[1363]. В конце 1641 г. судьба снова свела Анну с Петером. Они стали жить вместе, хотя и тайно, как муж и жена. А к весне 1642 г. это уже ни для кого не было тайной. Меслень в этой ситуации выглядел посмешищем. Он понял, что надо разводиться.
Бенедек начал бракоразводный процесс, вернее стал добиваться признания брака недействительным. Действовал он трезво, здраво и спокойно. Комитатский нотарий дошел со своим делом до епископа Веспремского Иштвана Бошняка. В то же время он принялся за изучение соответствующей литературы. Чтение труда о браке известного в то время моралиста Санчеса De impedimentis matrimoniis привели Месленя к выводу о том, что его брак будет аннулирован. Во-первых, девушка согласилась на него по принуждению. Во-вторых, став мужем и женой, Бенедек и Анна не вступали в супружеские отношения.
Меслень добился у надора Миклоша Эстерхази разрешения на расследование дела. В течение двух недель в июле 1642 г. были заслушаны 18 свидетелей. Свет пролили не только на старые дела, но на новые. Так выяснилось, что в июне и июле у Анны Бекашши, которая жила в то время в Мештере, появлялась повитуха в сопровождении родной матери Бенедека Месленя и других благородных женщин[1364]. Теперь уже и речи не могло быть о возвращении к мужу. Анну только упрекали в том, что она могла бы стать важной дамой как супруга комитатского нотария, если бы вела себя должным образом. На что Аннок бесстыдно отвечала, что предпочла бы отправиться в Канижу, чем к нотарию[1365]. Выражение «Отправиться в Канижу» в те времена, когда Венгрия воевала с Портой, а венгерская крепость Канижа перешла в руки турок, в лучшем случае означало угодить к мусульманину в гарем, в худшем — стать военной добычей какого-нибудь солдата.
Однако самые важные показания дала сама Анна Бекашши. Ее вызвали в епйскопу Дьёрскому, но Анна, сославшись на женское нездоровье, не поехала в Дьёр. К ней в Херман прибыли представители епископа, которым она заявила официальный протест в отношении своего брака с Месленем. Она сообщила, что уже на следующий день после бракосочетания, 21 января, поставила в известность Магдольну Ботке, вдову Фюлепа Газдага о том, что не признает брака с Месленем, которого она не любила. К браку ее толкнули отчим и мать постоянным понуканием и подстегиванием, тяжелым и невыносимым принуждением и запугиванием. Сама она по своей воле уже раньше выбрала достойного и подходящего спутника жизни, и ее выбор сопровождало согласие и с его стороны. И хотя родители прекрасно знали об этом, они насильно, против ее воли навязали ей этого Бенедека Месленя, с которым она, тем не менее, не сочеталась браком, поскольку во время обряда только шевелила губами. Анна заявила, что никогда не делала тайны из сказанного и не раз публично говорила об этом[1366].
3 января 1643 г. епископ Дьёрский Дёрдь Драшкович вынес приговор по делу. Брак был признан недействительным по причине того, что его заключили против воли Анны Бекашши и без ее согласия во время совершения таинства бракосочетания. Такое положение вещей не соответствует каноническому праву, требующему согласия обеих сторон, вступающих в брак[1367]. И Бенедек Меслень, и Анна Бекашши освобождались от уз супружества и получали разрешения вступать в другой брачный союз. Данным правом Меслень незамедлительно воспользовался. Анна Бекашши более не интересовала Месленя, отныне он ни разу не упоминал ее имени в своих бумагах, а потому о дальнейшей судьбе этой бунтарки ничего не известно.
В рассказанном случае многое удивляет. Смелость, с которой Анна Меслени вступилась за свое женское счастье, и не побоялась пойти наперекор родителям, общественному мнению, возможному церковному осуждению, выглядит из ряда вон выходящей. Она не побоялась быть выброшенной из привычного круга жизни, потерять общественное положение и, возможно, наследство. Аннок, безусловно, потрясла основы комитатского мирка. Своей свободой она напугала и удивила всех — и мать, и отчима, и родственников, и священника, и несостоявшегося мудса. Все они крайне цинично вели себя в создавшейся ситуации. Каждый из них рассчитывал на то, что этим браком достигнет цели, не считаясь с волей и чувствами Анны. Родители хотели скрыть позор дочери. Священник лицемерно делал свое обычное дело, нарушая церковные и гражданские установления. Бенедек Меслень, пожалуй, самый циничный из всех окружающих Анну «доброжелателей», скорее всего, заботился о приумножении своего имущества и укреплении общественного положения. Никто не ожидал от Анны такой твердости и изобретательности, даже ее возлюбленный. Те, кто хотел сломить волю девушки, отступили перед её напором. Оказалось, что закон на стороне Анны. Выяснилось — при известной смелости можно воспользоваться этим законом и добиться желаемого.
Рамки стереотипов поведения оказались разбитыми, и Анна по своей воле угодила за их опасные пределы. Победила ли она? Смогла ли соединить свою жизнь с Петером Акачем, как того хотела, и какой ценой? Это, конечно, не единственный вопрос, который можно было бы задать, беспокоясь о судьбе отверженной благопорядочным обществом дворянки из вашского комитата. К счастью для Анны Бекашши, она более не интересовала Месленя. Отныне нотарий не истратил на нее ни клочка бумаги, ни капли чернил, ни разу не упомянув ее имени в своих записях. По этой причине, к нашему сожалению, о дальнейшей судьбе бунтарки ничего не известно.
Заключение
Дворянство[1368] Венгерского королевства, которому посвящено настоящее исследование, показано читателю в разных ракурсах: представлены отдельные аспекты его мировоззрения, пути социального возвышения и карьерный рост, его общественно-политическая деятельность и государственная служба, образовательные возможности и культурные горизонты, жизнь за стенами крепостей и замков. Надеюсь, что из этой мозаики отдельных судеб мне удалось в определенной мере сложить некий общий портрет венгерского дворянства XVI–XVII вв. как особого явления, порожденного не только многовековой исторической традицией Венгерского королевства, но и спецификой изучаемого периода. Портреты помещены в контекст исторической эпохи, оказавшейся поворотной в судьбах целой страны, населявших ее народов и отдельных людей.
Отправной точкой стали предгрозовые десятилетия начала XVI в. накануне Мохача, когда уже многими осознавалась надвигающаяся катастрофа, вызванная слабостью центральной власти перед неуправляемой внутренней анархией и растущей внешней опасностью, которую несли с собой османы. Завершается книга началом 1660-х гг., когда обозначился очередной, но более глубокий, чем прежде, кризис в отношениях между правящей династией и венгерскими сословиями, приведший к тому, что Венгерское королевство впервые лишилось, пусть на время, своих средневековых свобод — т. н. «конституции», и было поставлено под прямое управление Вены. В промежутке между этими датами Венгрия пережила много важных событий, начавшихся с разгромного поражения в битве при Мохаче в 1526 г. Место Ягеллонов заняла династия австрийских Габсбургов, утверждавшая новые формы организации государственной власти и отношений с подданными. Не прекращавшиеся войны с турками привели к распаду некогда единого королевства, созданию вассального от Османской империи Трансильванского княжества, соперника австрийских Габсбургов, подстрекавшего против них Европу, османов и венгерских подданных династии. Королевство захватил мощный поток Реформации, а потом и Контрреформации. Недовольные внутренней и внешней политикой династии венгерские сословия не раз открыто выступали против нее. Изменилось ли за эти почти полтора столетия в создавшихся обстоятельствах венгерское дворянство? Если изменилось, то в чем и как? А что осталось незыблемым, унаследованным от домохачской поры?
Как показывает изученный материал, восприятие венгерским дворянством себя как особого сословия, своего «дворянского достоинства», места, значения и обязанностей в обществе и государстве, отношений с правителем, хотя и менялось в новых исторических условиях, но в основном продолжало базироваться на тех же принципах, которые еще в начале XVI в. сформулировал, опираясь на сложившиеся ранее представления и практику, юрист Иштван Ве́рбёци, кодифицировавший венгерское обычное феодальное право. Дворянство решительно отделяло себя от низших сословий особым статусом и свободами (привилегиями), происхождение которых возводилось ко временам «обретения родины», когда общество якобы уже разделилось на тех, кто воюет (от них произошли привилегированные сословия) и тех, кто, не пожелав воевать, попал в рабское состояние. Резкое разделение общества на «благородных» и «неблагородных» сохранялось и в изучаемую эпоху — и даже углублялось. Дворянство наступало на бюргерство и крестьянство, ограничивая их производственные возможности и правовое пространство. В то же время многие представители низших сословий стремились подняться по социальной лестнице, чтобы, попав в число благородных, обрести личную свободу и облегчить свое положение. Перманентная война сделала такое продвижение возможным; численность дворянства заметно выросла, состав усложнился. Ве́рбёци, добиваясь реализации принципа una et eadem libertas для дворянства и высшей знати, вряд ли подразумевал равенство всех, формально обладавших дворянским статусом, включая тысячи аноблированных во время турецких войн выходцев из низов, которые едва сводили концы с концами, живя на крестьянском наделе и самостоятельнб обрабатывая его. Декларированное им «равенство» высшей знати (proceres) и основной массы дворянства (egregii) распространялось, в его представлении, по-видимому, лишь на владетельных дворян, причем, прежде всего, их наиболее обеспеченный слой, одним из лидеров которых стал сам известный юрист и государственный деятель. Как видно из представленных в книге персональных историй, в эпоху турецких войн именно они служили резервом для пополнения баронского сословия: сам Иштван Ве́рбёци, Миклош Иштванфи, Миклош Эстерхази, Пал Палфи, Петер Реваи, Дёрдь Берени и даже род Ракоци. Были, конечно, и другие случаи, как, например, Шебештьен Тёкёли, начинавший свой жизненный путь как простой торговец скотом, но это все же, скорее, исключение. Мы видели, с каким напором он рвался вперед и наверх, сначала добившись армальной грамоты, потом выгодно женившись, затем приобретя обширные земельные владения, завершив свое восхождение получением титула барона. Однако и многие из тех, кто не попал в ряды высшей знати, по своему имущественному положению, социальной и политической активности вполне могли претендовать на высокий титул: среди них семья Керестури, Пал Семере, и др. Вместе со следующей за ними группой дворянства, представленной в книге именами Ивана Китонича, Матвея Андреашича, Ивана Крушелича, Лёринц Ференцфи, Иштвана Асалая, Имре Эбецкого, Пала Чернея, Мартона Ваша и многих других, они являлись надежной опорой всего «здания» венгерского дворянства. Они укрепляли его идеологическую и правовую основу не только своим творчеством, но и практической деятельностью, трудясь как судьи, канцеляристы, финансисты и т. д. в разных государственных и сословных учреждениях (в Королевской канцелярии, Венгерском казначействе, судебных органах, Государственных собраниях, комитатской администрации и т. д.). Большинство этих люд