– Конечно, дорогая. Только бы эти трагические события не повредили тебе и нашему малышу, – сказал Бомбель с нежностью.
– Благодарю за заботу, дорогой, – она улыбнулась. – Но не поехать я не имею права. Я знала Ферстеля. Мы много времени провели вместе… – осеклась. – Кружева Жозефины, которые он мне привез, не должны достаться больше никому. Он обещал поговорить с женой. Мы выкупим кружева, да, милый?
– Выкупим, Терезия. Обязательно выкупим. И даже дадим вдове Ферстеля больше, чем она попросит, обещаю…
Терезия тщательно продумала траурный наряд, надела шляпку с вуалью, чтобы никто не увидел ее слез. Она не была уверена в том, что слезы прольются из ее глаз, но решила все же перестраховаться. Карета Бомбелей подъехала к месту погребения. Терезия и Рудольф присоединились к длинной траурной процессии, во главе которой были граф Монтенуово, художник Матиас Анджалеоне, поддерживающий под руку вдову Ферстеля. С другой стороны Луизу поддерживала под локоток Иссидора.
Лицо Бомбеля искривилось.
– Наша горничная теперь живет на плантации, – процедил он сквозь зубы. – Мерзавка даже не скрывает своей радости.
– Оставь ее, Рудольф, – приказала Терезия, направившись к Луизе.
– Примите мои соболезнования, дорогая, – сказала она, глядя на бледное лицо вдовы Ферстеля. – Как чувствует себя ваш ребенок?
– Наш ребенок умер сразу же после вашего отъезда, – ответила Луиза с вызовом.
– Господи! – вскрикнула Терезия. – Простите, я не знала… Бедная девочка, как вам сейчас тяжело… Крепитесь, мы поможем вам… Не стесняйтесь, обращайтесь к нам, если будет нужно.
– Благодарю вас, госпожа Бомбель, – сказала Луиза. – Я тронута вашим вниманием и заботой, но обращаться за помощью к вам я не буду. Меня опекает граф Монтенуово, мне ничего не нужно, – отвернулась.
Ей было неприятно смотреть на холеную банкиршу, которая даже к траурному наряду подобрала украшение. Еще стоял в ушах Луизы звук хлопнувшей двери, а перед глазами ехидная усмешка, возникшая на губах этой лживой женщины, когда она усаживалась с Ферстелем в экипаж.
Поняв, что ее попытка влезть в душу Луизы провалилась, Терезии затаила злобу.
– Несчастная, но дерзкая девица, – сказала она, взяв мужа под руку. – Нам незачем тратить свое время на этих неблагодарных людей. Довольно с них нашего присутствия на похоронах. Я устала. Едем домой…
Бомбель помог ей усесться в карету. Всю дорогу они молчали. Терезия чувствовала себя раздавленной. Смутное предчувствие чего-то недоброго зародилось в ее душе. Она отнесла его к разряду крушения надежд и попыталась придумать нечто новое, чтобы поскорее забыть о Ферстеле…
… Луиза смогла войти в дом только после похорон. Она с опаской ступала на ступени, с которых скатился Ферстель, сожалела о произошедшем с ним несчастии. Портрет в резной раме, который привезла Терезия Бомбель, так и остался стоять на столе у зеркала. Луиза остановилась перед ним, сказала:
– Ну, что ж, император Ферстель, вот и закончился ваш земной путь. Вы прожили свою жизнь так, как считали нужным. И не ваша вина, что вы не смогли оправдать моих надежд. Вы и не должны были их оправдывать, как впрочем, и я ваши. Мы жили вместе под этой крышей, иногда спали в одной постели. Но мы всегда были чужими. Мы никогда не любили друг друга. Никогда. Простите меня, император… Я вас тоже прощаю… Прощайте…
Луиза вытерла слезы, пошла вниз, стараясь не дотрагиваться до перил.
– Уезжаете? – спросила Далия.
– Да. Я не могу здесь находиться, – ответила Луиза. – Мне страшно. Кажется, что сейчас он войдет, что… – прижала ладонь к губам. – Не хочу об этом, прости…
– Мы будем следить за домом, госпожа. Не волнуйтесь, все будет так, словно хозяева здесь. Я вам обещаю, – сказал Хорхе.
Она обняла его, поцеловала в щеку.
– Благодарю тебя, мой друг. Спасибо, что спас меня. Прости, что не сразу поблагодарила тебя за это. Я находилась между небом и землей, между жизнью и смертью, и рада, что жизнь победила.
– И мы рады, что вы живы, госпожа Луиза, – Хорхе поклонился Луизе. – Не продавайте плантацию, пожалуйста.
– Не продам, – пообещала она…
Огонь любви
…Полугодовой траур по Ферстелю закончился незадолго до Дня Благодарения. Луиза сняла черное платье и пошла с Матиасом в Собор Святого Луиса – главный кафедральный собор Нового Орлеана, чтобы поздравить Альбертину и графа Монтенуово с законным браком. Альбертина, одетая в свадебный наряд, выглядела помолодевшей лет на тридцать и была необыкновенно похожа на дочь Иссидору. Граф, одетый с безупречным вкусом, показался Луизе сказочным принцем, покорившем сердце чужеземной принцессы.
Наблюдая за свадебной церемонией, Луиза поняла, что в реальной жизни чудо возможно, главное не терять надежды на то, что оно произойдет. И хорошо, что сейчас у алтаря стоит не она. Только издали можно уловить все звуки, сливающиеся в единственное слово «Люблю!»
И божественная музыка органа, и замирание сердца, и желание жить сейчас сильно в ее душе, как никогда прежде. Она – счастливейшая из женщин. Она любит и любима. Рядом с ней человек, который не бросит ее никогда, не предаст, не обидит, не осудит, потому что в его сердце нет места ненависти. Все его существо наполнено светом любви. Этот свет никому не погасить…
Она крепко сжала руку Матиаса, шепнула беззвучно:
– Люблю.
– Люблю, – сказал громко граф Вильгельм Мотенуово.
– Люблю, – пропела Альбертина.
– Люблю, – шепнул Матиас, поцеловав кончики пальцев Луизы.
Молодожены вышли из собора, уселись в карету, запряженную тройкой белоснежных лошадей, уехали на плантацию Ферстеля…
Луиза и Матиас обвенчались тремя месяцами позже. Луиза стала графиней Родригес Ферстель Монтенуово. Они остались жить в доме графа на ру Бельвиль. В зимнем саду, который спроектировала Луиза, проходили выставки картин Матиаса и кружев, сплетенных Луизой. Главные модницы Орлеана мечтали купить вышивку графини Монтенуово и портреты, написанные ее супругом, графом Матиасом Анджалеоне Монтенуово.
Первенец семьи Монтенуово появился в Вене, где проходила персональная выставка Матиаса. Мальчика назвали Штефаном, крестили в Соборе Обета Вотивкирхе, любимом соборе Луизы.
Солнечный свет проливался вниз через мозаичное окно-розу. Мраморные колонны, поддерживающие своды собора, словно воины охраняли безмятежное счастье Матиаса, Луизы и маленького Штефана. Со стен, украшенных фресками, на них смотрела вечность. Все было торжественно и красиво. Звучал орган, горели свечи, пели колокола.
Матиаса поразило ажурное великолепие собора. Ему стало ясно страстное стремление Луизы вернуться обратно. Неоготика, созданная руками людей, и ему не давала теперь покоя. Ничего подобного в милой его сердцу Луизиане увидеть было нельзя. Зато природа Луизианы, непохожая на европейскую, рисовала такие шедевры, которые здешним жителям не могли даже присниться.
Чтобы ничего не забыть, Матиас сделал несколько набросков. Из них потом появился цикл картин, посвященных Вене.
Через пять месяцев семья Монтенуово вернулась в Луизиану, чтобы уже никогда больше ее не покидать…
…Терезия Бомбель умерла при родах своего третьего ребенка. В агонии она видела у своей постели Ферстеля. Он стоял у изголовья со скрещенными на груди руками, смотрел на ее мучения с нескрываемой радостью. Время от времени вокруг него появлялись уродливые дети с охапками серого мха. Они кидали мох в лицо Терезии и зажигали огонь.
– Гори, гори ясно, – пели дети.
– Не спеши, Терезия, не спеши. Пусть разгорится сильнее огонь нашей любви, – шептал Ферстель своим надтреснутым голосом. – У нас впереди целая огненная вечность. Вечность яркого, горячего огня. Но еще не время нам слиться в страстном поцелуе. Помучайся еще немного. Насладись сполна своими страданиями.
Это тебе наказание за то, что ты отвергла мою любовь. Ты предала меня. Ты рожаешь чужого ребенка…
– Это твой ребенок, твой, – кричала Терезия в бреду. – Не убивай меня. Я молода и красива… Я должна жить… Жить… убирайся прочь… Нет, не уходи… Я люблю тебя… Люблю только тебя…
Бедный Бомбель не мог смотреть на страдания Терезии. Он сидел у ее постели, слушал ее крики и проклинал себя за то, что мечтал о третьем ребенке. Конвульсии, пробегающие по телу Терезии, становились более частыми и продолжительными. Она с такой силой сжимала его руку, что он стонал от боли вместе с ней.
– В нее вселился дьявол, – восклицала повитуха, дежурившая у кровати. Она брызгала в лицо Терезии болотной водой, шептала слова заклинания, но бес не хотел уходить из тела банкирши.
Терезия мучилась больше суток. Когда же она испустила последний вздох, то еще долго звенели в воздухе прощальные слова:
– Фран…
Все решили, что так она простилась со своей мечтой о Париже и желанием стать императрицей Франции.
Мальчик, рожденный Терезией, прожил три дня и умер от водянки мозга.
Бомбель был безутешен. Он не желал никого видеть. Закрылся в комнате и плакал. Он считал себя виновным в смерти жены, потому что его ребенок убил Терезию. На этот раз его семя оказалось смертоносным. Наверное, та ненависть, которую он питал к Иссидоре, вернулась обратно и погубила самое главное богатство Бомбеля – его незабвенную Терезию. А, может, виной была его ревность, его беспочвенные подозрения в измене. Что теперь гадать? Остается только плакать и каяться в содеянном. Ему предстоит всю жизнь нести крест вины. Хватит ли у него сил не сломаться под этой тяжестью? Ах, почему он не умер вместе с Терезией? Лучше бы он умер…
Но, разве можно спорить с Творцом и указывать Ему, что лучше, что хуже. Раз Бог решил, что Терезия должна уйти, а он должен остаться и жить, значит нужно принять Его волю и смириться.
– Да, я должен жить ради детей, – сказал Бомбель немного успокоившись. – Я возьму себя в руки… Пока у меня нет сил, но потом… скоро… все встанет на свои места… или не встанет, но будет легче…
Хорошо, что Николя ведет дела… Ему тоже нелегко, он любил Терезию. Они были близки, он это знает. Не осуждает, а теперь, как никогда чувствует к Николя привязанность.