[1278]. Жених ездил за невестой в замок Батори Шомье, где по обычаю просил ее у родителей будущей супруги. Место умершего отца Жофии Батори на время церемонии занял почетный гость дома, посол венгерского надора Миклоша Эстерхази Ференц Вешшелени, что должно было еще сильнее подчеркнуть связи между Венгрией и Трансильванией, причем не только на семейном, но и государственном уровне[1279]. Ближний советник князя Жигмонд Корниш, кавалер ордена Золотой шпоры, известный полководец[1280], выступая перед семейством Батори в качестве свата, произнес скорее политическую речь, в которой превозносил таланты и достоинства жениха, его военные подвиги и деятельность на пользу родины и народа[1281]. Обряд «выпрашивания» невесты сопровождался ужином, обедом, танцами — гуляния затянулись на два дня.
Даже во время застолий проявлялись политические симпатии и антипатии присутствовавших. Секретарь венгерского посольства заметил, что когда провозгласили тост за здоровье римского императора, трансильванский канцлер пропустил тост, а Ференц Вешшелени выпил, разбавив вино в бокале наполовину водой[1282]. Видимо, польский посол воспринял эти жесты как демонстративные. Что касается первого, то такое поведение объяснимо: в этот момент римского императора, венгерского короля и трансильванского князя разделяли серьезные разногласия, поэтому демонстративный поступок канцлера, вероятно, мог не вызвать осуждения при дворе князя. Но Вешшелени, представлявший венгерского надора, — официальное должностное лицо в монархии Габсбургов, — повел себя весьма вызывающе по отношению к своему правителю, к тому же как частное лицо. Однако мы не знаем, обратил ли кто-нибудь кроме польского посла внимание на это мелкое происшествие.
На третий день жених и невеста в сопровождении семейства Батори, их родственников, домочадцев и гостей отправились в княжеский замок в Дюлафехерваре. Имперцев не переставали задевать и по дороге в резиденцию князя. Так, посла Фердинанда III, который присоединился к праздничному поезду в Коложваре, хозяева забыли встретить по всем правилам дипломатического этикета, ссылаясь на то, что не получили на этот счет инструкций. Промах исправили, только получив гневный приказ от князя[1283].
2 февраля жених и невеста прибыли к Дюлафехервару, вблизи которого им был устроен торжественный прием в присутствии большого числа войск — конных и пеших, гвардейцев, одетых в украшенное леопардовыми и тигриными шкурами ментики[1284], а также придворных и прочей знати. Молодую пару встречали не только залпами орудий, но и оркестром из 16 труб, двух турецких и двух польских фистул[1285]. Польский и венгерский авторы дневников подробно описывают богатые одеяния главных участников встречи, благородных коней и их великолепную сбрую, коляски и т. п. Послы, в том числе польский, были приняты в рабочем кабинете Дёрдя I Ракоци. Внимательный взор Иржи Балабана среди прочего выделил вышитую золотом шелковую скатерть, покрывавшую стол, на котором лежали тонкой ювелирной работы золоченые сабля и булава, стояли серебряный позолоченный письменный прибор и украшенные фигуркой пеликана часы. Посла удивило то, что стены кабинета были закрыты не обоями, а керамической плиткой высокой художественной работы, из-за чего не было необходимости ни в коврах, ни в обоях; было достаточно нескольких картин[1286]. Обмен приветствиями сторон на этом приеме велся на латинском языке. От имени князя посла по-латыни приветствовал его канцлер. То же повторилось на приеме у молодого князя. Зато младший брат Дёрдя II, Жигмонд, присутствовавший на этой встрече, обошелся без посредников и сам на латыни приветствовал посла[1287].
2 февраля состоялась торжественная встреча перед Дюлафехерваром невесты Жофии Батори, которую приняли в роскошном шатре оба молодых Ракоци — жених и его брат, а потом в богатой коляске с помпой, в сопровождении сотен воинов разных подразделений, придворных, в присутствии многочисленной толпы горожан, под звуки барабанов, труб и т. д., под залпы орудий доставили в город пред очи старого князя, выехавшего навстречу невестке с соответствующей свитой. Торжественный въезд невесты молодого князя вечером сопровождался народными празднествами на улицах и площадях города[1288].
Основные свадебные торжества состоялись на следующий день, 3 февраля. Кальвинист Дёрдь II Ракоци взял в жены католичку, которая к моменту свадьбы еще не перешла в веру будущего мужа. Церковный обряд был совершен по правилам кальвинистской церкви, и состоялся в один день со свадьбой, тут же в замке. Он продолжался около двух часов, из которых порядка половины времени заняла проповедь на венгерском языке кальвинистского «епископа» (как называют кальвинистского проповедника Иштвана Катону все три источника)[1289]. Свидетели отмечают, что католичка Жофия не отвечала на обращенные к ней вопросы священнослужителя[1290]. После завершения кальвинистского обряда была произнесена получасовая речь на латинском языке, прославляющая оба объединяющиеся в брачном союзе семейства[1291]. Очевидно, она была рассчитана на тех присутствовавших, кто не знал венгерского языка. В речи коротко упоминалось родство Жофии с трансильванским князем и польским королем Иштваном Батори (Стефаном Баторием), известным, как отметил Балабан в дневнике, не только в Трансильвании. но и по всей Европе[1292]. Невеста, по обычаю, сразу получила в дар от матери передававшиеся в семье из рода в род драгоценности[1293].
По завершении торжественной церемонии бракосочетания начался праздник в замке. Роскошный ужин первого дня плавно перешел в обеды и ужины трех последующих дней. Гости разъезжались под утро, чтобы снова встретиться через несколько часов. Застолья сменялись танцами. Второй день начался с передачи подарков послов и гостей, подробно перечисленных в дневнике Балабана[1294]. На четвертый день обед, на который послы были приглашены уже как частные лица, проходил в более спокойной обстановке, и застолье перемежалось с деловыми разговорами князя Дёрдя I с каждым из высокопоставленных гостей в отдельности[1295]. Для гостей устроили двухчасовой фейерверк, который понравился даже капризному поляку, хотя он не преминул с сарказмом заметить, что венгры в своих рассказах сильно преувеличили расходы на фейерверк[1296]. К такому зрелищу местные жители не привыкли, они столпились на лестницах так, что те не выдержали их веса и рухнули, в результате чего три человека сломали ноги[1297]. За городом «паписты» после мессы (это уже пишет протестант Дёрдь Халлер) разыграли для общества комедию[1298].
Все четыре дня не смолкали пушечные и ружейные салюты, сопровождавшие здравницы. Пить при этом полагалось до дна. Польский посол — хотя ему и не нравились венгерские вина («кислые и ударяют в голову») — в первый вечер опьянел так, что не смог остаться на танцы и был увезен[1299]. На следующий день он попытался уклониться от тяжелого долга, но тут же был уличен старой княгиней (Жужанной Лорантфи)[1300], которая как бы в шутку обвинила посла в том, что он больше склонен к войне, чем к миру, ибо не хочет пить за поддержание мира[1301]. Достойно внимания то, что княгиня обратилась к послу с этими словами на латыни. Что же касается содержания данного замечания, то в тот момент, когда снова обострились отношения между габсбургским прокатолическим и антигабсбургским протестантским лагерями и готовились новые коалиции Тридцатилетней войны, оно прозвучало весьма многозначительно.
Как уже говорилось, праздник представлял собой строго продуманное по своему содержанию и последовательности действо. Каждому гостю определялось место, соответствующее его рангу или рангу пославшего его лица. Упущения или ошибки могли привести к непредсказуемым последствиям. В данном случае речь шла не только о соблюдении социальной иерархии. Рядом сидели потенциальные союзники и враги по военно-политическим коалициям. Поэтому авторы дневника и посольского доклада проявляли особое внимание к вопросам следования этикету и педантично записывали, кто из послов приехал первым, кто — последним, в какой последовательности они входили в залы и выходили из них, в каком порядке их рассаживали за праздничными столами и т. п. В день свадьбы хозяева и гости разместились за тремя столами. За первым из них, устроенном на возвышении, под балдахином сидели члены княжеской семьи, невеста с матерью и иностранные послы, среди которых находились и послы первых лиц Венгерского королевства: надора Эстерхази и архиепископа Эстергомского Дёрдя Липпаи[1302]. Им «прислуживали» носители придворных должностей — княжеские стольники, виночерпии и т. д. из высшей знати. За вторым столом собрались представители высшей венгерской аристократии и дамы; за тредъим — остальные гости