Венька
Я выстрелил.
Слабым и глухим показался мой выстрел. Звук его увяз в пихтах, утонул во мху.
«Никто не услышит», — подумал я.
Третий день кружил я по тайге и никак не мог выйти к речке Карабуле. Солнце не помогало. Оно появлялось то справа, то слева, маялось над головой и, потускнев, падало в облака.
Пожалуй, никогда еще в жизни я так не уставал. Две ночи, проведенные у костра, я почти не спал, все думал и думал, как же выйти к Карабуле, вспоминал свой путь и не мог вспомнить.
На третий день, наверно, я все-таки пал духом. С отчаяния выстрелил в воздух. Выстрелил второй раз. Никто не ответил. Я опустился на колени в мокрую болотную траву, перезарядил ружье. Два тонконогих подберезовика стояли в траве передо мной и желтая сыроежка. Зачем-то я сорвал их, сунул в карман рюкзака и снова пошел вперед. Вперед?
Мутный комариный столб стоял надо мною. Я качал от усталости головой, и этот столб качался вместе с нею.
Вдруг я почувствовал запах дыма. Он чуть донесся и пропал. Но мне показалось: пахнет костром, печеной картошкой и даже ухой.
«Кажется, это только кажется, — думал я. — Никого не может здесь быть».
И все-таки пошел быстрее.
Под ногами вздыхали, оседая, моховые кочки. От их движения качались мелкие сосенки.
Снова почувствовал я запах дыма. Явно пахло печеной картошкой.
«Печеная картошка, — думал я. — Так пахнет только печеная картошка! Кто-то развел костер. Геологи или охотники».
И мне вдруг стало весело.
— Эй! Эй! — крикнул я. — Много ли картошки напекли?
Никто не ответил.
— Оставьте мне маленько! Эй!
Никто не ответил.
«Спят, наверно, — подумал я. — Или отошли от костра. За грибами».
Я пробежал немного вперед и увидел наконец дым. Из пихт выползли его клубы, густые и упругие, как парус. Слышно было, как трещат сучья, брошенные в костер.
Я не был уже новичком в тайге и все-таки думал, что иду к костру. Я слышал треск, и, верно, это трещали сучья, только они не были сложены в костер. Они горели на земле, на кустах, на живых деревьях. Огонь бежал по земле, подпаливая бурелом, по стволам деревьев подбирался к верхушкам.
Тайга горит!
Мутной стеной дым обрушился мне на голову, а за ним внизу, у самой земли, я увидел открытую печь, огненную пещеру. Там свивались в клубок красные, синие, фиолетовые змеи. Трепетали, с треском облизывали друг друга раскаленными языками.
У ног вспыхнула вдруг пересохшая трава. Бенгальским огнем зашипел лишайник.
Я бросился затаптывать огонь, но он уже был и справа, и слева, и сзади, полыхнул куст можжевельника. Дым закрыл подножия деревьев: они парили в воздухе. Резкий жар ударил в глаза. Я ослеп на секунду, поперхнулся дымом и побежал назад.
Я бежал от пожара, а дым держал за плечи, хватал за волосы, за локти, и ноги вязли в дыму, как в болоте.
Я выбежал из дыма, еще чувствуя на плечах его тяжесть, упал в траву и увидел, как она зелена и спокойна. Перед глазами во мху стоял свежий сырой масленок.
Муравьи уходили от пожара, тащили на себе светлые кругляши — личинки.
Приседая, оглядываясь, останавливаясь, пробежал заяц.
Какое-то рычание донеслось издали. Может быть, зверь, застигнутый огнем. Я оглянулся.
Пожар шел низом. Горел бурелом, гнилушки, пни. Иван-чай и дудник коробились в жару и вспыхивали, разбрасывая искры. Это был медленный пожар. Ветер не подстегивал его. Ветра не было.
Я пошел в сторону от пожара и все время слышал рычание за спиной. Неужели медведь? Я оглядывался, останавливался, а рычание все приближалось, и, наконец, между верхушками деревьев я увидел самолет. Это он рычал, низко облетая пожар.
Самолет пролетел прямо надо мной, а я побежал следом за ним, засвистел, замахал руками. Натыкаясь на кусты, оступаясь, я бежал и глядел на удаляющийся самолет. Я понимал, что он улетит сейчас и не вернется, и все-таки бежал следом.
Вдруг от самолета отделилась какая-то точка. Она полетела к земле, развернулась в воздухе, превратившись в длинную ярко-оранжевую змею.
Самолет ушел за деревья, а лента-змея трепетала, опускаясь на землю.
Я выбежал на поляну, подхватил ленту, лежащую в траве. Почему-то я думал, что на ней что-нибудь написано, но не увидел никаких букв или знаков — просто лента из хрустящей бумаги.
«Заметили, все-таки заметили! — думал я, в волнении бегая по поляне и размахивая лентой. — А лента — это сигнал».
— Эй! Эгей! — кричал я. — Давайте сюда!
Самолет сделал круг над тайгой и теперь снова возвращался ко мне. Мне ясно были видны все четыре его крыла, круглые окна, из которых смотрели, казалось, какие-то люди. В борту самолета открылась вдруг овальная дверь, и из нее прямо в небо вылетела кукла. Странно растопырив руки, вниз головой кукла летела к земле.
«Человек! — понял я. — Живой человек. Его выкинули с самолета!»
Сердце мое сильно стукнуло, я зажмурился, но тут же открыл глаза. Падающий человек вдруг перевернулся в воздухе и замер. Над головой его вздулся светлый купол. Парашют!
Один за другим из самолета выпрыгнули еще двое, и теперь три белых полупрозрачных купола повисли над тайгой.
Первый парашютист быстро приближался к земле. Размахивая лентой, я побежал к тому месту, где он должен был приземлиться. Он падал прямо на две большие разлапистые елки, и я видел, как он дергал парашютные стропы, стараясь отвернуть немного в сторону. Это ему не удалось, он ухнул в колодец между елками, а купол парашюта зацепился за их вершины.
Обеими руками парашютист ухватился за крепкую еловую ветку, подобрался к стволу и обнял его.
Парашютист не видел меня, а я стоял совсем близко, прямо под деревом. Мне слышно было, как он дышит, но я не знал, что сказать.
— Ты чего? — крикнул наконец я. — Зацепился, что ли?
Парашютист перегнулся через ветку, глянул вниз на меня.
— Зацепился, что ли, спрашиваю? — повторил я.
— Разве сам не видишь? Залезай на соседнюю елку. Распутывай.
«Вот это дело! — подумал я. — Ну что ж, полезу».
Мне стало совсем весело, хотелось смеяться и разговаривать с парашютистом, но он молчал, сосредоточенно распутывая парашютные стропы. Я снял ружье, рюкзак и полез на елку.
«Неужели, — думал я, — они прыгнули, чтобы меня спасти? Наверно, поняли, что человек заблудился».
— Ты откуда будешь? — спросил вдруг парашютист.
— С Карабулы. В избушке я там живу на Карабуле. Да вот заблудился.
— Ага, — сказал парашютист и снова занялся стропами.
Наконец парашют отцепился от веток и мягко улегся в траву. Мы спрыгнули на землю.
Парашютист был в удивительном костюме: прошнурованные по шву брюки и рукава, на груди и животе защитные щитки. Лицо у него молодое и симпатичное. В шлеме.
— Слушай, — сказал я, — а зачем вы бросили эту штуку — ленту?
— Это вымпел. Мы смотрим на него сверху и знаем, куда прыгать.
— Понятно, — сказал я и засмеялся. Мне приятно было разговаривать с парашютистом.
— Ладно, — сказал он. — Давай знакомиться. Меня звать Венька.
Он протянул мне руку, я подал ему свою, и вдруг — трах! — он дернул меня за руку, дал подножку, и я оказался на земле.
— Батя! Батя! — закричал он. — Скорей сюда! Я его поймал!!!
Из тайги вышли еще два парашютиста. На них тоже были защитные костюмы, в руках топоры. Они подошли вплотную и молча разглядывали меня.
— Вот он, — сказал Венька, указывая на меня. — Поджигатель. Я поймал его.
«Ну, влип, — думал я. — Это таежные пожарники. Десант. Они думают, что я поджег тайгу».
— С чего ты взял, что он поджег? — спросил десантник постарше, с бородой.
— А чего он около пожара трется? Точно, батя, это он поджигатель.
— Погоди, Венька. Что значит трется? — сказал бородач, как видно, Венькин отец. — Надо разобраться.
— Я блуждаю два дня, — сказал я. — Вижу, люди с неба падают. Обрадовался, а он мне подножку.
И я стал рассказывать, как заблудился, попал в пожар, увидал Веньку и побежал ему помогать.
— Помогал он тебе? — спросил отец.
— Помогал.
— А если б он поджег, с чего бы стал помогать? Он бы деру дал.
— Неизвестно, — сказал Венька. — Может, в нем совесть проснулась.
— Мне интересно, — сказал я, — когда в тебе, Венька, совесть проснется?
Десантники засмеялись.
— Ладно, — сказал бородач. — Ты не сердись на Веньку. Он парень горячий, пионер.
— Что? Что такое? — изумленно переспросил я. — Пионер? Сколько ж тебе лет?
— Сколько надо! — мрачно ответил Венька, как видно, все еще подозревая во мне поджигателя.
Пока мы разговаривали, я совсем забыл про пожар. Здесь, на поляне, он почти не чувствовался. Только пахло горелой листвой, а я-то думал, печеной картошкой.
Самолет сделал новый заход, выбросил еще двух парашютистов, какие-то ящики и тюки, которые тоже опускались вниз на парашютах.
— Ладно, — сказал Венька и вдруг улыбнулся мне. — Вроде бы и правда не поджигатель.
— Поможешь нам? — спросил Венькин отец.
— Конечно, — ответил я. — А что надо делать?
— Пожар тушить. Если согласен, поступай к Веньке под начало. Давайте, ребята, готовьте все поскорей, а я побегу пожар посмотрю.
— Пошли и мы, — сказал Венька и тронул меня за рукав. — Надо все ящики на поляну перетащить. Скорей!
Следом за Венькой я побежал к кустам, над которыми виднелся смятый теперь купол парашюта. В зарослях иван-чая лежал тяжелый ящик. Я взвалил его на спину, Венька принялся распутывать, собирать парашют.
— Веньк, — сказал я, — а что в ящике?
— Взрывчатка. Тащи ее на поляну.
«Ого, — подумал я, — не подорваться бы чего доброго!»
Скоро мы перетащили все ящики и тюки на поляну. Вернулся и Венькин отец.
— Очаг небольшой, — сказал он. — Хорошо, что ветра нет. За ночь управимся.
Десантники разобрали тюки с инструментом и мне дали топор.