ы богатырским здоровьем вождя гуннов[110]. Современниками Аттилы, которые так или иначе оставили след в его жизни, писатель называет многих выдающихся личностей той эпохи, в том числе тех, кто жил или мог жить как до, так и после него. В повествовании то и дело появляется некий веронский Детрик, как современник и соперник Аттилы[111], союзник некоего вымышленного венгерской исторической традицией Матерна[112]. В знаменитой битве на Каталаунских полях, в изложении Олаха, против Аттилы на стороне Аэция будто бы воевал Меровей и т. д.[113] Но Олаха, по всей видимости, не волновали возможные нелепости и противоречия: долгий жизненный путь Аттилы был нужен автору, чтобы вместить в пределы человеческой жизни все великие деяния гуннов и их вождя. Но еще более важным для писателя-гуманиста было изобразить картину полнокровное™ державы Аттилы — от ее рождения до крушения. Но поскольку, как известно, «империя», созданная королем гуннов, не пережила своего творца, то Олаху было необходимо, по крайней мере, «растянуть» пределы жизни Аттилы.
Миклош Олах подробно рисует сложный и противоречивый портрет Аттилы. Внешне он был скорее непривлекателен: лицо темное, горящий взгляд, в котором отражалась жестокость, редкая борода, плоский нос; он похотлив. Но вождь гуннов обладает качествами, которые не только ставят его во главе целого народа, но и делают способным завоевать Запад и создать свою державу. Как воина, его отличает физическая выносливость, личная доблесть, бесстрашие, находчивость, хитрость, опытность в военном деле, огромная сила воли. Когда надо, он идет впереди своих воинов, с которыми разделяет все тяготы боевой жизни[114]. Его военная стратегия основана на активности: он всегда нападает первым, даже если должен обороняться; и он всегда находит повод для нападения на того, кого считает врагом[115]. По мысли Олаха, Аттила поступает так для того, чтобы противник не успел собрать из других народов дополнительные войска, день ото дня увеличивая таким образом свою силу[116]. Подобной подачей материала писатель явно отсылал читателя к печальным событиям современной ему эпохи, когда венгерские правители, правящая элита мало занимались обороной страны, позволяя туркам медленно продвигаться к границам Венгрии, захватывать ее владения еще до того, как случилась мохачская трагедия.
Аттила безжалостен к надменным и непокорным, но милосерден к тем, кто идет к нему на поклон и признает его власть. Так, во время своего разрушительного похода по Галлии (после битвы на Каталаунских полях) он великодушно обошелся с городом Труа, епископ которого встретил короля гуннов с почетом: гунны спокойно прошли через город и не тронули его; более того, даже вернули в него бежавших жителей[117]. Олах рассказывает трогательную историю о том, как Аттила спас от самоубийства отчаявшуюся мать семерых дочерей и с миром отпустил их, снабдив всем необходимым для безбедного существования[118]. В то же время жителей Реймса, защищавших свой город, и их епископа Никазия, бросившего Аттиле обвинение в жестокости, тот не пощадил[119]. Огнем и мечом он прошел по северу Галлии, опустошив Нормандию, Фризию и соседние земли, не признавшие его власть[120].
Но вождь гуннов не только воин и военачальник, но и выдающийся государственный деятель, политик. Писатель-гуманист изображает Аттилу решительным, деятельным, дальновидным правителем, озабоченным только тем, чтобы возвеличить и обогатить свой народ. Аттила ненавидит лень и безделье, которым, как известно, отводилось одно из первых мест среди пороков, порицавшихся гуманистами. Олах приписывает Аттиле дипломатические таланты: он не без успеха старался разными средствами привлечь к себе другие народы, заключал военные союзы со многими правителями: с германцами — против Византии и Римской империи, с римскими полководцами — против германских королей и т. д. Так, он то воевал с Теодорихом (скорее всего, не Великим), то шел на союз с ним ради завоевания Галлии[121]. В характеристике дипломатии Аттилы также можно увидеть сравнение с дипломатией венгерских Ягеллонов, не сумевших добиться помощи Европы против турок.
Вождь гуннов прекрасно отвечал качествам правителя не только в военное, но и в мирное время: издавал законы, устанавливал и вершил среди своего народа правосудие, т. к., по утверждению Олаха, Аттила «прекрасно понимал, что для укрепления государства законы необходимы не меньше, чем оружие»[122]. Его законодательная деятельность благотворно сказывалась и на отношениях с соседними народами, которые, увидев, что под властью законов гунны принимают цивилизованные обычаи, становятся более выдержанными и справедливыми, потянулись к гуннам и их вождю[123].
Характеризуя Аттилу, Миклош Олах не мог не приписать своему герою качеств, дорогих ему, как гуманисту. Для этого он широко пользуется принятым в гуманистической историографии приемом — вставными речами. Его Аттила прекрасно знаком с римской риторикой, красноречив: перед битвой на Каталаунских полях он произносит перед своими войсками длинную, вдохновенную и зажигательную речь, изобилующую высокими понятиями «родина», «честь», «слава», «героизм» и т. д. Он говорит о смертельной опасности, которая угрожает «нашей стране, власти, благу, жизни»[124]. Его призыв звучит чуть ли не как «родина в опасности». Но о защите какой родины гуннов может идти речь, когда они воюют в сердце Галлии? Конечно, и в этом случае можно увидеть актуализацию Олахом древней истории и обращение к современникам с призывом защищать Венгрию от турок.
Таким образом, автор «Аттилы» представляет читателю правителя, если и не совсем ренессансного, то, во всяком случае, наделенного многими чертами такового. В его рассказе гунны выбирают Аттилу своим королем, потому что он выделялся среди других вождей не только физической силой, но и силой духа. Аттила Олаха напоминает князя Макиавелли: в рассуждениях гуннов он обладает доблестью (virtus), необходимой не только для того, чтобы заполучить власть, но и для того, чтобы ее сохранить[125]. Важное место в жизни Аттилы венгерский гуманист отводит фортуне, «госпоже над всем». Он в немалой степени полагается на нее в своих планах и поступках[126]. Так, она посулила ему победу над римлянами и их союзниками в галльской войне. Да и по мнению народа, выбиравшего короля, его избранник был баловнем фортуны[127]. И если уж Миклош Олах не мог напрямую вспоминать благословенные для Венгрии времена Матяша Корвина и превозносить этого ренессансного в описании итальянских биографов короля, то он взял реванш, изобразив Аттилу в соответствии с современной, в его представлении, моделью правителя.
Однако Аттила как правитель и полководец может существовать только в тандеме со своим народом. Венгры-гунны в изображении Миклоша Олаха повторяют своего вождя, что делает их достойными друг друга. Народ сплочен, смел, безгранично предан предводителю, бесконечно уважает его. В этом автор «Аттилы» видел залог успеха гуннов-венгров. Здесь также можно проследить аналогии с венграми эпохи Матяша Корвина. Среди современников Олах находит прямых потомков именно тех венгров — трансильванских секеев, составлявших часть населения современной Олаху Трансильвании[128]. Автор уделяет много места для характеристики этих, по его убеждению, потомков гуннов. Секеи — свободные воины, живут общинами, которые возглавляют избранные из наиболее древних и именитых семей капитаны; они ведут сородичей на войну, вершат суд. Среди них сохраняется равенство, важные дела общины они решают сообща на общем сходе. Не несут тягла, никому не платят податей — даже королю, но обязаны лишь в определенных случаях (коронация, женитьба, рождение сына) поставлять ему определенное число волов. Над ними нет никакой власти, кроме власти короля и посланного им воеводы (ишпана). Секеи, подобно гуннам, чрезвычайно воинственны; они не терпят малейшего попрания своих свобод и прав; если такое случается, отвечают восстаниями, ибо свободу ставят выше всего человеческого на свете[129]. Олах приводит свои воспоминания о подобных мятежах, в подавлении которых принимал участие его отец Иштван Олах. Писатель подытоживает: секеи до сих пор не забыли древних скифских обычаев и свобод. Рассказом о секеях Миклош Олах завершает свое сочинение — и не случайно. «И сейчас, — пишет он, — по первому призыву, секеи способны собрать и выставить 50-тысячное боеспособное войско»[130]. В секеях, таким образом, он видит то сохранившееся ядро древних венгров-гуннов, которые способны возродить былое величие страны.
Созданная Олахом модель «правитель — народ» не играла бы всеми красками, если бы автор не противопоставлял ей другую сторону — тех, с кем воевали гунны-венгры, в кого они вселяли страх. Авторы, писавшие о гуннах и Римской империи до Миклоша Олаха, видели в противниках Аттилы и гуннов только их невинных жертв, которые могут надеяться на утешение лишь на том свете: дети, женщины, старики, страстотерпцы, поруганные девы, разграбленные и разрушенные города и земли и т. п. Перед лицом этой безумной жестокости гуннов нет защиты, они все сметают на своем пути. В данной точке повествования Миклош Олах в «Аттиле» привносит в литературу о гуннах новое восприятие. Он обращает внимание не только на те обстоятельства, которые помогали язычникам одерживать победы, но также и на те, которые послужили причиной поражений христиан: их развращенность, неорганизованность, недисциплинированность, разногласия и распри между ними, религиозную и политическую разобщенность, предательство, чванство и высокомерие. Олах выдумывает эпизод разговора Аттилы с одним отшельником накануне решающей битвы на Каталаунских полях. В уста отшельника автор вкладывает уничижительную характеристику римлян-христиан, противников гуннов, и объясняет их победы глубоким разложением римского общества