В первый же вечер начинающие шпики вечером обменялись информацией и несказанно удивились. Герр Хубер, что-то около двух часов пополудни, неспешно прихрамывая, с книгой в руке, вышел из своего дома на Тейнфальтштрассе, 2. Прошёл мимо всех лавок, мимо собора, ни на что не отвлекался, а как только поравнялся с лавкой букиниста, несколько раз дилетантски осмотрелся по сторонам и зашёл внутрь. Пробыл там немногим более часа и отправился домой, но уже с другой книгой в руках.
На следующий день герр Хубер проделал тот же маршрут с хронологической точностью в то же самое время.
Вечером на импровизированном совещании у посла за чашкой чая Завадский задался вопросом, почему же букинист искал адрес Анны в своей картотеке. Пусть даже он и не помнил его точно, почему он скрыл при их первом визите, что знаком с семьёй Анны? На это Илья Михайлович справедливо заметил, что книгу такой толщины прочесть за день невозможно. Для чего Хубер её обменял, и что можно делать в пыльной книжной лавке целый час? Разговаривать с её хозяином об особенностях внешней политики Австро-Венгрии? Ну, пусть даже так… Но вернёмся к книге.
С каждым из стариков следовало побеседовать заново под каким-то благовидным предлогом, но для этого был нужен Лузгин. А он куда-то пропал на несколько дней, что вызывало у князя Лобанова-Ростовского нескрываемое раздражение.
С этим известием и шёл Завадский к адъютанту, нарушив их договорённость о том, что к нему можно приходить только по чётным числам. Александр Александрович не успел восхититься роскошными интерьерами гостиницы «Европа». Хрустальные бра, картины на стенах и расписанный потолок прошли мимо его внимания. Среди одинаковых чёрных дверей с натёртыми до блеска медными ручками он искал ту, на которой была прибита большая цифра «девять».
Слегка прихрамывая, Завадский ускорил шаг возле восьмого номера, но тут же был вынужден остановиться. Дверь девятого приоткрыло лёгким сквозняком, и оттуда чётко слышался знакомый голос итальянца Памфили:
— … скорее всего, по причине её секретности, но ваша поездка в Лондон оставила на берегах Туманного Альбиона неизгладимое впечатление. Потом — Третье отделение. Собственно, на этом всё.
Впервые в жизни капитан второго ранга Завадский почувствовал себя нелепо, словно гимназист, застуканный дворником за подглядыванием в подвальное окно женской бани. Зайти сейчас — значило бы разрушить какую-то игру. Уйти? Холодный тон итальянца не предвещал ничего хорошего. А если адъютанту понадобится его помощь?
— Самое интересное как раз и произошло в Третьем отделении, — едва послышалось из гостиничного номера.
Завадский замер на расстоянии вытянутой руки от двери. Его шаги собеседники не слышали. В коридорах гостиниц для покоя постояльцев кладут дорожки с мягким ворсом.
— Об этом периоде вашей карьеры у меня достаточно скудные сведения, — чётко расслышал Завадский голос Чезаре.
— Это неудивительно. Единственный человек, который в подробностях мог рассказать о моих успехах и провалах на этой службе, прыгнул в лестничный проём с третьего этажа. Он был предателем, и у меня много вопросов, на которые я не успел получить ответы. Радует единственное — ваш информатор в таком же положении. Господин Ерёмин ушел от нас, не попрощавшись.
Завадский боялся пошевелиться, чтобы шорох одежды не затмил собой голос Лузгина, который, судя по всему, сидел дальше от двери. Либо спиной к ней. Его было очень плохо слышно.
— Я информирован о ваших специальных навыках ведения расследования. Вы очень непростой фрукт, как у вас говорят, господин Лузгин.
Александр Александрович стоял, словно статуя древнегреческого атлета. Каждая мышца в напряжении, лицо каменное, без единого намёка на эмоцию. Он весь пребывал во внимании, забыв о своём позорном положении подслушивающего.
— Кому теперь эти навыки нужны? — Лузгин, судя по всему, подошёл поближе. Эти слова адъютанта Завадский расслышал довольно чётко. — Меня выкинули отовсюду, как только нынешний государь решил отодвинуть от дел своего дядюшку. Моего бывшего патрона. Кому нужен преданный пёс, кроме своего хозяина? — продолжил адъютант. — К чёрту все заслуги. Они ничего не стоят. Тем более, я не смог довести до логического конца своё главное расследование. Я проиграл. Мне не хватило двух шагов. Сделай я их вовремя, кто знает, как бы сейчас развивались события и какая цифра стояла бы после имени императора России. Второй, третий… вроде подряд, а какая разница между ними… Успей я вовремя, Третий до сих пор прозябал бы у себя в Гатчине в статусе наследника.
— Нам нужны ваши навыки. Хотя я обратил внимание на ваше устремление заняться журналистикой здесь, в Вене, — ответил Чезаре. — Возможно, это было бы полезно. Журналисты — люди свободные, имеют законный предлог задавать вопросы, интересоваться, проявлять любопытство.
— Вы — это кто? Кого вы представляете, Чезаре, когда говорите эти слова? И какую цену предложите? Кстати… Торговля струнными инструментами в Петербурге в мои планы не входит. Я своё будущее с этой страной уже не связываю.
Последние слова Лузгина капитан второго ранга расслышал совершенно ясно.
Если бы Завадский обладал даром графа Калиостро или хотя бы частью таланта столовращателя Юма, то он бы сейчас почувствовал, что итальянец подошёл к большому окну, выходившему на Пратерштрассе, отодвинул тяжёлую штору и стал искать глазами карету, припаркованную на противоположной стороне улицы. Как только кучер заметил его в окне, он трижды постучал рукояткой своего шеста по козлам. Тут же пассажир открыл дверцу, ступил на мостовую и уверенным шагом двинулся ко входу в гостиницу.
Капитан второго ранга Завадский никаким мистическим даром не обладал. Единственное, чем он мог действительно гордиться, так это тем, что первым слышал свист снаряда и успевал вовремя скомандовать «ложись». Тонкий слух Александра Александровича на фоне диалога за дверью уловил движение в номере напротив, где пожилая фрау искала свой зонт от солнца.
Завадский сделал несколько шагов назад и оказался прав в своих предположениях. К тому моменту, когда сухопарая дама провернула в своей двери защёлку, чтобы выйти в коридор, Александр Александрович размеренным шагом уже двигался к лестнице. Фрау очень долго пыталась попасть ключом в замочную скважину и на человека в коридоре совершенно не обратила внимания.
Пульс частыми ударами бил по вискам Завадского, нервное возбуждение достигло кончиков пальцев, которые нервно подрагивали. Подобное ощущение настигало капитана перед атакой, когда ты явственно видишь перед собой вражеский вымпел, но не знаешь, чей выстрел будет удачным и кто первым пойдёт ко дну.
Глядя под ноги, Александр Александрович на площадке между лестничными маршами задел плечом идущего навстречу полного мужчину в котелке и раскидистом плаще.
— Скузи, — произнёс толстяк, продолжив свой путь. На одно мгновение они встретились глазами.
Завадский преднамеренно замедлил шаг, чтобы услышать, в какую сторону коридора пойдёт этот итальянец, но ковровая дорожка сделала своё дело. Капитан всё же успел разглядеть длинные полы плаща, мелькнувшие влево. Туда, откуда он сам только что вернулся.
«Да не может быть… Как это? „Какую цену предложите? Я планов не имею…“ Что за чушь, что он задумал? — мысли роились в голове Завадского, словно пчёлы, растревоженные неосторожным пасечником. — Этот в плаще… где ж я его видел? Очень знакомые глаза… очень… Не здесь, это точно».
Портье, наблюдавший в силу своих служебных обязанностей за любым движением в холле, лишь удивился разительным переменам в образе иностранца, решительно прорвавшегося на лестницу несколько минут назад. Теперь тот шёл к выходу медленно, опустив голову, словно считая под ногами шестигранники бежевой плитки, устилавшей пол…
— …Ответы на ваши вопросы даст человек, который, с вашего позволения, появится сейчас здесь, — произнёс Чезаре одновременно со стуком в приоткрытую дверь.
— Господин Лузгин, разрешите приветствовать вас в мировой столице шпионажа. Уверен, судьба нас с вами свела именно здесь не случайно.
Джованни Ландино, расплывшийся в искренней улыбке, закрыл за собой дверь до щелчка, повесил котелок и плащ на вешалку при входе, одёрнул свой пиджак горчичного цвета и широко расставил руки для объятий.
— Как я погляжу, шпионское ремесло приносит вам стабильный доход, Джованни. Вы заметно раздобрели со времени нашей последней встречи в Петербурге.
Адъютант, как всякий приличный хозяин, встал, сделал несколько шагов навстречу гостю, но от дружеских объятий уклонился, просто подав импресарио руку.
— Ну что же, и для вас мы найдём бокал… — Лузгин направился к серванту со стеклом.
— Ваши уколы цели не достигли, господин Лузгин… — Джованни уселся в кресло. — Я стал слишком толстокожим. Если я здесь, то исключительно из благих намерений. Вы мне симпатичны. Вы были единственным офицером в опере, который не позволял себе даже в мыслях овладеть нашей неподражаемой солисткой. Всё время удивлялся вашей сдержанности… Это служба при Великом князе на вас такой отпечаток наложила?
Лузгин наполнил бокалы и поднял свой, чтобы сказать тост:
— Я уж думал, что время неожиданностей в моей жизни позади, ан нет. Выпьем за хорошие новости. В последнее время я за ними истосковался. Чин-чин!
— Прекрасное вино. Узнаю изысканный вкус Чезаре. — Джованни поставил бокал на столик рядом с креслом и расположился поудобней. — Итак… если я здесь…
— То Чезаре подал вам сигнал в окно о том, что настал подходящий момент и можно подниматься, — улыбнулся адъютант.
— Так и было, Лео… так и было. Ваша проницательность доставила мне в Петербурге много хлопот, но всё же я победил. Простите, что напоминаю, но это всего лишь констатация факта. Если я здесь, то это значит лишь одно. Вы согласились нам помогать, и дальше в разговор должен вступить я. Есть вещи, которые мой друг Чезаре решать не уполномочен. Кстати, дверь в коридор стоило бы держать прикрытой…