Благодаря высокому происхождению Олах[1061] юношей попал ко двору Уласло II. Миклош выбрал духовную карьеру и достиг её вершины, став архиепископом Эстергомским и примасом венгерской церкви. В то же время вся его жизнь была теснейшим образом связана с двором и светской службой Габсбургам: до 1526 г. — в качестве королевского секретаря, после принятия эстергомского архиепископства — в качестве канцлера королевства, а позже — наместника короля в Венгрии.
В других европейских странах гуманисты также обычно неплохо уживались с властью, но в Венгрии эта связь и зависимость ощущалась сильнее. Сфера, где могли быть востребованы знания гуманистически образованных людей, была значительно уже из-за отсутствия университетов, неразвитости городской жизни, низкого культурного уровня феодальной элиты. Более того, можно сказать, что в первую очередь именно королевский двор давал возможность приобщиться к ренессансной культуре[1062].
Сказанное относится и к Миклошу Олаху. Он не учился в европейских университетах, а получил образование в школе Варадского капитула[1063]. С детства его отличала страсть к книгам; юноша знал несколько иностранных языков. Попав ко двору, Миклош, несомненно, пользовался знаменитой библиотекой Матяша Корвина, в составе которой было много произведений античных авторов, а также трудов итальянских гуманистов. При дворе Олах познакомился с гуманистически образованными прелатами, в частности, Дёрдем Сатмари, епископом Воспремским, а позже — архиепископом Эстергомским, ставшим покровителем и наставником молодого придворного. В этом кругу формировались интеллект и духовные запросы Олаха, он приобретал политические знания и опыт, навыки государственной деятельности.
Хотя обстановка королевского двора в Буде, где в начале XVI в. ещё продолжали жить ренессансные традиции матяшевского времени, несомненно, влияла на формирование мировоззрения Миклоша Олаха, вряд ли в ту пору его можно назвать гуманистом. Как таковой он сформировался позже, во второй период своей жизни. Зато в это время начинается духовная карьера королевского пажа.
Приняв сан, Олах в 1516 г. занял должность секретаря при своём покровителе Дёрде Сатмари, тогда ещё епископе Варадском, а затем возглавил его канцелярию. В 1518 г. он был поставлен печским капелланом. Сатмари не забыл о своём протеже, встав во главе венгерской церкви, когда после смерти Тамаша Бакоца он получил от короля в 1521 г. эстергомское архиепископство. Он взял Олаха с собой. Последовали его назначения сначала эстергомским каноником, а затем главным деканом комаромского церковного округа[1064]. Все эти должности относились к числу наиболее престижных в среднем звене венгерской церковной иерархии и обеспечили молодому священнику не только авторитет, прочные связи в обществе, но и дали очень хороший доход.
Однако духовная карьера Миклоша Олаха на долгое время прервалась после смерти Сатмари (1524 г.). С уверенностью можно сказать, что, перейдя на церковную службу, Олах не терял связи с королевским двором, возможно, выполняя поручения архиепископа или представляя его на различных встречах. Оказалось, что он имеет знакомства в дипломатических кругах. Его таланты высоко ценил польский канцлер Криштоф Сидловицки (Seydlovetz), неоднократно посещавший Буду и хорошо знакомый с жизнью королевского двора[1065]. Именно по рекомендации Сидловицкого Миклош Олах во второй раз попал к двору Лайоша II после того, как в 1524 г. умер Дёрдь Сатмари. Он становится королевским секретарём, затем советником; потом выполняет те же функции при королеве Марии[1066].
Таким образом, как и многие современники, Миклош успешно подвизался на обоих поприщах: духовном и светском. Тем не менее, несмотря на то, что Олах занимал несколько высоких церковных должностей, он, по-видимому, был весьма далёк от церкви и от того, чтобы серьёзно относиться к своим обязанностям. Он уделял мало внимания своим епархиям. Более того, как позже, уже став архиепископом Эстергомским, признавался сам Миклош Олах, свою первую мессу он отслужил только в 1552 г.[1067] Вероятно, он относился к тому типу духовных лиц, приближенных к королевскому двору, для которых церковные должности являлись синекурой.
Мохачская катастрофа 1526 г. круто изменила жизнь Миклоша Олаха. В начавшейся между прогабсбургской и «национальной» партиями борьбе он занял сторону первых и до последнего дня верно служил Габсбургам. Вместе с королевой Марией, вдовой Лайоша II? он покинул родину и вернулся в Венгрию только в 1541 г. (после кратковременного приезда в 1539 г.). 16 лет, проведённые на чужбине, не пропали даром для Олаха. С двором королевы он объездил Австрию, Германию, побывал во Франции. После того как Мария в 1530 г. была назначена своим братом Карлом V Габсбургом наместницей Нидерландов, как секретарь королевы он тоже поселяется там. Адаптация в чуждой среде проходила очень трудно. В письмах, адресованных многочисленным друзьям и знакомым, он постоянно жалуется на то, что не может освоиться в новых условиях, его окружают чужие лица, на тоску по родине. В одном из писем он признаётся, что предпочёл бы жить дома в скромным условиях, чем на чужбине, хотя и в довольстве, но обременённый тягостными мыслями[1068]. Тем не менее, он не спешит домой, именно потому что знает: его пребенды захвачены могущественными баронами, против которых бессилен даже Фердинанд I. Кроме того, Олах недоволен и самим Фердинандом за то, что тот не сдержал слова и передал другим обещанные ему епископства[1069].
Со временем Миклош Олах начал привыкать к Нидерландам, к Брюсселю. Именно в этот период жизни происходит его становление как гуманиста. Олах совершенствует свои знания в древнегреческом языке, много читает. Олах, как и многие гуманисты, питал страсть к переписке. Его эпистолярное наследие огромно, а адресаты жили в Италии, Германии, Австрии, Швейцарии, Нидерландах, Венгрии. Статус Марии как правительницы Нидерландов и высокое положение Олаха при её дворе, ставили секретаря правительницы в центр этой переписки. К нему, как к покровителю и меценату, обращались многие гуманисты за помощью и советом, с предложениями услуг. Олах показал себя чрезвычайно отзывчивым человеком, и ни одну из просьб не оставил без внимания. Он переписывался с членами Лувенской гуманистической академии (Trium Linguarum Academia) Питером Нанием, Ресцием, Гоклением, Барландом, Филицинием; сам регулярно посещал эту академию. Десять лет он состоял в переписке с Эразмом Роттердамским.
Показателен характер писем венгерского гуманиста. Он обсуждал в них вопросы литературы, высказывал мнение о чужом творчестве. Но в целом он мало теоретизировал, мало рассуждал на темы филологии и этики. Его переписка носила скорее бытовой характер, отражала его незрелость как гуманиста. Между тем Олах усердно собирал письма и мечтал издать свой эпистолярный корпус, может быть, рассчитывая на лавры корифея данного жанра.
Так, в письмах к Эразму доминируют темы приглашения Роттердамца ко двору, хлопот по поводу пенсий для него, защиты от недругов, недоброжелателей и т. п. Однажды Эразм обратился к Олаху с просьбой, чтобы тот похлопотал при дворе и добился запрещения книги францисканского монаха Хернборна, обвинявшего гуманиста в разрыве с католической церковью[1070]. Мария приняла сторону Эразма, что вполне отвечало духу и настроениям, царившим при ее брюссельском дворе. А Олах с удовольствием информировал своего друга об этом, послав ему копию указа наместницы о запрете распространения труда Херборна, и обещав вытребовать наказания книгоиздателя, который без разрешения цензуры опубликовал опасную для Эразма книгу[1071]. В другой раз Эразм, которого Мария по настойчивому ходатайству своего канцлера пригласила ко двору, выпрашивал у Олаха, ссылаясь на бедность, деньги на проезд до Брюсселя или по крайней мере какой-нибудь подарок в счет дорожных денег[1072]. И эту просьбу гуманиста, как и множество других, выполнил верный Миклош.
Создается такое впечатление, что Олах греется в лучах славы Эразма, он счастлив тем, что удостоен чести переписываться с ним, а невозможность общаться «на равных» с великим гуманистом компенсирует заботой о его благополучии. Миклоша Олаха, который через несколько лет решительно возглавил в Венгрии борьбу с врагами католической церкви, не смущала сомнительная репутация Эразма как католика и его постоянные выпады против католической церкви. Для Олаха это не было главным: он являлся горячим поклонником гуманистического таланта Роттердамца и еще до приезда в Нидерланды восторженно называл его divinum ingenium[1073]. Эразм же беззастенчиво пользовался этим положением, спекулировал на нём, капризничал и не раз обманывал ожидания своего восторженного покровителя. Так было и в случае приглашения Эразма в Брюссель: он так и не приехал туда, несмотря на то, что Миклош Олах приложил немалые усилия для того, чтобы испросить у самого императора Карла V и получить для великого гуманиста разрешения переехать из Фрейбурга в Брюссель вместе с пожизненным пенсионом[1074].
Упомянутые примеры показывают — в указанный период жизни католицизм Миклоша Олаха не отличался строгой последовательностью, а сам придворный канцлер еще меньше, чем прежде, исполнял долг католического священнослужителя.