— Здесь уже кто-то импровизировал…
Пальцы Ильи Михайловича ощутили пульс на руке букиниста, что внушало оптимизм, но в остальном он представлял собой зрелище жалкое. Неестественным образом подвёрнутая в сторону нога и непонятного происхождения пятно на шее подсказывали, что напасть, приключившаяся с Гройзером, не имеет ничего общего с естественными причинами.
Только Завадский нагнулся над бесчувственным хозяином книжной лавки, как откуда-то справа раздался немыслимый грохот. Звук шёл от книжного шкафа.
— Вы думаете, у старика буйные соседи через стену? — тихо спросил Подгорский, отвечая на вопросительный взгляд Александра Александровича.
Завадский встал с колена, оглядывая потолок и стены, двинулся вправо. Звук на несколько секунд пропал, но затем с новой силой возобновился. Создавалось такое ощущение, что за стеной бросали об пол мешок с чем-то тяжёлым, потом, после короткой паузы, роняли что-то из мебели и в завершение всего били посуду. На ссору влюблённых это было похоже весьма отдалённо. Скорее на драку.
— Ах, ты ж, … такая! — отчётливо раздалось за стеной русское ругательство, и голос показался Завадскому до боли знакомым.
Подгорский без слов подбежал к шкафу и принялся его ощупывать.
— Отойди! — взревел Завадский и, взяв разбег в несколько шагов, врезался ногой в полку.
Пролетев около метра, капитан упал на что-то мягкое, получив сразу удар каблуком в лицо — Джованни так извернулся, что скинул с себя офицера. Герр Хубер, онемевший от ужаса, ровно сидел на кровати, положив руки на колени. У него в ногах, рядом с окровавленным подсвечником, держась за голову, лежал Лузгин, лицо которого было залито кровью от глубокой ссадины на лбу.
Всё это сумасшедшее действо длилось несколько секунд, за которые невзрачный чиновник посольства Подгорский успел принять и реализовать своё решение. Илья Михайлович, моментально оценив ситуацию и здраво взвесив расстановку сил, которая была явно не в его пользу, входить на поле битвы не стал, а молниеносно извлёк из внутреннего кармана миниатюрный двуствольный Ремингтон 95 Дабл Дерринджер и оба заряда, не целясь, выпустил в неизвестного ему толстяка.
Тесная комната наполнилась сладковатым запахом сгоревшего пороха, и все персонажи битвы замерли на своих местах. Первым тишину нарушил Завадский:
— Это же импресарио…
— Не-е — ет… только не это… Ты живым нужен, Джованни! — Адъютант подполз к стонущему от боли итальянцу и принялся остервенело бить того по пухлым розовым щекам, будто от силы удара зависело, выживет раненый или нет.
— Это же он тогда в гостиницу зашёл, ну точно! Это был он, Илья Михайлович! — крикнул Подгорскому капитан Завадский, держась за челюсть.
— Ну, по крайней мере, одним вопросом меньше… Его превосходительству не придётся писать объяснение в министерство. Не предал… — удовлетворённо пробормотал Подгорский, пряча пистолет в компактную кобуру, надетую под сюртук.
— Джованни! Джованни! Кто у тебя остался в России? Говори… кто? — Лузгин продолжал тормошить итальянца, который терял сознание. — Облегчи душу, ты же католик! Попадёшь в преисподнюю, чёртов убийца! Облегчи душу! Покайся, тварь!
Глаза импресарио то открывались, обнажая закатывающиеся кверху зрачки, то снова закрывались, дыхание перебивалось тихими, едва слышными стонами.
— А ты поклянись, что выполнишь моё последнее поручение. И перекрестись, как у вас положено… — пробормотал Джованни.
— Вот те крест! Выполню, что скажешь, не подыхай только! — прокричал ему в лицо адъютант, понимавший, что жить скрипачу остались считанные секунды. Его лицо всё больше искажала неестественная гримаса конвульсий. — Кто у тебя там остался? Где? Москва? Петербург? Говори же!
Итальянец нашёл в себе силы улыбнуться.
— А ты даже не выслушал мой приказ, адъютант… Похорони меня на родине. Деревня Риомаджоре.
Голос импресарио звучал всё тише, и слова он произносил всё медленней.
— На берегу моря. Рядом с моей маленькой Паолой похорони…
— Я сделаю, Джованни, я клянусь… Риомаджоре. Я запомнил. Говори, итальянец, отвечай…
— Никого в России не осталось… — прошептал импресарио, захлёбываясь булькающим кашлем. — Никого. Похоронишь?
Адъютант посмотрел на тяжёлый подсвечник, которым Джованни разбил ему голову, потом на кашляющего кровью итальянца.
— Сам сдохнешь, рожа иезуитская… И тут обманул… Не буду брать грех на душу…
Джованни собрал последние силы и дотянулся до руки адъютанта, чтобы обратить на себя внимание:
— Не обманул. Последний мой агент свою миссию выполнил… Она одного вашего знатного генерала со света сжила… Отравила. Доложили, что нет её больше. Не знаю… Всё. Нет больше никого…
Послесловие
— И представляешь, фельдфебель Лоик врывается в эту секретную конуру, звучат выстрелы! Два!
Фрау Крайнль, затеявшая торжественный обед по поводу повышения супруга в должности, разделывала запечённого гуся, восхищённо поглядывая на мужа.
— И всё мимо! Лоик же роста малого, как ребёнок, ты помнишь. Пули прошли выше головы. Отважный малый!
— Слава Господу, тебя не ранило… — проворковала хозяйка дома, подкладывая в тарелку Мартину ножку, покрытую поджаристой коричневой корочкой.
— И не говори… Пришлось использовать револьвер. Тут или я, или меня… Этот маньяк мало того, что убил несчастную девушку, а перед этим её жениха, он ещё и отца этой Анны довёл до сердечного приступа. Только успел старик сказать, что итальянец этот именно тот, кого я ищу по делу убитого тирольца, как тут же испустил дух. Не выдержало сердце.
Фрау Крайнль, восхищённо глядя на супруга, взяла его обеими руками за лицо, притянула к себе и поцеловала, вытянув губы в трубочку.
— А как твой роман? Теперь сюжет стал таким ярким, что коммерческий успех просто обеспечен!
Инспектор с важным видом заправил под воротник салфетку, взял рукой гусиную ножку и, перед тем как насладиться любимым блюдом, нехотя ответил:
— Пока повременю с романом. Нужно осмыслить случившееся. Слишком много острых впечатлений…
— Ай да баламут, ай да адъютант!
Князь Лобанов-Ростовский не находил себе места. Он ходил по кабинету, пересекая его по диагонали за двенадцать шагов. Их количество Лузгин посчитал сразу. Каждый из них отдавался в висках острым ударом головной боли.
— Ты не понимаешь, Леонид Павлович, ты не понимаешь, что ты добыл! Это же прелюдия к новой партитуре всей европейской политики! — причитал князь, перечитывая листы. — Немедля в Петербург! Подгорский! Делай что хочешь, но бинты эти с него нужно снять. Одеть во всё лучшее, напудрить, шляпу ему найди, я не знаю…
— Ваше величество, в подтверждение предположений министерства и моих лично… Несмотря на мою лояльную позицию по отношению к Германии… Я ставлю долг служебный превыше всего… Я вынужден констатировать…
Александр Третий раздражённо выдернул из воды поплавок с пустым крючком. За три четверти часа, которые ему удалось выкроить для рыбалки на закате, поклёвка случилась лишь единожды. Хитрый хариус плескался рядом, дразня рыбака желтоватой чешуёй, сверкавшей в свете уходящего солнца.
— Да что ты мямлишь, как дитя малолетнее, Николай Карлович? Приключилось чего? Вильгельм войной пошёл? — Царь терпеть не мог этой нерешительности министра иностранных дел в своём присутствии, но исполнительность и преданность Гирса перевешивали все его недостатки, вместе взятые.
— Не так давно ваше величество соизволили приказать добыть доказательства моих сомнений по поводу искренности императора Вильгельма в заверениях о крепкой дружбе.
Царь нанизал толстого червя на крючок, закинул в воду подкорм и только потом, сосчитав в уме до десяти, закинул поплавок в то же место.
— Та-а — ак… И что там у тебя? Неужто получилось?
— Абсолютно так, ваше величество. В нашем распоряжении имеется австрийский экземпляр трёхстороннего секретного договора между Германией, Италией и Австро-Венгрией, в котором они обязуются оказывать военную помощь в случае нападения третьих стран. Документ доставлен из Вены дипломатическим курьером.
Поплавок резко нырнул, запустив по ровной глади пруда несколько кругов, потом выскочил наверх, но опуститься назад в воду не успел. Рыбак резко дёрнул удилище, и золотистый хариус, извиваясь и сверкая, взлетел в воздух.
— Попался, стервец… А ведь эти третьи страны — это или мы, или Франция… Знаете что, Гирс… Давайте-ка вы посла французского посетите. Разведайте на своём дипломатическом языке, как они видят…
— Тридцать семь лет назад! Тридцать семь лет назад я мечтал увидеть в свою подзорную трубу эту крепость, но дальше фортов Бомарсунда[55] мы не пошли. До сих пор не понимаю, почему мы с англичанами тогда остановились. Перед нами было всего двадцать восемь русских кораблей, стоявших на рейде Кронштадта. Мы бы их просто разнесли в щепки! И вот! Я всё-таки здесь! На лучшем броненосце Франции!
Торжественную речь контр-адмирала прервал доклад вахтенного матроса:
— Четырнадцать узлов!
— Господин контр-адмирал… строй растягивается. Наша машина слишком сильна. Мы отрываемся от эскадры, — доложил капитан Боссю.
— Сбавьте до двенадцати! — скомандовал Жерве, но его классический французский профиль с крупным носом и пышными усами выражал при этом неудовольствие.
Приземистые линии фортификационных сооружений Кронштадта и стоящие у причалов военные корабли русского флота с мостика броненосца «Marengo» уже можно было наблюдать невооружённым глазом. Эскадре предстояло обойти крепость с юга.
— Поднять русский флаг! — скомандовал контр-адмирал. — Орудия-я — я… Для салюта наций… Огонь!
Орудия второго калибра левого борта броненосца с интервалом в несколько секунд палили холостыми зарядами. Эти выстрелы в соответствии с традицией перемежались с салютом из орудий русского фрегата «Герцог Эдинбургский», поднявшего в знак гостеприимства флаг Французской республики. Каждый фрегат выполнил по двадцать одному выстрелу, символично разрядив орудия.