Подгорский тронул круп лошади длинным шестом и улыбнулся. Вчера вечером он предупреждал нового обитателя посольского жилого этажа о том, что с наступлением темноты окна следует держать закрытыми — воды Дуная посылают в окрестности не только ночную свежесть, но и стаи мелких назойливых кровососущих. Александр Александрович лишь благодарно кивнул в ответ, но цепкий взгляд Подгорского приметил початую бутылку шампанского. Скорее всего, к её окончанию Завадскому было уже не до закрытого окна.
— И все бока себе отлежал… — ворчал начинающий дипломат, потирая предплечье.
— Вам ли быть в печали, Сансаныч? — с налётом иронии заметил адъютант. — Неужто кровать в вашей келье жёстче, чем койка на броненосце береговой охраны «Колдун»?
Подковы серой в яблоках кобылы равномерно отбивали удары по мостовой, фиакр неспешно вёз господ почтенного вида к пункту назначения. Неожиданно Подгорский выругался на немецком, дёрнул на себя вожжи, с виноватым видом приложил руку к груди, пролепетал что-то вроде «нижайше прошу прощения за задержку» и спрыгнул на землю. Подтянуть узду на один пробой с каждой стороны оказалось делом быстрым — пассажиры только успели обменяться остротами по поводу того, что чиновник посольства Подгорский по выслуге лет без дела не останется. Извозчик из него проворный. Илья Михайлович, взобравшись на козлы, ещё раз, как положено приличному вознице, принёс свои извинения и вздёрнул вожжи.
— Не единожды я уже подумал, что та твёрдая койка в офицерской каюте мне милее, чем все эти венские красоты. Там я знал каждого человека рядом с собой и мог на него положиться с полной уверенностью. Как на брата. У меня такое чувство, что я сошёл на берег в порту, а мой броненосец ушёл в Кронштадт. Не сочтите за слабость, капитан первого ранга Лузгин. Так… На ваш вопрос о койке отвечаю… — тихо произнёс Завадский на ломаном немецком языке.
— И это говорит мне человек, который с уверенностью прорицателя вытянул меня из деревенского болота, — парировал адъютант. — Кстати, кроме меня, вы вполне можете положиться и на нашего кучера. Думаете, он перед выездом не проверил упряжь? Несколько раз проверил, я уверен. Допускаю даже, что он её умышленно послабил, с тем чтобы иметь возможность без подозрений остановиться в любой момент, когда посчитает нужным.
Завадский понимающе кивнул, не поворачивая головы к собеседнику. Роль убивающего время гостя Вены подразумевала некоторую вальяжность в поведении и рассеянность взгляда.
— И что же, дорогой Илья Михайлович, осмотрелись? За нами хвост? — спросил Александр Александрович, небрежно поправляя манжет левого рукава.
Подгорский, продолжая держать обеими руками вожжи, только лишь утвердительно кивнул, после чего Лузгин посчитал нужным рассеять сомнения своего напарника:
— Вот видите, коллега, а вы говорите… Чем не морской экипаж… Наш Подгорский — только с виду простак псковский. Продолжаем наш променад, от планов не отступаем. Только попрошу вас, Александр Александрович, старайтесь на публике побольше хранить молчание либо использовать односложные фразы. Ваш питерский акцент выдаёт вас с головой. Для наших преследователей это не новость, но для нового круга общения лучше этот факт не афишировать.
Едва разминувшись со встречной каретой, Подгорский объехал громадную телегу с бочкой для воды и принял вправо с такой точностью, что большие колёса вплотную притёрлись к бордюрному камню. С ловкостью двадцатилетнего юноши он спрыгнул с козел и, услужливо поклонившись, открыл господам низенькую дверь своего фиакра.
— Пустой экипаж в четырёх домах от нас… — опустив голову в поклоне, пробормотал Илья Михайлович в тот момент, когда господа ступили на брусчатку.
Едва коснувшись нашейного платка, адъютант взглянул в нужную сторону, но успел рассмотреть только лишь опущенную голову кучера в котелке, одетого во всё чёрное. Фиакр совершенно неприметный, как и сотни других в Вене. Запряжён гнедым молодым конём. Сбруя самая дешёвая. Без кисточек и прочих украшений.
— Вот и прибыли… — Лузгин первым шагнул к невысокой старой двери под вывеской «Букинистическая лавка Гройзера». Для того чтобы попасть внутрь, адъютанту пришлось приложить заметное усилие. Судя по всему, букинист Гройзер испытывал финансовые трудности — петли облезшей двери поддались с трудом, издав специфический скрип, раздражающий слух. С такой сигнализацией входной колокольчик был совершенно не нужен, но всё же он своим негромким переливистым звоном скрасил первое, не самое лучшее впечатление о хозяине книжной лавки.
Едва не оступившись на низких истоптанных ступенях, ведущих вниз, Лузгин мысленно выругался, поймав себя на мысли, что едва не сделал это вслух и по-русски. «Деревня пагубно влияет на остроту ума…» — констатировал он, оглядывая полуподвальное помещение с невысокими окнами под потолком.
— Господа интересуются книгами? — Невысокий седовласый старик восседал на странной конструкции, представлявшей из себя маленькое кресло, установленное на вершине двух соединённых между собой лестниц с широкими основательными ступенями. Это изделие, не производившее на первый взгляд впечатление надёжности, крепилось двумя накидными крюками к петлям, прибитым к монолитному стеллажу с книгами, занимавшему всё пространство от пола до потолка.
— Я вижу по вашим глазам, что вы в некоторой растерянности… — Букинист быстрым движением руки переместил маленькие круглые очки на лоб, поставил на единственное свободное место томик в бордовом переплёте и, аккуратно нащупывая ногами ступени своей лестницы, принялся медленно спускаться к гостям. Старая лестница-кресло при этом издавала такой устрашающий скрип, что казалось, она вот-вот треснет под ногами продавца книг.
— Обычно среди редких моих покупателей такие глаза у тех, кого к Гройзеру привело праздное любопытство. — Очки букиниста упали на его узкую переносицу, и он с некоторым раздражением опять поднял их так, чтобы они возвышались над бровями.
— Сейчас мода на оперу, на театры… Книги не в моде, это точно. А оперетта? Это же верх легкомыслия! Зачем мне видеть чулки женщины выше колена? Для чего так расстраивать старика Гройзера? Штраус! Иоганн Батист Штраус! Король вальса! — чудаковатый старик многозначительно поднял палец вверх и чуть не сбил свои очки. — И тот подался в оперетту… Что такое «Венский вальс», и на что похожа эта его «Летучая мышь»? Куда мы катимся, вы не узнавали?
Лузгин искренне улыбнулся. Букинист страдал не только от недостатка клиентуры, но испытывал явный дефицит общения. Всю дорогу адъютант выстраивал в уме возможную канву разговора с продавцом книг, но дело оказалось проще, чем он себе мог предположить.
Среди коренных жителей Вены этот седовласый старичок, больше похожий на поредевший от ветра белый одуван, был редким исключением. От ве́нца вы на любой свой вопрос получите развёрнутый ответ. Скорее всего, вы не поймёте сразу иронии или не оцените их специфический юмор, и это доставит вашему собеседнику удовольствие почувствовать себя более значимым. Конечно, искренней беседы не получится.
Лузгин готовился к диалогу именно в таком ключе. В библиотеке посольства он изучил биографию Лейбница, ознакомился с перечнем его трудов. Нужно было нащупать тему для общения. Без этого общий язык не найти, а капитану нужно было вывести незнакомого человека на некоторую степень откровения. Удача предстала перед адъютантом в лице разговорчивого букиниста.
— Guten tag[38]. Узнавал, как же… мы катимся к войне с Россией, и оперетта очень помогает публике поменьше думать о предстоящих неприятностях, — ответил Лузгин, оглядывая обширные стеллажи.
О том, как старик определял, где у него что находится, оставалось только догадываться. Разноцветные корешки книг, плотно набитых на древние полки, образовывали хорошо собранную, монолитную мозаику. При этом ни единой надписи или таблички, обозначавшей хотя бы тему книг на определённом месте, адъютант не заметил.
— Вы думаете? — глубокомысленно произнёс букинист, получив в ответ от адъютанта только утвердительный кивок.
Капитан продолжал разглядывать стеллажи. Лавка Гройзера мало чем напоминала магазин. Если здесь товаром были книги, то, вопреки всем законам торговли, они были бережно спрятаны подальше от покупателя. На полках за стойкой. Старик был посредником между книгой и посетителем. Чтобы получить желаемое, нужно было непременно попросить его достать нужный экземпляр. И ещё запах. Так пахнут архивы. Бумажный аромат с лёгкой ноткой сухой пыли и никакого оттенка типографской краски. Здесь все книги видали виды и сменили, похоже, не одного хозяина.
— Я так и знал… — Букинист расстроенно, словно дитя, выпятил нижнюю губу и принялся покачивать головой, будто пытаясь сам себя в чём-то убедить. — Вы помните осень семьдесят девятого? Когда к нам приехали Бисмарк с Вильгельмом подписывать двойственный союз? Я тогда говорил — это до добра не доведёт… А что в городе творилось! К чему эта помпа? Нельзя… нельзя так. Русские упрямы и умеют ждать. Много от них англичане добились после Крыма? И что? Опять всё заново. А мы же ближе всего, это очевидно! Что, старику Гройзеру нужно стать Бисмарком, чтобы его услышали?
Адъютант, оторвав взгляд от идеального ряда корешков за спиной хозяина лавки, эффектно перекинул трость из руки в руку и в ту же секунду облокотился на потёртую стойку, отделявшую пожилого продавца от любознательных посетителей.
— А что? Что вы предлагаете? — Лузгин сопроводил свой вопрос красноречивым жестом, какие обычно использует в своих дискуссиях профессура.
— Ооо… мой дорогой… Это же лежит на поверхности! Ситуативные союзы между странами Европы рушатся с такой же лёгкостью, как и создаются. Везде предательство! Все боятся открыто вступить в войну! — Букинист принял абсолютно симметричную позу, что вызвало у Завадского приступ смеха. С его стороны казалось, что два дуэлянта стоят у барьера, опираясь на стойку и оттопырив в стороны локти. Лица они подали вперёд, взгляды слегка прищурены, а губы сжаты как у юнцов, спорящих о том, чей сюртук краше.