ли прямых ассоциаций с популярной в те годы песней Никиты Туманского из «Холопки» – «Эй, гусар!»? Очень уж похожи эти номера. Правда, у Кальмана и Стрельникова была общая школа – венгерская и русская цыганская песня. Ведь разудалые гусарские песни напоминают нам и «Эх, распошёл» и «Очи чёрные». Обе песни – кальмановская и стрельниковская – часто звучат на концертах, это золотой запас российской оперетты. И зрители недоумевают: похоже, очень похоже! И музыка, и слова – как разные переводы с одного подстрочника.
В «Холопке» и «Крепостной актрисе»:
Эй, гусар! Эй, гусар,
Пей вино из полных чар!
В «Принцессе цирка»:
Эй, гусар! Эй, гусар!
Веселись, пока не стар!
А в некоторых вариантах перевода на русский и в «Принцессе цирка» барон Фредерикс напевает: «Пей вино из полных чар». Вы ещё не запутались? Тогда снова споём из «Холопки»:
Коль влага в чарах пенится,
Гусары пить не ленятся,
Пусть в мире всё изменится,
Будет нынче пьян гусар!
Да встретится красавица,
Так сердце вмиг расплавится.
Гусар вовек не старится,
В нём жив любовный жар!
Впрочем, эту песню можно перевести на русский и другими словами – как это сделали для фильма «Мистер Икс». Всё равно музыка мало чем будет отличаться от стрельниковской песни гусара Никиты.
Композиторы когда-нибудь сочтутся славой, а мы из-за истории с русификацией «Принцессы цирка» получили хорошую русскую оперетту с кальмановским отливом.
Подземные кареты
Великобритания – это остров, отделённый от Европы проливом Ла-Манш. Поэтому детей Альбиона мы вынесем за скобки. А на континенте старейшим метрополитеном может похвастаться Будапешт! Уже 2 мая 1896 года, к тысячелетию Венгрии, понеслись электрические подземные кареты, переносившие пассажиров из пункта А в пункт Б – на три километра одним духом. Полетели под землёй антикварные вагоны. Правда, тогда они казались последним писком респектабельного модерна. Метро появилось в Будапеште неспроста. Нация самоутверждалась перед Веной, перед всем миром, который долго не вспоминал о Венгрии. Поднималось над городом горделивое здание Парламента. Появлялись новые площади, монументы. Не случайно многие историки признают, что Будапешт рубежа веков, когда произошёл всплеск национального самосознания мадьяр, был наиболее бурно развивающимся городом в Европе. Будапешт начала ХХ века – удивительная грибница будущих талантов. Норман Мекри, главный редактор журнала «Экономист», писал о том городе: «По количеству учёных, художников и будущих миллионеров венгерская столица заслуживает сравнения с городами-государствами Италии эпохи Возрождения». Старый метрополитен был и остаётся символом того взлёта.
В конце 1960-х годов в Будапеште снова начались подземные работы: нужно было прокладывать новые линии метро. Ленинградские метростроевцы, восстановившие разбомблённую транспортную систему великого города после Блокады, помогали строить будапештскую подземку. Двадцать лет венгры и русские строили две новые линии метро, по которым и в наши дни ходят составы российского производства – из Мытищ и Санкт-Петербурга.
В будапештском метрополитене
За 113 лет существования метро, разумеется, вокруг подземного города возникло немало легенд. Метро настраивает на мистические ассоциации с «царством мрачного Аида», и острословы не дремали.
Синюю ветку Будапештского метро – М3 – горожане долгое время называли «линией смерти». Линия идёт от Кёбаньи-Кишпешта до Уйпешта. На одном конце – стадион «Ференцвароша», на другом – «Жужа Ференц», резиденция «Уйпешт Дожи». Два сильнейших столичных футбольных клуба с многолетней историей. Встречи этих команд были настоящими жестокими дерби. Жизнь всегда подливает масло в огонь больших противостояний; соперничество «Ференцвароша» и «Дожи» получило даже политический оттенок. Так повелось, что болельщиков «Уйпешт дожи» считают леваками, борцами за права рабочего класса, сторонниками коммунистов. А имидж «Ференцвароша» связан с крайне правыми, с радикальными националистами. Как это бывает в молодёжной среде агрессивно настроенных болельщиков, нередко встречи в метро заканчивались потасовкой. По количеству футбольных команд высшей лиги Будапешт в Старом Свете сравнится, пожалуй, только с Лондоном и Москвой. Кроме «Уйпешта» и «Ференцвароша» – «МТК», «Гонвед», «Вашаш». И за каждой командой – болельщики, среди которых, по печальной современной моде, есть и группировки ультрас, а для них чем больше драк и выбитых зубов – тем почётнее. В девяностые годы эта традиция захлестнула и Россию. Фанаты вместо болельщиков – грустное явление наших стадионов… Футбол умирает, когда его подменяют агрессивным, кровавым шоу-бизнесом.
Потусторонний дух ночного метро исправно вдохновляет мистиков и мистификаторов. Москвичи помнят, как лет двадцать назад в ход пошли легенды об огромных крысах (размером с упитанного рослого человека!) – эти адские мутанты по ночам перегрызали кабели и даже нападали на работников метрополитена. Если поезда останавливаются на перегонах – значит, это стаи крыс мешают им проехать! Так работала фантазия журналистов, которые уже в годы перестройки знали легенды о Нью-Йоркской подземке… Сенсационные репортажи о крысах-мутантах исправно появлялись не только в первоапрельских номерах целых шесть лет подряд!
Такими легендами вдохновлялся и венгерский режиссёр Нимрод Антал, чей фильм «Контроль» в 2003-м году покорил многие кинофестивали, стал сперва сенсацией сезона, а чуть позже – классикой жанра. Некоторые любители кино называют фильм Антала «Контроль» лучшей картиной «про подземку» «всех времён и народов». Чёрная комедия, переходящая в триллер, строится вокруг бригады контролёров в будапештском метро. В прелюдии фильма директор будапештской транспортной компании предупредил зрителя, что эта кинофантазия не имеет отношения к реальности и персонажи фильма не имеют ничего общего с подлинными контролёрами старейшего в Европе метро. Зрителю «Контроля» иногда чудится, что поезда метро, забрызганные кровью огромных крыс, нечаянно заехали в кинофильм. И впрямь, чего только не бывает на свете! Конечно, это фантазия, сюрреалистическое видение, недаром тридцатилетний режиссёр Антал признался в любви к творчеству Андрея Тарковского, а фильм «Солярис» назвал прямым предшественником своей подземной фантасмагории.
Под землёй происходят не только встречи русских и мадьярских метростроевцев и машинистов, но и встречи режиссёров, если у них родственные души.
Человек из Лукоморья
Голос этого русского поэта – книгочея, затворника и волшебника – не спутать ни с кем. Разговорная интонация романтического рационалиста всем врезается в память, а многих – захватывает. Он родился в Омске, много лет работал в сибирских газетах, путешествовал по Северу и Востоку России. С омских времён Леонида Мартынова увлекали стихи и камни – и в стихах, и в камнях он видел тайнопись природы. Недоучившись в школе, Мартынов стал учёным человеком, гением самообразования. Рассказывают, что свои газетные репортажи он всякий раз сперва писал стихами, а потом переделывал в прозу: так Мартынову легче дышалось. Любители поэзии в два счёта выучили наизусть его стихи про сказочное Лукоморье и про странного прохожего:
Замечали —
По городу ходит прохожий?
Вы встречали —
По городу ходит прохожий,
Вероятно приезжий, на вас не похожий?
То вблизи он появится, то в отдаленье,
То в кафе, то в почтовом мелькнет отделенье.
Леонид Мартынов
А потом вышла разгромная рецензия одной бдительной поэтессы: «Нам с вами не по пути!» – и на десять лет поэт Мартынов был вынужден затаиться в своей тесной московской комнате. Тогда-то и выручил его Петёфи, которого Мартынов понимал и переводил лучше всех в СССР.
Венгрию он полюбил уже в сибирском детстве и на всю жизнь. Прадед поэта, Мартын Лощилин – коробейник, бродил по городам и весям, был своего рода ходячей библиотекой и читальней. Скитался, путешествовал, носил по Руси лубочные картинки и дешёвые народные песенники. А в сборниках народных песен – об этом любил вспоминать Леонид Мартынов – присутствовали и песни Петёфи, переведённые на русский язык. Разумеется, ни имя венгерского классика, ни фамилии переводчиков в таких изданиях не указывались.
Совсем ребёнком Мартынов приметил в еженедельнике «Нива» портрет молодого человека, под которым стояла подпись, врезавшаяся в детскую память: «Александр Петёфи, венгерский поэт, пропавший без вести на поле боя». С этой журнальной картинки и началась большая любовь русского поэта к Венгрии. В военном шестнадцатом году приснился Мартынову сон. «Будто иду по улице Декабристов, бывшей Варламовской, а навстречу – мадьяр, бравый, красивый, в венгерке, длинноусый, вытаскивает пистолет и палит прямо в меня».
На берегу Иртыша, возле пляжа, куда каждый день приходили молодые компании, жил-поживал помощник бакенщика по имени Николай. Никого не удивляло, что у помощника бакенщика необычная для этих краёв южная наружность: в Сибири ничему не удивляются. На самом деле Николая звали Миклошем. Он был солдатом австро-венгерской армии, попал в плен, очутился в Омске – да и осел на берегу Иртыша в качестве то ли примака, то ли путешественника. Женился на русской девушке (такое с пленными венграми в ту войну случалось нередко) и нанялся помощником к старику-бакенщику. Тот старик был фигурой колоритной. Бывалый моряк, он знал сотни флотских баек и выдавал себя за участника обороны Севастополя, хотя по возрасту никак не мог служить в годы Крымской войны… На словах он был агрессивен по отношению ко всякого рода инородцам и супостатам. Хмельной, бегал по берегу с багром, выкрикивая лихие проклятья: «Бей французов, англичанов, американов, японов, испанов, всех иностранцев!». Но именно этот старый моряк, несмотря на воинственную браваду, пригрел горемыку-военнопленного. Поначалу Миклош с трудом изъяснялся на русском. Но подружился с местными детьми, среди которых был будущий поэт Леонид Мартынов. Они общались, и иртышский мадьяр выучился хорошо говорить по-русски, с поговорками и сибирскими словечками. Когда старый бакенщик умер, Миклош взял в свои руки власть над сторожкой и речным хозяйством. Его уважали за спокойный нрав, а Мартынову даже удавалось поговорить с Миклошем о венгерской поэзии. Много лет спустя поэт вспоминал: «Мы подружились. Он давал мне напрокат лодку-тоболку, чтоб кататься на высоких волнах при северном ветре. Иногда я ездил с ним проверять и зажигать бакены, и порой при этом он невнятно, но музыкально пел печальные венгерские песни, ритм и фонетика которых, как я и рассказал впоследствии, помогли мне в своё время понять мотивы лирики Шандора Петёфи». Леонид расскажет мадьяру и про свой странный сон. Николай-Миклош ответил на хорошем русском: