В начале 1591 г. Дёрдь и Миклош Богати надумали расстаться с Гейдельбергом и продолжить учение в Италии. Этому решению предшествовали серьёзные раздумья Дёрдя о том, куда ехать учиться. О том, чтобы вернуться домой, пока речь не заходила. В этом не было ничего особенного, потому что весьма распространенной была практика многолетнего пребывания юношей в зарубежных университетах и перемещение из одного в другой[955], на неё ориентировался и сам Дёрдь, о чём писал домой родным[956]. Когда перед семьёй встал вопрос, где Дёрдю продолжать учебу, очевидно, отец советовал какой-нибудь из западноевропейских университетов: во Франции или даже в Англии. Но Дёрдь предпочёл Падую, объяснив это несколькими причинами: войнами и голодом во Франции, опасностями пути в Англию и недостатком времени для нее. Кроме того, они с Миклошем Богати узнали от приехавших в Гейдельберг соотечественников, какими преимуществами пользуются при дворе Жигмонда Батори те, кто знает итальянский язык — и это обстоятельство склонило их в пользу Италии[957]. Наконец, Дёрдя прельстила дешевизна Падуи, о чем ему писал Шандор Шомбори, поступивший в Падуанский университет в марте 1591 г.[958] Переезд из Германии в Италию оказался делом трудным. Друзья долго не могли отправиться в путь. Им надо было расплатиться с долгами, которые они наделали из-за дороговизны жизни в Гейдельберге, найти деньги на предстоящую поездку, подождать попутчиков. Дожидаться денег из дома у них не было времени, поэтому юноши взяли некую сумму в долг в казне герцога-регента[959]. Дорога из Гейдельберга в Падую заняла месяц (с 18 сентября по 17 октября). Студенческая компания была, очевидно, пестрой, Дёрдю и Миклошу пришлось держаться особняком от других, из-за скромных средств, которыми они располагали. Юноши так сильно экономили, что товарищи насмехались над ними[960]. Дёрдь не уложился в сумму в 37 золотых, очевидно, оговоренную с отцом, и оправдывался перед ним большой дороговизной.
Последующие три года Дёрдь Корниш провел в Падуанском университете, записавшись, как и Миклош Богати, на артистический факультет[961]. Здесь он и его товарищ не оказались в одиночестве. Студенты из Венгрии и Трансильвании давно проложили дорогу в этот старейший университет Европы. Они. учились на артистическом, юридическом и медицинском факультетах. Нельзя сказать точно, сколько земляков Корниша находилось в это время в Падуе, т. к. состав студентов менялся: они уезжали и возвращались, снова уезжали. По крайней мере, о пятерых Дёрдь упоминает в своих письмах: Миклоше Богати, Шандоре Шомбори, Яноше Хертеле, Михае Форгаче и Ференце Ваше. Трое из них учились в Гейдельберге в одно время с Корнишем и поддерживали с ним тесные контакты. Приехав в Падую, Корниш и Богати не застали там Михая Форгача и Шандора Шомбори, которые отъехали в Неаполь и Рим. Вместе с ними отправились наставник Шомбори Иштван Самошкези и Деметер Краккои, учившийся в Италии на средства отца Михая Форгача Шимона Форгача[962]. Дёрдь знал об этой поездке из писем земляков и каких-то немцев, которым из Рима и Неаполя писали венгерские путешественники. Он осуждал данное предприятие, как «незрелое», ссылаясь на негативное отношение к подобным «пилигримажам» авторитетного в его глазах канцлера и родственника Фаркаша Ковачоци[963]. Действительно, трехнедельную отлучку нельзя было назвать удачной, т. к., по информации Корниша, они там сильно заболели и очень страдали от этого. Шомбори в 1593 г. вернулся домой, но вскоре возобновил учебу в Италии[964].
В письмах Дёрдь касается бытовой стороны жизни, которая доставляла ему много неприятностей. Он постоянно испытывал материальные лишения, на что не уставал жаловаться домашним. Трудно было также адаптироваться к чужим обычаям. Так, в Германии ему не нравились немцы. Они, по словам Дёрдя, кошельки приезжих рассматривают как большой доход, и отличаются любовью к картам и выпивке[965]. В Италии ему не нравилось поведение горожан и студентов. Как большинство студентов, Дёрдь и Миклош Богати снимали жильё, за которое вместе со столом ежемесячно платили 6 золотых и 40 венгерских форинтов, вносимых в качестве предоплаты. Такой способ оплаты представлялся Дёрдю менее экономным по сравнению с тем, если бы они сами ежедневно покупали себе продукты и самостоятельно готовили еду. Однако, как пишет Дёрдь, они не могли себе позволить этого, т. к. плохо знали язык и местные обычаи[966]. Но и через год они платили по прежней схеме, хотя, наверное, уже преуспели в языке[967]. Зато, как и год назад, на них давили дороговизна и нехватка денег. «Если бы здешнее жилье стоило меньше, мы бы сами каждый день покупали себе еду», — восклицал он[968]. Он жаловался на холодное жилище, на холодную еду, подаваемую в харчевнях, не мог привыкнуть к европейской одежде. Еще в Гейдельберге он неоднократно просил мать прислать ему венгерское или трансильванское верхнее и нижнее платье. Не только он предпочитал одежду из дома, родители Шандора Шомбори регулярно снабжали рубашками своего сына[969]. Но в сложившихся условиях Дёрдь был вынужден одеваться на месте и в связи с этим возмущался дороговизной сукна в Италии.
Студенты часто болели, даже умирали от болезней — как, впрочем, и сам Дёрдь. О своих недугах он сообщал родителям и в 1588, 1592, 1593 гг. Причиной тому он называл непривычные климат, еду и питьё. В Италии ему и его другу пришлось нарушать Пост и есть мясо каждый день, чтобы выздороветь, что, впрочем, итальянцы воспринимали очень спокойно. В конце 1592 г. в течение двух месяцев Дёрдь особенно сильно страдал от нездоровья. Он чуть не умер, мучился болями, не мог есть, был вынужден тратить много денег на лекарства, его одолевали такие страхи, что ему не хотелось жить[970]. В апреле 1594 г. Дёрдь не смог справиться с болезнью и умер. После смерти он оставил долгов на 80 золотых, которыми занимался его товарищ Миклош Богати[971].
Бороться с безденежьем было трудно не только потому, что расходы превышали возможности родителей Дёрдя Корниша. Деньги из дому шли к студентам долго и очень сложными путями. Их передавали или с заезжими купцами — и тогда приходилось ждать очень долго. Или родители просили знакомых банкиров за рубежом переслать сыновьям необходимую сумму. В письмах Дёрдя Корниша встречаются имена двух венских банкиров: Лазаря Хенкеля и Георга Казбека. Пока Дёрдь учился в Гейдельберге, деньги ему пересылались через нюрнбергского агента Лазаря Хенкеля[972], а в Италию денежное содержание попадало через венецианского агента Георга Казбека[973]. Уже упоминалось о том, что братья Корниши прибегали к займу денег у герцога-регента Иоганна Казимира. Нужно было также заботиться о том, чтобы деньги из дома заказывались в соответствующей валюте, т. к. из-за различия курса в разных местах деньги обесценивались[974].
Трудности возникали не только с пересылкой денег, но и с перепиской. Из-за больших расстояний и сложностей сообщения письма шли месяцами, а нередко и пропадали. В 1588 г. Дёрдь писал матери, что, очевидно, несколько его писем пропали. Когда случалась оказия, он ста рался написать сразу несколько писем. Так, 2 апреля 1593 г. он написал письма отцу, матери и Фаркашу Ковачоци. Иногда, при счастливом стечении обстоятельств, родители читали письмо от сына уже через месяц после отправления (письмо к отцу от 7 ноября 1591 г.). Но случалось, что переписка прерывалась на год, о чем мы узнаем из письма Дёрдя к отцу, датированного 13 марта 1592 г.[975] Судя по письмам, Дёрдь был хорошим сыном и братом, не забывал родных и переживал эти перерывы в семейной переписке. Несмотря на стесненные обстоятельства, он выискивал возможность, чтобы при случае передать домой какие-нибудь подарки: то перчатки и гребень для матери, то книги для одного из братьев. В Падуе он не переставал живо интересоваться жизнью оставшегося в Германии младшего брата и советовал отцу забрать того домой, чтобы там дать возможность продолжить учение и найти хорошее место[976]. Он радовался удачному браку своей сестры, вышедшей замуж за достойного человека.
Несмотря на сбои в переписке, Дёрдь Корниш не был оторван от дома и от родины. Круг его корреспондентов, судя по упоминаниям в письмах, был чрезвычайно широк. Он переписывался не только со своими родителями, но и с товарищами, родителями товарищей, например, Болдижаром Шомбори, Ференцем Банффи. Родители получали известия о своих детях не только от них самих, но и от их друзей и соучеников. В письмах Дёрдя всегда находилось место для того, чтобы сообщить о состоянии дел своих друзей. Помимо близких Корниш состоял в переписке с секретарем трансильванского князя Фаркашем Ковачоци, получал от него ценные рекомендации, связанные с пребыванием на чужбине. Их ценность возрастала, с одной стороны, благодаря тому, что сам Ковачоци много лет провел в университетах Европы, а с другой — потому, что он занимал важные позиции при княжеском дворе, был в курсе всего происходящего на родине и мог оказаться полезным Дёрдю в поисках жизненных перспектив. Почти в каждом письме Корниш ссылался на Ковачоци, приводя его мнение по самым разным вопросам. Дёрдь писал и другим, менее близким людям при княжеском дворе. Королевскому судье и будущему воспитателю Габора Бетлена Андрашу Лазару Дёрдь отправил подряд четыре письма, но ни на одно из них не получил ответа. Зато княжеский секретарь Бодоки поделился с ним своими впечатлениями о службе князю, которой он был очень доволен