— Рад видеть почтенных господ, чем могу помочь? Философия, специальная литература по математике, исследования в области психологии? Не могу допустить, что такие солидные мужчины (Гройзер скептически взглянул на герра Хубера, одетого в старый пиджак с потёртыми лацканами) могут интересоваться бульварным чтивом!
Хубер устало выдохнул, присел на стул возле журнального столика в углу, с удовольствием вытянул вперёд ноги и, поморщившись, положил руку на больное ревматизмом колено.
— Генрих… Этот господин пришёл со мной, чтобы помочь…
— Я прекрасно помню этот любопытствующий взгляд и дворянские манеры. Ещё бы! Даже если я получил бы от Всевышнего, — Гройзер сложил ладони и посмотрел вверх, — весьма заслуженный провал в памяти, который мне очень пригодился бы… То эта жёлтая перчатка вернула бы меня в реальность моментально!
— Генрих… прошу тебя… — Хубер ценил эрудицию и безотказность букиниста, но многословность и витиеватость его речи относил к непреодолимым недостаткам, с которым нужно было только смириться. Не родился ещё тот интеллектуал, который рискнул бы переговорить венского иудея Генриха Гройзера.
— А что ты просишь, Хубер? Ты мне не вернул Мольера! Я надеюсь, ты не рассчитываешь, что я тебе дам с полки книгу, пока за тобой долг? И я же не прошу покупать, друг мой! Только из уважения! Хочешь читать — пожалуйста! Но как же так можно — просить что-то ещё, не вернув долг? Вам подай ладонь, так вы и руку оторвёте!
Адъютант, вслушиваясь в немного картавую быструю речь повелителя книг, поначалу не совсем понял, о чём идёт речь, но тут же припомнил, как естественно букинист искал адрес Анны в своих гроссбухах. Хитрец наверняка знал адрес наизусть. У него таких клиентов единицы. Вот и сейчас голову морочит.
— Генрих, говорю же тебе! Этот господин пришёл, чтобы нам помочь! — вспылил герр Хубер, хлопнув себя по колену, но сделал это неудачно и скривился от острой боли в колене.
— Я не просил мне помогать, я вполне справляюсь и сам. Не понимаю, что ты от меня хочешь, старый тюфяк! — ответил букинист, демонстративно отвлекаясь на ящик с картотекой клиентов.
— От тюфяка слышу! Ты просто невыносимый… Пропах своим нафталином насквозь уже… Открывай. Нам нужно с Анной поговорить. Этот русский пришёл к ней.
Букинист будто не услышал сказанных его другом слов. Он с грохотом задвинул ящик и, показательно вздыхая, отправился в дальний угол за прилавком, где стояла лестница. Стремянку Гройзер раскладывал долго, аккуратно, несколько раз проверил ее устойчивость и только после того, как преодолел первые две ступени, с высоты своего положения констатировал:
— Хубер! Я же не знаю… А вдруг этот господин приволок тебя сюда силой? Ты чего своё колено трёшь? Это же знак! Ты давал мне ясный знак, что пришёл сюда не по своей воле!
— Генрих… Ты неисправим… — улыбнулся Хубер впервые за последние дни.
— Ты сам этого хотел, а что я могу? Я ничего не могу. Это твоя дочь, а не моя… у Гройзера дочери нет… Но если бы была, то Гройзер никогда бы так не поступил!
Пока букинист произносил свою эмоциональную тираду, больше похожую на нотацию с укором, он успел добраться до самого верха лестницы, где взгромоздился на своё кресло.
— Отвернитесь! — сердито прошипел сверху букинист.
Улыбка не сходила с лица адъютанта всё это время. Эти милые старики искренне пытались следовать правилам конспирации в том виде, как они их понимали. Можно было только представить себе, насколько тяжело это им давалось и скольких переживаний стоило.
«Наверное, именно так и выглядит настоящая дружба, — подумал адъютант, вспомнив спину Завадского. — Наверняка присматривал за гостиницей, чтобы чего не вышло. А в старости вот так и будем ругаться, но помогать друг другу… Хотя… „Старый тюфяк“ — это, конечно, лишнее…»
Лузгин не видел, что делает на своей лестнице букинист. Расслышал только непонятный шорох, звук ударившейся о пол книги, чертыхания Гройзера и затем — громкий лязг засова.
— Всё, поворачивайтесь… — Букинист спустился с лестницы по скрипящим ступеням, ловко её сложил, после чего отставил в сторону. Потом Гройзер навалился всей незначительной массой своего старческого тела на полку стеллажа, и вся эта махина с книгами двинулась внутрь, открывая проход в следующее помещение.
— Не смотрите на меня таким взглядом, будто я вам должен. Это всего лишь корешки от старых изданий, которые никто не берёт… — проворчал букинист в ответ на искреннее удивление адъютанта, впервые видевшего такую систему в действии.
— Анна, золотко, к тебе пришли! — громко произнёс продавец книг. — Это твой папа с каким-то почтенным господином. Видит Бог, я не хотел его пускать, но разве можно просто так отделаться от старого Хубера? Оставляю всё на волю провидения.
Удивительное сходство с отцом заметил во внешности Анны адъютант. На художественной фотографии фрау Перлмуттер игра теней делала девушку неузнаваемой. Лузгин даже позволил себе усомниться, узнал бы он её в людском потоке на улице — настолько отличался образ оригинала от того, что он видел на карточке. Узкий нос. Глаза припухшие, но с очень красивым разрезом. Кожа бледная, даже прозрачная, как у наследниц известнейших аристократических фамилий. Пальцы тонкие и длинные, будто созданные для клавиш рояля.
— Доченька, этот господин представился другом твоего…
Адъютант выпрямился, взял трость в левую руку и чётко произнёс:
— Разрешите представиться. Лузгин Леонид Павлович. Прибыл в Вену с целью расследования пропажи известного вам господина Либерта. Очень рад видеть вас, Анна, живой и здоровой. Я думаю, нам есть о чём поговорить… если позволите…
Девушка некоторое время внимательно рассматривала офицера, будто пытаясь сделать для себя какие-то выводы, но потом махнула рукой, в которой держала влажный платок, и молча вернулась в комнату, где переживала заточение последних недель.
— Пойдёмте… Это значит, что она согласна с вами поговорить. Последнее время Анна вообще немногословна. Терзает себя дурными мыслями. Вы позволите? — Хубер, держась за прилавок, направился вслед за дочерью, пригласив адъютанта пройти впереди себя. — Генрих, закрой за нами, только не запирай, пожалуйста. Не дай Бог тебя удар хватит, так мы здесь в мумии превратимся…
Бледность Анны была вполне объяснима. В её тюрьме не было окон. Два трёхголовых подсвечника, густо облитых воском, давали довольно яркий свет. Несмотря на небольшой размер комнаты и постоянно горящие свечи, адъютант для себя отметил, что воздух здесь был совершенно не затхлым — в углу под потолком предусмотрительно была устроена большая прямоугольная решётка. Колыхание пламени свечей явно указывало на движение воздуха. Узкая приоткрытая дверь под этой решёткой вела в туалетную комнату, так что жить здесь можно было с удобствами. Обстановка лаконичная, небогатая, но всё, что нужно. Письменный стол с книгами, гнутый стул, кровать, аккуратно накрытая покрывалом.
— Гройзер давно хвалился, что в его лавке есть потайная квартира. От прежнего хозяина досталась. Полвека назад умели строить. Кто же знал, что она пригодится… — причитал старик, усаживаясь на кровать.
Шкаф закрылся со стороны букинистической лавки, и от прохода остался только едва заметный контур.
— Александр не рассказывал, что у него есть знакомый с такой фамилией, хотя мы были близки и он многим со мной делился, — голос Анны оказался глубоким, очень красивым.
— Я не утверждал, что мы друзья, мне нужно выяснить подробности его… Ну, я вам уже доложил… — Лузгин испытывал некоторое необъяснимое смущение.
— При первом своём визите вы сказали Гройзеру, что принесли книгу, которую просил вернуть ваш друг…
Вот теперь адъютант был готов провалиться сквозь старые доски пола. Догадаться, что из-за шкафа с муляжами слышно, что происходит в лавке, он должен был сразу же, как только заскрипела эта потайная дверь.
— Видите ли, Анна…
— Не оправдывайтесь. У вас с Александром схожий типаж. Он тоже иногда врал. Но ни разу это не выглядело обидно. Что вы хотели от меня узнать? Как он погиб? — девушка часто прикладывала платок к кончику носа, отчего тот густо покраснел.
— Меня интересуют все подробности. Даже самые незначительные. Это очень важно. Я предполагаю, что Александр Либерт нащупал нечто важное. И это нечто стало причиной его гибели. Кроме вас на эту историю пролить свет некому.
— По какой причине я должна вам помогать? — Анна вскинула брови вверх.
— А по какой причине вы здесь сидите уже которую неделю? Вам же никто не помог? — Лузгин постарался придать своему лицу некоторую благостность. Девушка заметно нервничала.
— Те, кого вы опасаетесь, вас тоже ищут. Возможно, ваше спасение именно в том, что у меня, благодаря господину Хуберу, — Лузгин почтительно приложил руку к груди, — получилось это сделать быстрее. А вас ищут. Назовём их людьми графа Кальноки. Остальные подробности для сути дела не так уж и важны.
Анна в очередной раз поднесла платок к лицу, но задержала его дольше обычного. Девушка несколько раз всхлипнула, и адъютант подумал, что она вот-вот разразится рыданиями, но она неожиданно вскочила со стула, зажав рот рукой, и быстро исчезла за узкой дверью туалетной комнаты.
— Это одна из причин моих тревог… — прошептал господин Хубер, приложив ладонь к лицу так, будто делился секретом. — Ей, наверное, нужен доктор. Её мутит уже третий день… А я же каждый день еду свежую ношу.
— Нет худа без добра, как у нас говорят. — Лузгин массировал виски, пытаясь как-то ускорить ход своей мысли. — Очень похоже, что вашей дочери нужен дамский доктор.
Хубер округлил глаза, его передёрнуло, словно от холода:
— Боже… как же я сразу не догадался…
Спустя несколько минут неловкой паузы Анна вернулась к столу, сохраняя подчёркнуто официальное выражение лица, будто ничего не произошло.
— И ещё вот что я вам скажу, Анна. Мать господина Либерта — довольно состоятельная дама из бывших фрейлин двора его императорского величества. Она до сих пор носит траур по усопшему супругу и живёт в одиночестве. Единственное, о чём она мечтает, — это о внуках…