Они опоздали всего на четыре минуты. Подкатил тертый «крузер», до отказа набитый сотрудниками службы безопасности. Вышел Казарновский, направился ко мне нетвердым шагом. Я думала, он улыбнется хоть разок, но этого не произошло. Подошел, начал мяться. Я перехватила завистливый Бронькин взгляд. «Не трясись, голубушка, влипла так влипла, будешь знать...» — мстительно подумала я. Казарновский был побрит, волевой подбородок обрисовывался в полный фас, и смотрелся он очень привлекательно.
— Судя по лицу, — начала я, — у вас две новости: плохая и хорошая. Начните с плохой.
— Погиб майор Полипчук.
— О господи...
— Полтора часа назад... Заехал в гостиницу переодеться. Он снимал номер в «Приморской» — должны же мы, командировочные, где-то жить... — Он потерянно развел руками, словно извиняясь за такой недальновидный поступок. — В номере его ожидали. Ударили ножом в горло. Майор скончался, не приходя в сознание. Смысл действия предельно ясен — мы никого не боимся...
— А хорошая? — пробормотала я. — Простите...
— Мы начали распутывать клубок. Один из ваших вчерашних преследователей, Лидия Сергеевна, попал нам в руки. Раненные, они далеко не ушли. Их взяли в клещи, когда они пытались добраться до дороги. Молодой оказался вынослив, вырвал у нашего работника пистолет... Его пришлось ликвидировать. Второй дает показания. Уже выявлен ряд лиц, причастных к преступному сообществу. В частности, некий Павел Нестеров... — Вадим покосился на Броньку, но из тактических соображений ушел от подробностей. — Еще трое-четверо. Впрочем, это капля в море, работа продолжается. Ваши услуги, Лидия Сергеевна, руководству службы отныне не нужны. А вас, — Вадим поворотился к Броньке и слегка покраснел, — высылают с Украины. Примите сожаления. Это не мое решение, но я обязан его выполнить. Двое наших людей проводят вас до Перекопа. Не возражаете?
Что тут началось! Половецкая пляска! Бронька взвилась на дыбы и начала орать так, что все местные лешие попрятались в норы, а птицы разлетелись по соседним лесам. Она махала ручонками и топала ногами, заверяя, что не оставит это безнаказанным! Пусть только попробуют! Она будет жаловаться, и ее услышат! Она дойдет до министерства любых дел и президента чего угодно! Она уйдет в леса — партизанить! Еще товарищ Сталин нас учил, что сын за отца не ответчик, а уж любовница за любовника — тем более!..
К сожалению, ее глас остался вопиющим в лесистой местности. Двое крепких ребят при помощи третьего загрузили Броньку в ее же «кефир» и увезли, вихляя по колдобинам. Я не вмешивалась. Это было больно, гадко, тоскливо, но для Броньки, как ни верти, лучший выход. Эти парни — оперативники, не бюрократы, они прекрасно понимают, что Хатынская не в теме, отпускают ее с миром... Но ведь со временем в тему вцепятся бюрократы! И тогда потянут всех, имеющих даже косвенное касательство к делу. И Броньку в первую очередь. Я угрюмо наблюдала, как исчезает ее машина. Мне казалось, что Вадим покривил душой. Он принимал живейшее участие в решении Бронькиной судьбы, не такой он рядовой. Может быть, именно этим сомнительным ходом, за неимением других возможностей, он стремился выразить ко мне свое расположение? Неуклюже, некрасиво, но почему бы нет?
«Кефир» исчез из поля зрения. Я осталась одна в этом бредовом мире. Я растерянно обернулась. Вадим мялся на краю дороги. Ему самому требовались носилки. По крайней мере, анальгин. Но он сумел заглушить головную боль и приятно улыбнуться. Запавшие морщинки в районе губ показались мне в эту минуту самыми уставшими в мире.
— Не волнуйтесь, Лидия Сергеевна, все уляжется. Вы тоже вернетесь домой и будете вспоминать это лето с улыбкой. Вы свободны, я не отказываюсь от своих слов, но не могли бы вы вкратце обрисовать, что с вами произошло. Наши люди потеряли вас у кафе «Душа караима». Вы просто растворились в воздухе.
Я поведала в двух словах. Он задумался.
— И последняя просьба. Не могли бы мы с вами поискать этот дом?.. Ну тот самый, где с вами... беседовали. Это может быть важным.
У меня просто не хватило духу ему отказать.
Глава двенадцатая
Мы нашли этот дом «специального назначения» — ради этого мне пришлось мобилизовать последние резервы головного мозга. Этот домик соседствовал с морем — куда проще обнаружить скалу с одиноким косоруким деревом, печаль которого я наблюдала из оконца. Потрясенный моими мыслительными способностями, Казарновский тут же вызвал катерок, замаскированный под рыбачий (очень убедительно замаскированный, вероятно, и был рыбачий).
Мы обнаружили эту скалу в трех милях к востоку от Тихой бухты. Она была одна такая — неприступная, хотя и значительно ниже скалы Обмана. Косорукое деревце на ее вершине со стороны моря смотрелось совсем безжизненным. С него давно опала хвоя, оно высохло, разделось, почернело, но продолжало стоять.
Оповещенная по рации группа в штатском немедленно взяла садик в кольцо. Ошибиться не могли — другого здания у скалы не было. Кинулись на штурм с трех сторон... и вбежали в пустой дом с помпезным камином. Оппоненты давно ушли, сохранив порядок в боевых рядах. Остались лишь отпечатки протекторов в саду да разлохмаченная пыль в мансарде. Опрос соседей ясности не привнес: дома разбросаны, укрыты садами. Поди пойми, что творится по соседству. Приезжали какие-то машины, доносились мужские голоса, но чем они там занимались — неизвестно. Позже выяснят, что одна подозрительная фирма сдала домик под склад другой подозрительной фирме. Следов ни той, ни этой уже не сыскать, товар отсутствует, фигуранты смылись. Логично допустить, что дом использовался для конспиративных встреч работников искомой конторы.
Я свою партию в «концерте» отыграла, за что и получила благодарность от Казарновского.
— Надобность в вашем присутствии отпадает, Лидия Сергеевна. Всему миру известно, что вы именно та, за кого себя выдаете. Держите паспорт. — Он отдал мою книжицу, аккуратно завернутую в целлофан, помялся: — И не держите на нас зла, хорошо? Вы же знаете методы работы органов безопасности... Они во всем мире одинаковы.
С вами поступили не самым худшим образом, согласитесь. *
Я охотно закивала, вспомнив, что для некоторых людей эта история закончилась куда печальнее.
— Вы любите свою работу? — спросила я.
— Очень, — признался Вадим. А подумав, добавил, что невозможно не любить работу, исполненную риска, романтики, приключений, погонь и грохота стрельбы, невнятной идеологической и политической окраски, лишенную справедливости, жалости к гражданам любых стран и благодарности от начальства. Не говоря уже про смешную зарплату и невозможность побыть дома.
— Допекло... — кивнула я. — Понятно. Отвезете меня до бунгало?
— Давайте, — согласился он. — По скорому. Здесь работы, Лидия Сергеевна, — непочатый край. Простите за спешку.
Громыхающий «крузер», набитый молчаливыми джентльменами, высадил меня у калитки напротив крыльца.
— Отдыхайте, Лидия Сергеевна, — улыбнулся на прощание Казарновский. — Все ваши беды — в прошлом. Я уверен, вы отлично проведете остаток отпуска. Обещаю заехать к вам, когда появится минутка. Не возражаете?
— Да уж сделайте милость...
Я стояла, теребя в руках платочек, и смотрела, как драндулет, набитый бойцами невидимого фронта, исчезает в пыли. Я не замечала, как поземкой несется по дороге эта пыль, поднятая усилившимся ветром, как гнутся деревья, указывая на переворот в погоде, как по краям темнеющего неба собираются серые кочевые тучи. Ничего я не замечала... Пустота царила в душе, вакуум. Говорят, что любовь в вакууме не распространяется, и во избежание необратимых последствий при данном состоянии души лучше найти себе другое занятие...
На мое счастье, никого из соседей я не встретила. На скорую руку переодевшись (скоро не во что будет!), схватила сумочку и побежала к доске зеленой. На аллее перед главным корпусом санатория меня подхватил ветер и вместе с пылью погнал к танцплощадке. За ней всегда тусуются такси, даже в пыльную бурю, и сегодняшний вечер не стал исключением.
— На Топтунова! — крикнула я, падая на продавленное сиденье. Вдруг успею?
— Будет сделано, — добродушно согласился таксист. — Скверная погода, дамочка, как вам это нравится?
— А что это значит? — спросила я, безрадостно наблюдая, как гнется кустарник и трещат беседки.
— Это бывает, — отмахнулся водила, выруливая в город. — Циклон, видать, с юга идет. Турция опять подкузьмила. Этим летом в третий раз. Меняется погода на планете, дамочка, ох как меняется... В июле смерч бушевал в трех милях от берега, волну поднял страшенную, а эти придурки — отдыхающие, —представляете, стояли на берегу и снимали на камеры. И детишки рядом с ними резвились. Хорошо, что рассосался, а ведь как могло быть? Долбанет по пляжу — всех разбросает... Да вы не волнуйтесь, дамочка, до ночи дождик вряд ли соберется, а там уж как-нибудь перетопчетесь. День-два, и снова солнышко глянет, море уляжется, а пока полощет, можно и в ресторане посидеть, так?..
Веселенькая перспектива намечалась. Впрочем, что мне до этой перспективы? Он домчал меня до Топтунова за десятку. Вежливо предложил:
— Подождать?
Какой приятный дядечка. Предложи я ему еще одну купюру — так и удочерил бы.
— Подождите, — не воспротивилась я. Мой визит даже не назвать визитом вежливости, так — визит отчаяния, в расчете непонятно на что.
— А ее уже увезли, Лидочек, — развел руками, не скрывая удовольствия, Лешка. На лице его, однако, обозначилось не только удовольствие, но также испуг и возбуждение.
— Давно увезли? — вздохнула я.
— Давно, давно, — закивал он. Потом, воровато озираясь, спросил: — Слушай, не пойму, куда она влипла? Это из-за ее хахаля, верно? — Не дождавшись ответа, забормотал: — Такие серьезные мужики... побросали ее шмотки в машину, сунули корки нам с Оксанкой под нос и сказали, чтобы молчали, а не то привлекут... Ты бы слышала, как она материлась, Лидок. Заслушаешься, просто песня года... Одному пыталась по мордалам съездить, да он свольтировал — фехтовальщик, видать, другому обрезать кое-что обещала, дабы ручонки не распускал... Я думал, они ее на месте и зашибут, а они не стали, терпеливые, словно и не наши... Повезли куда-то за Перекоп, без права последующего возвращения в Крым... Слушай, Лидок, — нахмурился вдруг Лешка, осознав, что здесь что-то не так, — ты ведь к ее неприятностям не имеешь отношения, верно?