[850]. Проверка продолжалась в 1633 и 1634 гг. Выяснились новые подробности нарушений, допущенных Эбецким. Пока длилась ревизия, умер Янош Дубницаи, так.и не доведя дело до конца. В Вене, между тем, никак не реагировали на представления казначейства, и продолжали называть Эбецкого советником. Однако Венгерское казначейство придерживалось другого мнения. Там Эбецкого признавали советником со 2 апреля 1631 г. (с момента утверждения королем) до 3 мая 1632 г, когда он был отстранен от должности советника (ab officio suspensus est)[851].
Чаша терпения Пала Палфи переполнилась. В 1636 г. он представил в Придворную казначейскую палату докладную записку (memoriale), с которой я начала главуе. Префект заявлял, что он и его коллеги отказались признать Эбецкого советником не столько из-за запутанности счетов, сколько из-за того, что он выбрал нечестный и непрямой путь к получению должности. На самом деле инцидент с Эбецким обнажил более глубокие противоречия между Венгерской казначейской палатой и Веной. Префект и советники протестовали против самоуправства Придворного казначейства, действовавшего от имени короля. Эбецкий не был введен в должность по решению Венгерской палаты, а Придворное казначейство проигнорировало это решение. Префект же соглашался изменить свою позицию лишь в том случае, если сам Фердинанд официальным указом отменит решение совета Венгерской казначейской палаты. Уверяя монарха в послушании и «в уважении к могущественной власти», Пал Палфи, тем не менее, просил без соответствующего официального решения впредь не упоминать Эбецкого как советника. Очевидно, это решительное выступление Палфи возымело воздействие на Вену. Имре Эбецкому пришлось распрощаться со службой в Венгерской казначейской палате. Его вина была, видимо, признана, т. к. в 1640 г. ревизор Казначейства Янош Кечкеш представил советникам данные о жалованье, назначенном и реально полученном Эбецким на протяжении всей его службы в казначейской палате с 1607 по 1632 г., с указанием точных дат его перемещений по служебной лестнице. Казна оказалась должна своему бывшему чиновнику солидную сумму. Но подсчеты были произведены не для того, чтобы расплатиться с Эбецким, а чтобы вычесть эту сумму из его долга казне. Это дело также затянулось, и еще в 1644 г. Имре Эбецкий объясняется с префектом по поводу не выплаченных им сумм, и просит списать их, ссылаясь на свои заслуги за время долгой службы в казначействе[852].
Итак, прослужив около 30 лет в Венгерской казначейской палате, Имре Эбецкий остался без места. На что он мог рассчитывать и что еще он умел делать, кроме того, чем занимался всю жизнь? Конечно, такой человек не мог бездействовать. На какое-то время он исчез из поля зрения казначейства, но в 1642 г. снова появился — и уже в новом качестве: как вице-ишпан комитата Пожонь[853]. В этом же году Эбецкий представлял свой комитат на Государственном собрании в Пожони[854]. Данный факт красноречив во всех отношениях и по большому счету мог бы заменить собой выводы к главе. Дело в том, что верховным ишпаном пожоньского комитата как раз в это время являлся Пал Палфи, непосредственный начальник Имре Эбецкого по Венгерской казначейской палате[855]! Более того, с 1580 г. этот комитат находился в управлении семьи Палфи — сначала отца, а затем брата Пала. Не стоит сомневаться в том, что при желании Пал Палфи мог повлиять на выборы в аппарат местного дворянского самоуправления и при необходимости не допустить к должности своего бывшего чиновника, от которого он с большим трудом избавил казначейство. Кроме того, по существовавшим правилам, дворянское собрание комитата выбирало из нескольких кандидатур, представленных верховным ишпаном[856]. В письме к брату Иштвану Пал Палфи подчеркивал это обстоятельство в связи с предстоящими в Пожойи в 1645 г. выборами вице-ишпана, на которые хотел повлиять архиепископ Эстергомский[857]. Нет сомнений, что Палфи лично или через брата способствовал Имре Эбецкому на выборах вице-ишпана своего комитата в период между 1637 и 1642 г. Тогда почему Эбецкий попал в вице-ишпаны? Нам неизвестны конкретные мотивы согласия Палфи с кандидатурой Эбецкого. В том же письме к брату Пал Палфи высказывал свои соображения о том, каким, по его мнению, должен быть вице-ишпан: человеком, разбирающимся в законах королевства. Может быть, это и есть те самые «опытность и профессионализм», на которые неоднократно ссылались советники казначейства, продвигая Эбецкого всё выше по службе? В конце концов, было не столь важно, сколько тысяч форинтов утаил от казны Эбецкий. Да и утаил он их на другой службе. В комитате же в первую очередь могли быть полезны знания бывшего чиновника. Если же учесть, что нередко кандидаты в вице-ишпаны отказывались от предложенной должности, поскольку оказанная им честь была чрезвычайно обременительной не только в человеческом, но и в финансовом плане, то можно сделать предположения в связи с Эбецким. Не исключено, что новая, выборная должность была для него спасением в создавшейся трудной ситуации после шумного увольнения из казначейства. А его бывший патрон — Пал Палфи — не только не препятствовал, но и поддержал новое утверждение в общем-то способного и энергичного чиновника, на которого в силу своей исключительной занятости взвалил все дела комитата. Действительно, нельзя ли найти подобные примеры в современном нам обществе, где провал высокого чиновника на одной должности означает не его исчезновение из мира власти, а только перемещение из одного кресла в другое?
Получается, что конфликта, который вызревал много лет и нашел свое разрешение в увольнении Имре Эбецкого из Венгерского казначейства, как бы и не было. Таланты казначейского служащего оказались востребованы в другой сфере — в административном аппарате дворянского комитата. Из государственного чиновника Эбецкий превратился в выборное должностное лицо в системе сословного самоуправления, каковой являлись в ту эпоху дворянские комитаты.
Несмотря на все зигзаги служебного пути Имре Эбецкого, из документов эпохи перед нами предстает хороший, востребованный обществом профессионал, который находит применение своим знаниям и способностям в любой сфере управления. Но, очевидно, дело не только в прекрасных деловых качествах нашего героя, но и в том, что, по всей видимости, было трудно найти ему замену. Венгрия того времени еще испытывала огромный дефицит в кадрах государственных чиновников, обладавших необходимым набором данных: дворянским происхождением, принадлежностью к католической церкви, соответствующим образованием, связями. В стране, где функционировало практически одно государственное учреждение — Казначейская палата, в условиях нестабильности, вызванной перманентным состоянием войны и внутренних социальных брожений, ценился любой профессионал, и приходилось мириться с такими изъянами, которыми был отмечен Имре Эбецкий.
Глава VIIIНепридуманная жизнь комитатского нотария XVII в.
Многие историки не без основания называют XVII в. в венгерской истории — веком дворянства. После заключения в 1606 г. Венского мира, завершившего в целом выгодным для восставших компромиссом первое открытое противостояние сословий Венгерского королевства Габсбургам, дворянство проявляло необычайную политическую активность, отстаивая свои завоевания: сословные привилегии, религиозные свободы, участие венгров в государственных делах, монополию на занятие венграми должностей, восстановление высших государственных должностей королевства, прежде всего, надора (палатина) и т. д.[858]
К чцслу выдающихся дворянских политиков, чрезвычайно популярных и влиятельных в своей среде во второй четверти XVII в., относится Пал Семере, бессменный и деятельный участник восьми Государственных собраний, запечатлевший каждый из данных высших сословных форумов в своих дневниках — уникальный случай вплоть до появления в XIX в. официальных дневников этих съездов. О Пале Семере известно не слишком много, т. к. семейный архив той ветви Семере, которую представлял Пал, погиб во время Второй мировой войны. Единственная книга, посвященная роду Семере, вышла в свет еще в начале XX в., но ее авторы основное внимание уделили происхождению рода и вопросам генеалогии[859]. О Пале Семере в ней сказано не больше, чем в биографических словарях венгерских дворянских родов, изданных во второй половине XIX – начале XX в.[860] Правда, и те сжатые сведения, которые помещены в книге, основаны на утраченных документах семейного архива. Для реконструирования биографии Пала Семере мне пришлось пользоваться в основном косвенными данными: постановлениями Государственных собраний, протоколами комитатских собраний, дневниками Государственных собраний, которые вел сам Семере и др. К сожалению, автор дневников очень скупо сообщал о себе. Невнимание исследователей к персоне этого выдающегося политика можно объяснить и другими причинами: его общественно-политическая деятельность была связана в первую очередь с Государственными собраниями Венгерского королевства, разработкой истории которых ученые серьезно занялись только в последние десятилетия; до изучения же жизни и деятельности дворянских лидеров, создававших атмосферу на этих сословных съездах, очередь еще не дошла, тем более что оно требует чрезвычайно кропотливой и мелкой работы. Между тем знание биографий этих людей — их происхождения, социального статуса, имущественного положения, политических взглядов и устремлений, религиозной принадлежности, общественных связей, занимаемых должностей и т. п. — очень важно. Оно наполняет социально-политическую историю конкретным содержанием, позволяет взглянуть на венгерское общество и монархию австрийских Габсбургов глазами современников. А это в свою очередь помогает лучше понять суть происходящих в эпоху становления австрийского абсолютизма событий и процессов — как на сословных собраниях, так и во всей стране. Поэтому попробуем реконструировать биографию Пала Семере в контексте эпохи, выдвинувшей его в авангард политической и общественной жизни тогдашней Венгрии.