. 15 сентября 1624 г. Эбецкий получил титул советника и этим превзошел карьеру своего отца в казначействе[832]. В этом качестве Имре оставался до 1631 г., когда наметился очередной сдвиг в его карьере.
Казначей (perceptor) возглавлял бухгалтерию, или счетную часть (кассу). С ним в паре работал контролер (contrascriba, controlor). К казначею и контролеру поступали все денежные доходы казны, они же осуществляли необходимые выплаты отдельным лицам и учреждениям[833]. Таким образом, через руки двух этих чиновников проходили огромные денежные суммы как наличные, так и в виде разных ценных бумаг, подлежащих строжайшей отчетности: доходы от десятины, тридцатины, принадлежавших короне и фиску земельных владений, рудников, соляных шахт; суммы, выделявшиеся гарнизонам пограничных крепостей, на их ремонт, на обеспечение необходимым короля и двора во время Государственных собраний, на закупку провианта для войска и т. п.[834] Легко ли было приспособиться к этому бывшему таможеннику Имре Эбецкому, девять лет проработавшему на свой страх и риск, практически бесконтрольно, привыкшему своими — не всегда законными — способами добывать свое жалованье? Этот вопрос звучит скорее риторически.
Действительно, у ревизоров со временем появились серьезные претензии к Эбецкому. С переходом на новую службу Эбецки заполучил себе преследователя, безжалостного разоблачителя и гонителя в лице казначейского ревизора Яноша Дубницаи. Этот дотошный чиновник, в течение более чем 30 лет проработавший в ревизионной части, прошедший путь от младшего служащего до руководителя отдела[835] мертвой хваткой вцепился в Эбецкого и не отпустил до тех пор, пока не только разоблачил его махинации, но и фактически добился увольнения. Уже в январе 1623 г. (еще до утверждения Эбецкого в должности главного казначея) Дубницаи, в соответствии с существовавшими правилами[836], приложив огромные усилия, провел финансовую проверку всей его деятельности в качестве таможенника. Если с 1613 по 1617 г. все счета и квитанции Эбецкого находились в полном порядке, то с 1618 по 1619 г. у него появились некоторые незначительные недостачи. О последнем факте в 1622 г. Дубницаи отозвался очень неопределенно: до сих пор не выявлено никаких недостач, но если впоследствии они будут обнаружены, Эбецкий обязан рассчитаться за них (выплатить их)[837]. В феврале 1623 г. Дубницаи высказывался более твердо. Он докладывал начальству, что, по его мнению, Эбецки не может быть допущен к исполнению обязанностей казначея, т. к., несмотря на многочисленные призывы и предупреждения ревизора, так и не отчитался за недостачи 1618, 1619 и 1622 гг.[838]. К мнению Дубницаи, однако, не прислушались, и Эбецки приступил к работе.
В 1625 г. у Венгерской казначейской палаты появился новый префект: представитель известного старинного аристократического рода Пал Палфи — в будущем граф, государственный судья, надор. Прекрасно образованный, патриотично настроенный, обладавший европейским кругозором и современными взглядами новый руководитель очень энергично взялся за дело. Он связывал с укреплением и модернизацией вверенного ему учреждения планы на успешную борьбу против османов. С его приходом в казначействе произошли заметные изменения, в том числе в области контроля над финансовой дисциплиной. Под неослабевающий надзор ревизоров попал И. Эбецкий. В 1626 г. на стол префекта легла информация Я. Дубницаи о неудовлетворительной работе счетной части за последние три года, что он связывал со служебной деятельностью нового казначея. Эбецки подавал отчеты с большим опозданием, нерегулярно, после многократных напоминаний, без необходимой документации, очень медленно реагировал на замечания ревизионной службы[839]. В апреле 1627 г. на основании проведенных проверок Дубницаи уже уличил Эбецкого в недостаче за 1624 г., в частности, неполной выплате жалованья служащим, обеспечивавшимся казначейством[840]. Через два месяца Эбецки дал объяснения. Так продолжалось до 1631 г. Я. Дубницаи обнаруживал в отчетах небрежность и недостачу; более того, подозревал Эбецкого в утаивании наличных денег. Эбецки опротестовывал обвинения, требовал проверок параллельной документации, объяснял, почему не может представить те или иные счета и расписки, — и снова годами задерживал финансовые отчеты[841].
В 1631 г. вяло текущий процесс вступил в новую стадию. Поводом к этому послужили новые служебные амбиции Эбецкого, который подал прошение о переводе его на освободившуюся должность советника Казначейской палаты. Благосклонно настроенный (с чьей подачи?) к Имре Эбецкому Фердинанд II поддержал ходатайство и 2 апреля 1631 г. вынес соответствующую резолюцию. В тот же день Фердинанд назначил казначеем на место Эбецкого Яноша Корбелиуса, прослужившего четыре года в канцелярии казначейства[842]. Опять упоминался отец, который, как говорилось в резолюции, закончил свою жизнь советником Венгерской казначейской палаты. Но основной упор делался, конечно, на заслуги самого Имре: его верную 28-летнюю службу на разных должностях «в эти труднейшие и опаснейшие времена», опыт, проверенную честность, усердие на службе сословиям. Король предписывал до введения Эбецкого в должность, как полагалось, провести проверку его предыдущей деятельности на посту казначея. Сам же Эбецкий в соответствии с правилами должен был представить сведения о своем имущественном состоянии и внести денежное поручительство (cautio) за будущую службу[843]. Эта мера предусматривалась на| случай, если по вине советника возникали сложности материального характера; так что за счет имущественного поручительства можно было компенсировать ущерб[844]. Только выполнив данные условия, чиновник мог быть официально введён в должность (introitus), что осуществлялось уже самим казначейством. Но на этом этапе обычно не случалось неожиданностей, и Введение в должность воспринималось скорее как формальность.
В королевской резолюции ничего не говорилось о том, что король принял решение по совету и с согласия советников казначейства. Между тем такая практика существовала уже давно. Действительно, кто лучше префекта и советников мог знать своих служащих? Двор, как правило, прислушивался к мнению казначейства, и решения, подписанные королем, основывались на рекомендациях. Венгерская казначейская палата рассматривала это как одно из своих важных прав как венгерского государственного учреждения и отстаивала его от посягательств венского двора и центральных органов власти габсбургской монархии. Учитывая то, что у Казначейской палаты уже возникли серьезные проблемы со своим казначеем, игнорирование ее мнения не могло пройти незамеченным. Советники (в отсутствие Пала Палфи) не подчинились резолюции: не признали Эбецкого советником, а Фердинанду послали письмо, объясняя свое поведение[845]. Король отреагировал на это молниеносно и гневно. 14 апреля он послал Венгерской казначейской палате вторую резолюцию с требованием незамедлительно признать Эбецкого советником казначейства. Фердинанда возмутило уже то, что советники осмелились возражать уже принятому им решению. Но дело было не только в этом. Из содержания второй резолюции короля можно заключить, что Эбецкий тоже не сидел сложа руки, а срочно обратился к нему со своей версией событий, не только выгораживая себя, но и, очевидно, обвиняя казначейство[846]. Те свои промахи, которые Эбецкий все же, очевидно, признавал, он приуменьшал и обещал исправить. Яношу Дубницаи Фердинанд советовал успокоиться и не досаждать Эбецкому многократными проверками, ибо тот обещал все вскоре выправить и компенсировать. Но в казначействе не успокоились. В 1632 г. дело Эбецкого взял под свой контроль префект и подключил к ревизии советников, к чему прибегали в редких случаях[847]. Янош Дубницаи едва успевал подавать новую информацию о своих проверках работы Эбецкого. В феврале 1632 г. главный ревизор потребовал от Эбецкого ответа на его замечания по поводу отчета за 1629 г. и особо предупреждал о том, чтобы тот воздержался при ответе от неподобающих и не относящихся к делу замечаний[848]. Видимо, страсти разгорелись не на шутку и дискуссии велись в непарламентских выражениях. Имре Эбецкий искал защиты у высоких сановников, в том числе, у надора Миклоша Эстерхази, и даже поехал в октябре 1632 г. с письмом от него в Вену к всесильному Траутсмансдорфу. Об этом сообщал советникам казначейства находившийся в то время в Вене Пал Палфи[849]. Вероятно, Эбецкий не только жаловался, но и просил произвести расследование по своему делу, надеясь на то, что одолеет Дубницаи и всех прочих. Наконец, 10 декабря по делу Эбецкого последовало новое распоряжение Фердинанда к Венгерской казначейской палате. Король писал, что «верный и любезный ему» советник Имре Эбецкий жаловался на то, что его доброе имя треплют, а самого его держат в напряжении и страхе, и просил учинить ревизию его дел в бытность казначеем. Выражая уверенность в том, что Эбецкий не взял ничего чужого, Фердинанд отдавал распоряжение расследовать дело и провести проверку, а в случае обнаружения «дефектов» взыскать с бывшего казначея ущерб. В то же время монарх предупреждал, что расследование должно проводиться корректно, не давая повода для обид и жалоб со стороны Эбецкого