[999]. Конечно, несмотря на высокую патетику, юноша не исключал возможности получить хорошую должность по возвращении домой. Но он боялся того, что, если родители добьются его скорого возвращения на родину, то из-за своей молодости не сможет рассчитывать на хороший чин, ибо «молодым не доверяют никаких важных дел»[1000].
Знания и человеческое достоинство он ставил выше материальных благ и должностей. Отцу сообщал о том, что отказался от заманчивого предложения Стефана Йошики войти в его свиту по трем причинам. Первая из них — это нежелание прерывать учебу; вторая заключалась в том, что тот не знает латыни («он ни словам не перемолвился со мной по-латыни»). Но более важным, очевидно, было то, что Йошика не проявил к Дёрдю достаточного уважения[1001]. Проблему человеческого достоинства юноша поднимал и в письме к матери в связи с браком своей сестры Анны. Дёрдю очень импонировал будущий зять Мозеш Секей, но вовсе не из-за того, что тот был известен в политических кругах, а за те человеческие достоинства, которые видел в нем. А под ними Дёрдь понимал такие качества, как «человечность, порядочность, честь, достойные поступки»: «Для меня не важно, кем был человек и откуда он взялся (ki volt vagy honnan legyen), а кто он есть сейчас и куда пойдет (ki legyen és hova megyen), ибо мы не выжили бы, если бы с предубеждением смотрели на тех, кто благодаря своим делам из низов поднимается наверх. Поэтому лучше привязать к себе правильного и честного человека, нежели никчемного отпрыска древнего рода»[1002].
Со своими академическими успехами Дёрдь тесно связывал честь и достоинство своей семьи. «Благодаря Богу, я сейчас не испытываю недостатка в учебе, потому что бьюсь над тем, чтобы не отставать в науках, чтобы не изменить своих нравов, и чтобы не выглядеть выродком в своей семье», — писал он матери в самом начале своего пребывания в Гейдельберге[1003]. Примерно о том же сообщал: «Если я и не украшу нашу семью настолько, насколько сделала твоя милость, то и не опозорю». Он чувствовал ответственность не только перед семьей, но и перед своей страной, и полагал, что может быть полезен ей. Помощь отца была необходима ему для того, чтобы показать, «что и у трансильванцев имеются достоинства (virtutes), благодаря которым, если не помешает судьба, мы можем продвинуться вперед и возвыситься»[1004]. Если бы Дёрдь Корниш не умер так рано, своими делами он смог бы подтвердить свои мечты и намерения, упорно повторявшиеся им в письмах.
Итак, на основе писем мы набросали портрет трансильванца Дёрдя Корниша, одного из многих десятков и даже нескольких сотен венгерских студентов, учившихся в европейских университетах в конце XVI в. Вместе с ним вырисовывается особая среда, в которой он провел около семи лет своей короткой жизни, и частью которой он был сам. В ней можно выделить несколько аспектов и пластов. Прежде всего, эту среду составляли сами венгерские школяры, учившиеся за границей. Они были тесно связаны между собой как в рамках учебного заведения, так и внеуниверситетским общением. Студенты поддерживали друг друга в учёбе и повседневной жизни, обменивались разнообразной информацией, которая сказывалась даже на направлении образовательных потоков. Это облегчало их пребывание в незнакомой и чуждой среде. Учащиеся образовывали некое, никаким образом не оформленное сообщество, которое выходило за пределы какой-то одной страны, т. к. студенческий поток находился в постоянном движении. Несмотря на трудности коммуникаций, они поддерживали тесные связи с родиной, главным образом, через семью и родных. Эта связь выглядела еще более прочной благодаря тому, что, как мы видели, за границу студенты отправлялись группами, костяк которых составляли родственники. Родные, оставшиеся дома, делали возможным не только само пребывание своих детей в зарубежных университетах, т. к. материально обеспечивали их обучение, но и способствовали сохранению контактов с родиной, снабжая информацией о положении дел в семье и в стране в целом. В рассмотренной нами студенческой группе преобладали выходцы из дворянских семей: очевидно, они располагали большими возможностями учиться за границей, хотя известно, что за университетским образованием за границу уезжало немало детей бюргеров, поддерживаемых как городскими властями, так и частными меценатами. В нашем случае эта часть молодежи была представлена в лице наставников, сопровождавших молодых дворян на учебу. Деметер Краккои, Янош Дечи Бараньяи, Иштван Самошкези, Янош Хертель — талантливейшие люди, которые таким путем сами приобщались к высшему образованию и духовным ценностям Европы. В то же время своим кругозором, знаниями, интеллектом они должны были оказывать влияние на формирование личности и духовное развитие своих подопечных. Студенты приобщались к научной и литературной жизни, публиковали свои сочинения, знакомили с ними своих товарищей, причем не только земляков. Неотъемлемой частью этого сообщества были и те соотечественники, остававшиеся дома, с которыми обучавшиеся за рубежом студенты поддерживали тесные контакты как посредством встреч, так и путем переписки. Они принадлежали к одной социальной среде, придерживались близкой политической ориентации, многие входили в княжеское окружение, составляя политическую элиту страны. Эти люди, как, например, Фаркаш Ковачоци, вместе с родителями приобщали учившуюся за границей молодежь к своим интересам, политической жизни страны, формировали ее политические взгляды и позиции, ориентировали на будущую деятельность на родине. Как показывают биографии тех молодых людей, о которых шла речь в главе, это им удалось. Связь студентов с частью элиты имела большое значение еще и потому, что ее представители также провели немало лет за границей, обучаясь в университетах Германии, Италии, Швейцарии и других странах. Те и другие были близки друг другу по духу, обладали европейским кругозором, понимали значение университетского образования. В этом тесном общении, особой интеллектуальной, культурной и социально-этнической среде формировалась интеллектуальная и политическая элита страны.
Наконец, на основании писем можно сделать еще один немаловажный вывод. Венгерская и трансильванская молодежь, так же, как и их «взрослое» окружение за границей и на родине, существовала в одной культурно-социальной среде. С обеих сторон речь идет в основном об этнических венграх, связанных между собой родственными связями, дружбой, близким знакомством или даже службой одному правителю. Принадлежность к двум разным государствам, каковыми являлись Венгерское королевство и Трансильванское княжество, а также разногласия и противоречия политического характера, сопровождавшие отношения их правителей — австрийских Габсбургов и трансильванских князей — не отражались на этих связях. Для них как бы не существовало границ. Данное обстоятельство нельзя сбрасывать со счетов при изучении политической истории Венгрии и Трансильвании XVI–XVII вв.
Глава IIШкольный театр у иезуитов в Венгерском королевстве в первой половине XVII в.
В Венгрии по ряду причин до XVIII в. не существовало профессионального театра, хотя, конечно, традиции театральной культуры в народной, городской и аристократической среде имелись. В XVI в. зарождается собственно драматургия, на становление которой большое влияние оказало европейское Возрождение, пробудившее интерес к античной драматургии и создавшее собственное театральное искусство. Первый венгерский комедиограф Балинт Балашши взял за основу своей «Прекрасной венгерской комедии» (1588 г.)[1005] произведение современного ему итальянского автора Кристофоро Кастеллетти, подражавшего в свою очередь античной буколической поэзии. Балашши, родоначальник поэзии на национальном языке, ставил перед венгерской драматургией главную цель: развивать родной язык. Вместе с тем он полагал, что драматургия должна не только учить, но и развлекать публику, доставлять ей эстетическое наслаждение[1006]. Однако венгерское общество в ту эпоху еще не созрело до понимания таких задач, и первая венгерская комедия была благополучно забыта вплоть до нашего времени.
Причины медленного развития венгерского театра следует искать, прежде всего, в слабости венгерского средневекового города, а в XVI–XVII вв. к этому добавились новые препятствия: постоянные войны, отсутствие на территории Венгрии королевского двора, который мог бы играть роль центра, генерирующего и аккумулирующего различные культурные веяния и процессы, в том числе ведущие к формированию национального профессионального театра. Важнейшим фактором культурного развития в эту эпоху стала Реформация. Протестантские конфессии, на долгое время потеснившие в Венгрии католицизм, в целом оказывали сдерживающее воздействие на развитие театрального искусства. Прежде всего, это касается кальвинизма с его нетерпимым отношением к светским развлечениям, в разряд которых включался и театр. Лютеранская церковь занимала более сдержанную позицию в данном вопросе, и хотя напрямую не поощряла лицедейство, всё же продолжала театральную традицию городских школ, восходящую к XV в.[1007]
Тем не менее, образы, сюжеты, идеи и сценические приемы драматургии Возрождения (а через нее и Античности), пусть медленно, но всё же проникали в венгерскую культуру XVI в.[1008], особенно XVII в. Хотя и в опосредованном, сильно искаженном виде, они стали достоянием культуры Барокко.
В конце XVI–XVII в. в Венгрии существовал любительский театр, поддерживаемый аристократией. При этом представители знати выступали скорее «потребителями» «театральной продукции», чем её творцами, т. к. в своих замках они, по крайней мере на протяжении XVII в., не ставили спектаклей, а приглашали исполнителей с готовыми постановками