[977]. Будущий канцлер Стефан Йошика[978] в письмах звал его в свою свиту, но Дёрдь отказался[979]. Корниш завел знакомство с Марком Беркнером, секретарем Жигмонда Батори[980]. В 1591 г. Беркнер посетил Падую, встречался с Корнишем, имел с ним беседу и взялся отвезти домой его письма. Дёрдь также упоминает о своих письмах к Беркнеру. Благодаря этим очным и заочным контактам Корниш и его земляки не порывали связей с домом, родиной, были информированы о жизни близких, о событиях в стране. Тем самым последующее возвращение на родину после долгого отсутствия могло быть не столь чувствительным для вчерашних студентов.
Дёрдь поддерживал прочные контакты с венгерской студенческой диаспорой за границей. Находясь в Гейдельберге, он вёл интенсивную переписку и с Ференцем Банффи, уехавшим во Франкфурт, и с Шандором Шомбори, перебравшимся в Падую. Он, очевидно, состоял в дружественных отношениях с Самошкёзи, хотя и не упоминал о нем в письмах. Корниш написал в предисловии к вышедшему в Падуе в 1593 г. известному историческому труду Самошкёзи Analecta Lapidum стихотворное обращение к издателю с теплыми словами об авторе. Тесные отношения, в том числе и в переписке, связывали Дёрдя Корниша с уже упоминавшимся Яношем Хертелем. Янош Хертель, к тому времени имевший за спиной Гейдельбергский и Базельский университеты, не первый раз остановил свое внимание на Падуанском университете. Именно отсюда в 1586 г. он отправился в Базель. Вернувшись в Падую, Хертель получил в университете место преподавателя, а также хранителя ботанического сада. Он часто ездил в Венецию, где опубликовал несколько работ. Очевидно, в эти годы Корниш и Хертель сблизились. Дёрдь был информирован о делах и планах последнего, потерявшего в 1593 г. место хранителя ботанического сада и задумавшего уехать домой[981]. Но только в 1595 г. Хертель окончательно вернулся на родину и занялся в Коложваре медицинской практикой[982]. Таким образом, молодые венгры не чувствовали себя совсем одинокими в чужой стране и в чужом городе, т. к. образовывали некую общность, живущую по своим правилам, не забывающую обычаи дома.
В письмах Дёрдя почти не содержится информации о том, как были организованы в университете венгерские студенты. Такие сведения можно почерпнуть из осуществленной Э. Верешем публикации матрикул Падуанского университета и сопутствующих им документов. Студенты из бывшего Венгерского королевства, как и наши герои, обычно входили в состав германской «нации». Дёрдь Корниш и Миклош Богати, поступив на артистический факультет Падуанского университета, также попали в состав германского землячества[983]. Как правило, из своих рядов студенты выбирали венгерского советника. Однако в матрикулах упоминаются случаи, когда студенты из Венгрии и Трансильвании попадали в другие землячества и даже выбирались от них советниками[984]. Отношения между немцами и выходцами из Венгрии и Трансильвании в германском землячестве не всегда складывались безоблачно. В 1568 г. между ними на юридическом факультете вспыхнул конфликт, которой привел к разделению землячеств на германское и венгерское, и какое-то время венгерские студенты не участвовали в делах германской «нации»[985]. Очевидно, в 1583 г. отношения между «нациями» также были напряженными, поскольку советник юристов германской «нации», которому надоело взаимное отчуждение, созвал у себя на дому тех и других, предложив помириться. По его инициативе немецкие и венгерские студенты заключили соглашение о том, что будут поддерживать друг друга при голосовании во всех делах и что венгерская «нация» воссоединится с германской[986]. В 1587 г. дружественные отношения между германской и венгерской «нациями» были оформлены специальной грамотой[987]. Тем не менее, не считая таких периодов обострения, в целом студенты из разных стран должны были уживаться друг с другом. Дёрдь упоминает о письмах, что его земляки направляли немецким студентам, и новостях, которые те передавали им[988].
Несмотря на трудности и лишения, Дёрдь Корниш учился с огромной охотой. В начале 1593 г. он с сожалением отмечал, что во время болезни потерял время, не мог заниматься ничем полезным, не читал книг, а все деньги вынужденно тратил на лекарства и такие вещи, о которых прежде и не подумал бы. Из его писем, к сожалению, невозможно узнать, что и как он конкретно изучал в университете. Из скупых сообщений мы только и узнаём, что он слушал лекции какого-то юриста, которые ему понравились, но при этом жаловался на нравы студентов, прерывавших профессора[989]. Большую часть времени он находился в Падуе, и только однажды, летом и осенью 1593 г. совершил поездку в Рим, поддавшись на уговоры вернувшегося из Венгрии Миклоша Богати. Богати направился в Рим не из пустого любопытства. Он намеревался записаться в Collegium Germanicum Hungaricum, куда его рекомендовал генерал австрийской провинции ордена иезуитов Карилло Аквавива[990]. По пути друзья заехали в Сиену и записались в университет[991] для того, чтобы там усовершенствоваться в итальянском языке, т. к. полагали: «В Сиене по-итальянски говорят наиболее чисто, правильно и красиво»[992]. Миклош поступил в Германско-венгерский коллегиум в Риме и учился там вместе с другими венгерскими юношами из Трансильвании — Яношем Вашем, Яношем Хуняди вплоть до 1595 г., а Дёрдь осенью 1593 г. вернулся в Падую. Он, вероятно, был очень огорчён, причём, очевидно, не столько разлукой с товарищем (к ней он уже Должен привыкнуть), сколько религиозной составной вопроса. Дёрдь, семья которого принадлежала унитаристской церкви, в сердцах писал в одном из посланий к отцу, что он не пойдет по пути, на который встали некоторые соотечественники: презрев достоинство и веру, записались в коллегиумы за стипендии[993]. Корниш не дожил до того момента, когда в 1595 г. Богати получил в коллегиуме стипендию от Св. Престола[994], но, может быть, чувствовал, что дело идет к этому. Расставание с Миклошем имело серьезные последствия для Дёрдя: он потерял товарища, с которым вместе снимал жилье, столовался, по необходимости закупал еду, готовил. Теперь все расходы ложились на него одного. Перед ним снова замаячила перспектива преждевременного возвращения домой. Претерпеваемые лишения нисколько не умалили его страстного желания продолжить учебу. «Видит Бог, я не хожу в новой одежде, больше нужды не ем, не пью, не готовлю, не покупаю книг сверх необходимых. И тем не менее, я большего не прошу от Твоей милости и не требую для себя», — писал он отцу, вымаливая разрешения остаться в Падуе[995].
Дёрдь знал немецкий, итальянский и латинский языки. Юноша вел переписку не только на родном, венгерском, но и на латинском языке. Изучению латыни он придавал большое значение. Его крайне беспокоило то обстоятельство, что его младший брат Миклош в Германии так и не выучил, как следует, ни немецкого, ни латинского языков. Пока Дёрдь не уехал в Италию, он встречался с братом и помогал ему в латыни, читая с ним «более простых историков», в чём ему помогал и Миклош Богати[996].
Хотя из писем Дёрдя мы можем узнать мало конкретного об университетской жизни, они полны мыслей о том, какое значение имела для этого трансильванского юноши учеба и на что он хотел бы употребить полученные знания. И в этой связи он много рассуждал о самом себе, о семье, о родине. Корниша отличала большая жажда знаний. Он писал отцу, что был еще очень юн по годам и настоящим ребенком в своих суждениях и знаниях, когда покинул дом: «Если я что-то и слышал о Фемистокле, Сенеке или что-то знал из суждений Аристотеля и Цицерона о природе и мире, то еще не мог их усвоить». Приобрести полноценные знания, по его мнению,’можно только проведя немало лет в зарубежных университетах. Дёрдь приводил в пример своих известных соотечественников — Яна Паннония, литератора Дёрдя Эньеди, Михая Пакши («ученее которого наш век не видел в Венгрии»), канцлера Фаркаша Ковачоци, посвятивших от 12 до 18 лет учебе в заграничных университетах. Корниш полностью разделял мнение канцлера Ковачоци о том, что лучшую часть молодости нужно проводить здесь (в Италии), «потому что это время — самое лучшее и полезное для учения и постижения наук, для взросления и формирования моих суждений»[997]. Умоляя отца не отказывать в материальной поддержке, он утверждал, что не ищет для себя почестей и высоких чинов, а только лишь хочет вернуться домой «с багажом добронравия и добросердечности, а также полезных наук». «Даже если бы у меня было имя простого пахаря, и я занимался бы сельским хозяйством, как старик Катон, с двумя или тремя помощниками, то считал бы себя не менее счастливым, чем те, кто владеет империями, высокими должностями и огромными поместьями»[998]. «Я должен смотреть дальше своего носа, если хочу чего-нибудь достичь в жизни», — убеждал Дёрдь отца, но при этом настаивал на том, что не желает такой награды, как например, возможности разбогатеть, «но только жить в уважении и приносить пользу»