Самым деятельным агентом КГБ в УВИ была Флора Вовшин. Она фигурирует в 20 дешифровках «Веноны» как «Зора». Ее родители были коммунистами и в свою очередь тоже удостоились упоминания в дешифровках «Веноны» (под псевдонимами «Хитрец» и «Даша») в качестве агентов. Однако достижения Флоры на этом поприще оказались более значительными, чем у папы с мамой. Она поступила на службу в УВИ в сентябре 1943 года и уволилась оттуда в феврале 1945 года. Из дешифровок «Веноны» следует, что в этот период Вовшин в основном занималась вербовкой других агентов. Например, в 1943 году ей было поручено проверить биографические данные молодого радиоинженера из одной американской компании. Кроме того, она лично завербовала для КГБ двух агентов – Джудит Коплон и Мэрион Дэвис («Лу»).
В трех дешифровках «Веноны» обсуждается вербовка Дэвис. 5 декабря 1944 года нью-йоркская резидентура КГБ сообщила в Москву, что Вовшин «привлекает [Дэвис] к активной работе» и что планируется «доверить «Зоре»[93] постепенную подготовку «Лу»[94] к зачислению в штат[95] после того, как «Зора» поступит на работу, представляющую для нас интерес (на что «Зора» постоянно нацеливает «Лу»)».
Из этих дешифровок также следует, что КГБ завязало контакты с Дэвис еще в Мехико, во время ее служебной командировки. В ответ 8 декабря 1944 года Москва приказала Льву Тарасову, резиденту КГБ в Мехико, основываясь на впечатлениях, полученных в ходе личных встреч с Дэвис, оценить перспективность ее вербовки в качестве агента. В январе 1945 года нью-йоркская резидентура КГБ отправила в Москву шифровку, в которой говорилось о том, что Дэвис поступила на службу в Управление координации межамериканских отношений в Вашингтоне. В этой шифровке также запрашивалась санкция Москвы на завершение процесса вербовки Дэвис: «Лу» приступает к работе, и для КГБ крайне важно, чтобы ее усилия с самого начала были приложены в нужном для них направлении, а для этого необходимы прямая связь и непосредственное руководство».
Что касается Вовшин, то связные из КГБ были весьма довольны ее преданностью делу. Один из офицеров КГБ, встречавшийся с Вовшин, похвалил ее за то, что она была «чрезвычайно серьезной, развитой и осознающей поставленные перед ней задачи».
Количество информации, которую поставляла КГБ Вовшин, производило особенно хорошее впечатление на ее кураторов из КГБ. В августе 1944 года из Нью-Йорка в Москву ушла шифровка, в которой сообщалось об отправке пачки документов УВИ, полученных от Вовшин. В ноябре того же года нью-йоркская резидентура КГБ отрапортовала в Москву о том, что «на ее квартире лежит большое количество документов, которые она должна передать нам, но пока у нее не было возможности это сделать». В декабре 1944 года в Москву пришло уведомление о получении от Вовшин новой порции документов УВИ. Однако в нем с сожалением говорилось о том, что работа Вовшин в УВИ бедна с точки зрения возможностей, представляющих интерес для КГБ.
Поэтому кураторы из КГБ посоветовали Вовшин найти себе более подходящую работу и доложили в Москву, что эта чрезвычайно отзывчивая женщина уже «занялась поисками работы, которая нас устроила бы».
В феврале 1945 года ее усилия увенчались успехом, когда она поступила на службу в Государственный департамент, являвшийся более лакомым куском для советской разведки, чем УВИ.
Продуктивность Вовшин была впечатляющей. В январе и феврале 1945 года она подготовила четыре доклада, которые нью-йоркская резидентура затем переправила в Москву дипломатической почтой. В Москве их внимательно изучили и приказали резидентуре в Нью-Йорке по возможности дополнить информацию из доклада Вовшин о Ральфе Боуэне, чиновнике Государственного департамента.
В конце марта 1945 года в Москве решили, что чрезмерная энергичность, проявленная Вовшин при добывании секретных сведений для КГБ, стала граничить с неосторожностью и что ее кураторы в Нью-Йорке, находясь под впечатлением объема получаемых от нее данных, утратили бдительность. В частности, обнаружилось, что в своих докладах Вовшин вовсю использует кодовые наименования, которые оперативники из КГБ применяли для обозначения различных правительственных ведомств США. Например, она употребляла слово «Банк» как синоним Государственного департамента, «Кабаре» – вместо Управления координации межамериканских отношений, и так далее. Эти кодовые наименования должны были знать только офицеры КГБ, но никак не агенты, вверенные их заботам. Из докладов Вовшин также следовало, что она буквально заставляла некоторых своих коллег снабжать ее конфиденциальной информацией и часто затевала слишком рискованные операции.
Предупредив нью-йоркскую резидентуру о том, что если о шпионской деятельности Вовшин станет известно, это весьма негативно скажется на отношениях между Советской Россией и США, Москва приказала предпринять все необходимые меры, чтобы «прекратить опасную деятельность Зоры».
С этой целью, по мнению Москвы, нужно было указать оперативнику, отвечавшему за связь с Вовшин, на его ошибки, «запретить Зоре одного за другим вербовать своих знакомых» и «в ультимативной форме предупредить Зору о том, что в случае, если она не выполнит инструкции резидентуры КГБ и предпримет какие-либо шаги без ее согласия, они немедленно прекратят все контакты с ней».
Вовшин проработала в Государственном департаменте США до сентября 1945 года включительно. В конце 40-х годов ФБР попыталось отыскать ее, но безуспешно. В 1949 году ФБР отправило в АНБ меморандум, в котором утверждалось, что в 1946 или 1947 году Вовшин тайно покинула пределы США и отказалась от американского гражданства. Скорее всего, узнав о разоблачениях, сделанных Элизабет Бентли, и получив сведения об успехах, достигнутых в ходе операции «Венона», во избежание крупного провала КГБ нелегально вывез Вовшин из США. В 1954 году ФБР дополнило свой меморандум, подготовленный семью годами ранее, сведениями о том, что Вовшин отправилась в Северную Корею, где работала медсестрой.
Помимо Хисса и Вовшин, у русских имелся еще один источник конфиденциальной информации в Государственном департаменте США. Лоренс Дагген поступил на службу в Государственный департамент в 1930 году. С 1935 по 1944 год он возглавлял «латиноамериканский» отдел. Затем Дагген работал дипломатическим советником в составе американской делегации в ООН и советником по внешнеполитическим делам при Генри Уоллесе[96].
В 1948 году ФБР допросило Даггена, и тот признался, что его дважды пытались завербовать русские, но не смог объяснить, почему он своевременно не доложил своему руководству об этих попытках. В ходе допроса Дагген категорически отрицал, что занимался шпионажем в пользу иностранного государства. А десять дней спустя он умер в результате падения с десятого этажа здания, где располагался его офис.
Многие весьма уважаемые люди, включая Самнера Уэллеса, бывшего заместителя государственного секретаря, и вдову президента Рузвельта Элеонору, выступили в защиту Даггена. Они назвали беспочвенными любые обвинения в адрес Даггена, касавшиеся его участия в какой-либо шпионской деятельности. Даже генеральный прокурор США Том Кларк, который лучше всех должен был знать, почему Дагген попал под подозрение, заявил, что Дагген был «лояльным служащим правительства Соединенных Штатов».
Однако и Уэллес, и госпожа Рузвельт, и Кларк, и многие другие представители американского истеблишмента глубоко заблуждались. На самом деле Дагген был агентом КГБ с солидным стажем.
Первым о связях Даггена с американским коммунистическим подпольем упомянул Чэмберс. Сделал он это на встрече с помощником государственного секретаря США Адольфом Берлем. По словам Чэмберса, еще в середине 30-х годов в ГРУ была получена информация о том, что Дагген симпатизирует коммунистам. Однако на предложение оказать посильную помощь подпольщикам-коммунистам Дагген ответил отказом. Борис Быков, офицер ГРУ, предпринял вторую попытку завербовать Даггена. И эта попытка сорвалась: неожиданно выяснилось, что Дагген уже работает на КГБ.
Из дешифровок «Веноны» следует, что в 1940-е годы Дагген продолжил свое сотрудничество с КГБ, начатое в 1930-е годы. В частности, с 1943 по 1944 год он сообщил КГБ о планировавшейся высадке англо-американских войск в Италии и Норвегии, предоставил данные о дипломатических контактах между США и Аргентиной, а также информацию о согласованной политике, которую собирались проводить Англия и США при освоении нефтяных месторождений на Ближнем Востоке.
18 июля 1944 года Дагген ушел из Государственного департамента. Он был протеже заместителя государственного секретаря Самнера Уэллеса и через некоторое время последовал его примеру, когда тот покинул свой пост в конце 1943 года в результате разногласий, возникших у него с государственным секретарем Корделлом Халлом. 22 июля 1944 года нью-йоркская резидентура КГБ отправила в Москву шифровку, в которой сообщила об отставке Даггена («Фрэнк») с занимаемого им поста в Государственном департаменте. Чтобы как-то компенсировать потерю такого ценного источника информации, резидентура заверила Москву, что «в настоящее время внимательно изучаются перспективы на будущее».
4 августа 1944 года в Москву было сообщено, что Дагген получил назначение в ООН. Также Москва была проинформирована о том, что непосредственно перед уходом из Государственного департамента Дагген предупредил своего куратора из КГБ Исхака Ахмерова о шаткости своих позиций в этом ведомстве. В ответ Ахмеров посоветовал Даггену постараться сохранить свой пост как можно дольше.
18 ноября 1944 года резидентура КГБ в Нью-Йорке послала в Москву сообщение о том, что со дня на день ожидает отставки государственного секретаря Халла, и предположила, что Дагген сможет снова занять в Государственном департаменте руководящую должность. Это предположение основывалось на слухах о том, что Рузвельт планировал сделать Уэллеса новым государственным секретарем в качестве компенсации за отказ привлечь его к участию в избирательной кампании 1944 года в качестве кандидата на пост вице-президента. Но даже если бы Уэллес не возглавил Государственный департамент, то Дагген, по мнению резидентуры, мог бы пригодиться, используя свои дружеские связи с Уэллесом для добывания интересующей КГБ информации. Однако, вопреки ожиданиям и слухам, Рузвельт заменил Халла Стеттиниусом, а Уэллеса сделал всего лишь министром торговли.