[1224]; недостаток встреч восполнялся столь богатой перепиской, которая, будучи издана, составила большой том. Двор надора, таким образом, существовал отдельно от двора его супруги. В аналогичных условиях существовала семья Пала Палфи, о чём свидетельствует его переписка с женой[1225].
Из замков, принадлежавших семье, выбирался в качестве главной резиденции тот, что был пригоден для жилья и приема гостей и расположен, по возможности, ближе, как к Вене, так и к Пожони. Устройство надорского двора и порядок его жизни в целом повторял другие ему подобные, о чём свидетельствуют сохранившиеся инструкции XVII в., адресованные господами их управляющим: П. Пазманя (1622 г.), М. Эстерхази (1635–1640 гг.), А. Баттяни (1640, 1648 гг.), Ф. Вешшелени (1655 г.), Ф. Надашди (1655, 1657–1668 гг.) и др.[1226] Из инструкций вырисовывается микромир, в котором в ту эпоху существовало венгерское дворянство, направляемое сеньором, державшим двор.
Двор самых могущественных баронов, насчитывавший в отдельных случаях несколько сотен людей, составляли дворяне-фамилиарии разного статуса, выполнявшие гражданскую и военную службу, клирики, канцеляристы (нотарии, писцы), секретари, множество слуг неблагородного происхождения, охрана, гонцы, кухмейстеры, повара, кучеры и т. п. При любом крупном дворе имелись штатные должности дворецкого, казначея, камердинеров, кравчих, стольников, привратников, конюших, начальника стражи и т. п. У каждого из этих служащих в свою очередь — свой штат подчинённых. У Миклоша Эстерхази только одних камердинеров насчитывалось восемь человек. Как и повсюду в Европе, у крупных сеньоров начинали свою службу в качестве пажей многочисленные отпрыски дворянских родов.
Двор привлекал большое число дворян, которые в условиях нестабильности, вызванной перманентной войной с османами и отсутствием королевского двора в королевстве, искали там покровительства, службы, средств к существованию и, что не менее важно, реализовали свою причастность к дворянскому сообществу. XVI–XVII вв. в Венгрии отмечены заметным оживлением сеньориально-вассальных связей. Если уж высшая венгерская знать с трудом интегрировалась в придворное общество в Вене, то большинству рядовых дворян путь туда был закрыт. Среди фамилиариев, служивших при частномагнатских дворах, было немало владетельных среднепоместных дворян. Сам будущий надор Миклош Эстерхази начинал свою службу у крупного венгерского магната Магочи как его фамилиарий[1227].
Высшая категория фамилиариев занимала ключевые должности в административном аппарате двора, в его гражданских и военных службах. Они имели титулатуру, подчёркивающую особое положение, им разрешалось держать при себе 30–40 конных воинов, им подчинялись младшие фамилиарии, а также слуги; обедали они за одним столом с господином или отдельно, но в непосредственной близости от него[1228]. Одни придворные постоянно проживали при дворе, другие — приезжали из своих имений и служили «вахтенным методом»: обычно по неделе[1229]. За свою службу придворные получали жалованье в соответствии с рангом и местом при дворе, обеспечивались одеждой, столом; покрывались их дорожные расходы[1230]. Обязанности каждого чётко регламентировались инструкциями.
Пребывание при дворе справедливо называли школой дворянства. Она подчинялась строгому распорядку, определявшему религиозную жизнь, нравственные нормы, отношения к господину и товарищам по сословию, рамки повседневного поведения и т. п. Так, ревностный католик Миклош Эстерхази требовал от всех своих придворных и слуг — и католиков, и протестантов — каждое утро присутствовать на службе 5 в замковой часовне, а от католиков — регулярно ходить на исповедь и причащаться[1231]. Категорически запрещалось сквернословить, устраивать драки, пьянствовать, играть в азартные игры[1232]. Во всех инструкциях чрезвычайно тщательно прописывались правила поведения при дворе. Особенное внимание обращалось на уважительное отношение младших к старшим по возрасту, положению и званию. Неповиновение строго наказывалось. Младшим, в том числе пажам, категорически запрещалось бегать во время службы и отдыха, шуметь. Молодёжь приучалась к военной дисциплине, что диктовалось состоянием перманентной войны с турками. Каждому пажу строго предписывалось его место в пешем и конном строю в свите господина. Никто не мог покинуть своего поста без указания старшего. У каждого было своё место за многочисленными столами, с закреплёнными за ними особыми меню. Надор Миклош воспитывал своих придворных также тем, что обязывал их дважды в день; по часу (перед обедом и после службы в церкви) читать вслух «какую-нибудь историю или другую книгу» по выбору самого надора[1233].
В замках часто устраивались празднества, на которые приглашалась родня и вся дворянская округа. Такие съезды сопровождались застольями, музыкой, исполнением венгерских песен, танцев, чему должен был научиться любой дворянский юноша. Прекрасно танцевал венгерские танцы будущий надор Петер Эстерхази. В 12 лет во время приезда в Пожонь императорской семьи по случаю венгерской коронации Фердинанда IV (школьного товарища Пала) он вместе с венгерскими барышнями развлекал императрицу Леопольдину венгерскими танцами, а потом солировал в хайдуцком танце с обнаженными мечами[1234]. В XVII в. ещё не ушла в прошлое традиция исполнения во время застолий исторических песен, в которых воспевались подвиги венгров в тяжёлой борьбе с турками.
«Там, где нет богобоязненности и порядка, там не может быть места для чести и единства», — так определял назначение инструкций для двора Миклош Эстерхази[1235]. Таким образом, двор надора, как и любого другого венгерского магната той эпохи, консолидировал венгерское дворянство, воспитывал и поддерживал его национальный дух, чувство сословной принадлежности и дворянской чести, укреплял в вере.
Однако, как уже говорилось, двор надора означал больше, чем любой частный, даже самый блестящий. В надорской резиденции велось государственное делопроизводство, решались внутриполитические вопросы, проводились встречи государственных чинов. На это работал целый штат чиновников, который, хотя частично и базировался в резиденции надора, полностью не сливался с его собственным двором. Правда, среди первых можно было встретить немало фамилиариев этого государственного сановника, что сближало обе сферы жизни — частную и официальную, и в тех условиях, возможно, обеспечивало большую эффективность работы этой государственной службы. В одной из надорских резиденций хранились официальные документы из канцелярии надора, его архив. Когда надор умирал, его вдова передавала Государственному собранию эти документы и они поступали потом к новому надору. При дворе палатина гостили не только родственники и друзья. Приезжали делегации из комитатов, официальные лица разного ранга. Ему наносили визиты также послы других стран. Так, в своей резиденции в Кишмартоне Миклош Эстерхази принимал в 1633 г. одного за другим двух испанских послов, в 1642 г. — польских королевичей и т. д.[1236] В сокровищнице семьи Эстерхази в результате таких визитов собралась богатейшая коллекция престижных дорогих подарков, полученных от европейских правителей (среди них — Матиас II и Леопольд I, Карл I Стюарт, Ян Собеский, папы Александр VII, Иннокентий XI, трансильванские князья), а также турецких султанов и одного персидского шаха[1237].
Одна из особенностей венгерских магнатских и, в том числе, надорских резиденций состояла в том, что в них в немалой мере воплощалось двойственное положение в королевстве венгерской, прежде всего, официальной знати. С одной стороны, она служила королю и, вольно или невольно, включалась в круг габсбургской «космополитской» аристократии, тесно связанной с венским двором. При этом нельзя не принимать во внимание и то, что в XVII в. надоры выбирались из числа самых верных Габсбургам венгерских подданных, к тому же, католиков, кроме И. Иллешхази и Д. Турзо. Наиболее тесно связанными с Габсбургами и Веной были венгерские аристократические семьи, владения которых располагались ближе к Австрии, в Западной Венгрии.
С другой стороны, в XVI и, особенно, XVII в., в эпоху антигабсбургских сословных выступлений в Венгрии, надоры как бы демонстрировали своей должностью не только автономность Венгерского королевства, но и в определенной мере политический противовес Вене, поведением которой в Венгрии многие были недовольны. Более того, даже самые лояльные к Габсбургам надоры, такие как Эстерхази и Палфи, разделяли недовольство венгерского общества политикой Габсбургов в Венгрии и не скрывали его. Один из надоров, Ференц Вешшелени, был казнен по обвинению в участии в заговоре против династии. В таких условиях надорские резиденции становились подчеркнуто «национальными» общественно-политическими и культурными центрами, в иных случаях, даже центрами антигабсбургской оппозиции, как это было в случае с Муранью, любимой резиденцией надора Ф. Вешшелени. Данная противоречивость в положении венгерской аристократии отразилась в репрезентативности надорских дворов. В этой связи достаточно привести один пример. Гостей Пала Эстерхази при въезде в уже упомянутый кишмартонский замок ждал сюрприз: вдоль главного фасада были выставлены бюсты венгерских вождей, приведших венгерские племена в будущую Венгрию, а также Аттилы. А в 1690-е гг. стены пар