Названные выше политические и историко-культурные факторы обусловили то, что в XVI–XVII вв. венгерская знать, хотя и ездила в Вену, в целом не стремилась туда, предпочитая оставаться на своей земле, где она чувствовала себя безопаснее и комфортнее, и, опираясь на дворянскую массу, могла более эффективно бороться за сохранение своих сословных привилегий. Венский двор воспринимался как чуждый венграм. Так, надор Миклош Эстерхази, которого соотечественники упрекали за излишнюю привязанность к Габсбургам и Вене, в своем завещании советовал сыновьям ездить ко двору только до тех пор, пока не повзрослеют — чтобы приобретать опыт и знакомства[1211]. Позже, считал надор, им нечего делать при дворе, т. к. двор — чужой венграм.
Отсутствие королевского двора в самой Венгрии приводило к тому, что высшие чины во главе с надором выступали на его территории в качестве носителей и представителей венгерской государственности, пусть урезанной. Их репрезентация в таких условиях приобретала особый смысл. В публичных появлениях надора точно отражался его общественный и политический статус: все знали, кого видят перед собой. Надору полагалась особая свита (одетые в накидки из леопардовых шкур барабанщики и горнисты, выступавшие под знаменами надора), особая надорская карета, и другие атрибуты статуса и власти[1212]. Надорская репрезентация находила воплощение также в их резиденциях, которые имели ряд черт, обусловленных особенностями как занятия и исполнения должности надора, так и взаимоотношений с королевским двором в Вене.
Должность надора в Венгерском королевстве была выборной, но ею обладали на протяжении всей жизни. Среди венгерской знати (около 60 семей) вырисовывался более узкий крут, из которого теоретически кто угодно мог стать надором. В XVII в. этот пост последовательно занимали И. Иллешхази (1608–1609), Д. Турзо (1609–1616), Ж. Форгач (1618–1621), С. Турзо (1622–1625), М. Эстерхази (1625–1645), Я. Драшкович (1645–1648), П. Палфи (1648–1654), Ф. Вешшелени (1655–1667), Ф. Надашди (1667–1670), Д. Селепчени (1670–1681), П. Эстерхази (1681–1713)[1213]. Избираемые на данную должность принадлежали не только к знатнейшим семьям королевства; надорство было вершиной их карьеры, отмеченной обладанием другими высшими должностями в государстве, например, государственного судьи, главного хранителя короны, префекта Венгерского казначейства и др. Они владели огромными состояниями: замками и крепостями, а также примыкающими к ним поместьями, торговыми местечками, деревнями и т. д. И хотя упомянутые особенности положения венгерской знати при венском дворе и в своем королевстве в целом способствовали повсеместному подъёму и укреплению в Венгрии тех политико-культурных центров, которые базировались на местных частновладельческих аристократических резиденциях, особенно заметно выросла роль тех из них, владельцы которых становились надорами. Двор надора Миклоша Эстерхази в Кишмартоне (совр. Айзенштадт в Австрии), Пала Палфи в Вёрешкё, Ференца Вешшелени в Мурани значили намного больше, чем просто резиденции высшей знати. Их замки на время становились центрами государственной репрезентативности. В то же время они частично восполняли роль национально-культурных центров, которую до Мохача играл двор венгерских королей в Буде. В новой исторической обстановке резиденции знати, в первую очередь сановной, обеспечивали престиж и потребности не только самих владельцев, но косвенно и королевской власти, которую они так или иначе представляли. Примечательно в этой связи высказывание архиепископа Эстергомского, верховного канцлера королевства Петера Пазманя[1214], владельца прекрасной резиденции в Пожони, большого поклонника дворцового строительства и садового искусства. Дворец с окружающим его садом должен вызывать восхищение гостей, которым при виде великолепия хорошо бы задаться вопросом: кто же создал этот дворец для облегчения монарших забот?[1215]
Надорские резиденции возникали не вдруг: ими становились родовые замки, уже имеющие богатый представительский опыт. В этом смысле они не составляли исключения по сравнению с другими западноевропейскими странами. Повсюду в Европе в XVII в. под влиянием придворной королевской репрезентации с присущей абсолютистскому двору пышностью, детально разработанным этикетом и церемониалом придворная знать строила (и в основном перестраивала) свои замки в соответствии с запросами времени и требованиями моды. Только в отличие от Западной Европы, где к этому времени в соперничестве между частными феодальными и королевскими дворами верх одержали последние, на территории Венгерского королевства такой угрозы для баронов тогда не существовало[1216].
Венгерская аристократия, как и любая другая, воспринимала новые идеи, идущие от королевского двора, и при обустройстве своих резиденций стремилась воплощать их по мере возможностей. Хотя между венским Хофбургом, резиденциями имперской и австрийской знати, с одной стороны, и резиденциями венгерской знати в Пожони или венгерской провинции — с другой, существовала огромная разница, в намерениях и общих установках было много общего. Главное — это требования, предъявляемые к определенному социальному статусу, которому должны были соответствовать нормы, формы поведения и представительства, характерные для высших, руководящих слоев общества. Двор высшего государственного сановника вместе с достойной его статуса резиденцией превратился в символ достижения и сохранения достигнутого ранга и полученной должности[1217].
Надоры постоянно не жили в столице королевства. Не все имели там собственный дом. В таких случаях они ездили в Пожонь по служебным делам, а также в то время, когда туда на коронации или Государственные собрания приезжал король вместе с двором. Это, безусловно, создавало определённые трудности. Так, например, избранный в 1625 г. надором Миклош Эстерхази, ещё не успев обзавестись домом в Пожони, должен был вызвать всю свою семью на празднования, связанные с коронацией Фердинанда III: молодая королева изъявила желание познакомиться с супругой нового надора. При этом он предупреждал жену, что Пожони трудно найти квартиру даже на короткое время[1218]. Со временем у Эстерхази появился прекрасный дом в столице; но и тогда он много времени проводил в других своих резиденциях.
Большинство магнатов, становившихся надорами, отдавали предпочтение своим замкам в провинции. То обстоятельство, что должность надора оставалась выборной, В определенной мере ограничивало амбиции этих сановников, в том числе и в отношении резиденций. Они перемещались из замка в замок в зависимости от того, кто в данный момент занимал высший государственный пост. При смене носителя должности бывший надорский двор сохранял значение общественно-политического и культурного центра — в соответствии с той ролью, которую играла в жизни страны конкретная семья. В принципе резиденции были готовы к тому, чтобы при случае необходимости снова взять на себя роль официальных репрезентативных центров. Стоит, правда, при этом отметить, что старые резиденции венгерской феодальной элиты представляли собой мощные крепости, способные выдержать многомесячную осаду. Многократно это их качество использовалось во вред правящей династии. Поэтому по окончании турецких войн на территории Венгрии, в конце XVII-первой половине XVIII в. большинство таких родовых гнезд по приказу из Вены были просто взорваны и прекратили свое существование[1219]. Далеко не у всех представителей элиты, владевших такими крепостями, хватало сил на воссоздание резиденций. Новые резиденции строила новая элита и совсем в другом виде. Таким образом, традиция старых феодальных резиденций в Венгерском королевстве в определенном смысле была прервана. Лишь замкам Эстерхази в Бургенланде в нынешней Австрии удалось избежать этой участи.
Двор надора «кочевал» не только потому, что вместе с надорами меняли место и их резиденции. Наиболее могущественные аристократические семьи имели несколько замков. С этой точки зрения они ничем не отличались от европейской знати. Так, Миклошу Эстерхази принадлежали замки-крепости Кишмартон (Айзенштадт), Фракно (Форхтенштайн), Лакомпак (Лакенбах), Шемпте (Шинтава), Галанта, Ланжер (Ланзее), Надьхёфлань (Хёфлайн) и много других более мелких[1220]. Верховный командующий войсками Задунайского края Адам Баттяни был в 30-е гг. XVII в. хозяином замков в Неметуйваре, Рохонце, Саланке, Пинкафе и др. Один из крупнейших венгерских магнатов Ласло Ракоци владел, по крайней мере, пятью крупными и десятком менее значительных замков в северных областях королевства. В XVII в. в Венгрии, как и в других странах Европы, ещё не сложилось постоянных резиденций ни у королей, ни у высшей знати. Двор перемещался из одного замка в другой. При чтении итинерария А. Баттяни[1221] и дневника Л. Ракоци[1222] остается впечатление, что большую часть времени они проводили в седле или в коляске, объезжая свои замки, и редко ночевали в одном месте. Не было исключением и семейство Эстерхази. Пал Эстерхази, сын надора Миклоша, вспоминая о своих детских годах, невольно также отмечал эту особенность быта семьи: она всё время переезжала с места на место[1223]. Надор так часто бывал в отъезде, что, можно сказать, жил отдельно от родных. Но при любой возможности он навещал их или звал к себе в Кишмартон, Пожонь, Надьсомбат (Трнаву)