Так вот пошутишь, а тут уже и слухи поползут, а некоторые слухи иной раз обрастают плотью и становятся реальностью. Но если меня и на самом деле «выдвинут» в князья, подам в отставку.
Я подошел к платяному шкафу, открыл дверцу, полюбовался на френч с тремя орденами Красного знамени. Мысленно примерил — как бы здесь смотрелся крест Почетного легиона? Красиво бы смотрелся...
— Ты уже обдумываешь, в каком мундире на троне сидеть станешь? — не удержался Артузов от шпильки.
С неким душевным стенанием (мундир мне в ближайшее время носить не светит), я закрыл дверцу и хмыкнул:
— А я предложу Владимиру Ильичу твою кандидатуру. Скажу, что товарищ Фраучи — потомок древнего рода, хоть и итальянского. А у Галиции, как у части бывшей Польши, свои традиции — приглашать на престол иноземных владетелей. Вон, Стефан Баторий, Генрих Анжуйский. Еще Август Саксонский. Да и Сигизмунд, который на Москву шел, не поляк, а швед. Вроде, швейцарцев, которые итало-эстонского происхождения не было. Надо исправить.
Артузов в деланном испуге замахал руками:
— У меня самое, что ни на есть, пролетарское происхождение. Сыровар я, потомственный. Отец сыр варил, дед и прадед. Предки, правда, из бывших священнослужителей. У нас бы сказали — расстриги.
— Ничего, — бодренько отмахнулся я. — Я в архивах пороюсь, отыщу, что твои предки в каком-нибудь италийском герцогстве правили. Не найду документов — нарисуем. Еще я могу отречься от престола в твою пользу.
Пройдясь по кабинету, провел пальцем по столу и сейфу. Обнаружив пыль, вздохнул:
— А в кабинете будущего графа уборщицы не бывает? Вот, как разгневаюсь и отправлю всех в ссылку.
— Так будущему графу нужно коменданту здания заявку оставлять, чтобы уборщица пыль вытирала и полы мыла, — ехидно парировал Артузов. — Мне, как сам понимаешь, и без графских кабинетов дел хватает, а сам комендант в твой кабинет не осмелится никого впускать — все-таки, кабинет члена коллегии и начальника отдела. Кстати, завтра коллегия, а потом совещание в узком кругу.
— В узком — это насколько?
— Мы с тобой и товарищ Дзержинский. Будем вопрос о Савинкове обсуждать.
— Ты название операции придумал? — поинтересовался я.
— Пока не придумал, — покачал головой Артур.— Да и какая разница, как называться будет? Придумаем что-нибудь этакое. Чтобы и по смыслу подходило и, что враги не догадались.
Фраза «чтобы враги не догадались» — моя. В этом мире я ее не слышал, но сам пару раз произнес. Очередной «аксенизм».
— Ну, ты пока думай, а заодно объясни — с чего бы МУРу на Лубянку звонить? Мало ли я кем интересовался, а если уж кто-то с ума сошел, так это к врачам.
— Там вопрос-то не только о твоем певце. Мы с Быстровым по другому делу хотели встретиться. Певец-то уж так, просто для справки. Я подумал, что пока мы с Быстровым и его начальством свои дела обсудим, то ты — если тебе интересно, с парнем поговоришь. Быстров сказал, что он себя пророком вообразил. Знаю, что ты любитель фантастики.
Нет, определенно надо встретиться с этим парнем. Как там его? Тимофей Кольцов?
— Оперуполномоченный позвонил начальнику КРО? — недоверчиво протянул я. Нет, все в жизни бывает, но не тот уровень у простого опера, чтобы звонить Артузову. Начальник МУРа — еще куда ни шло.
— Я вчера сам в МУР звонил, просил, чтобы Быстров со мной связался, — пояснил Артузов. — Дело у нас наметилось, общее с уголовным розыском.
— А что за дело, если не секрет?
— Вчера днем убили Маяковского.
Убили Маяковского? Ну ни хрена себе. А кто теперь стихи о советском паспорте писать станет?
— Не из-за Лили Брик?
— Из-за нее, стервы, — подтвердил Артур.
М-да, лучше бы Лилю Брик убили.
[1] Реальные факты. В милиции в период НЭП ситуация была еще хуже.
Глава семнадцатая. Рецепт грядущего счастья
Артузов отправился беседовать с Быстровым и его начальством, а я спустился вниз, в допросную камеру и сидел там, в ожидания певца с Сухаревского рынка.
Побеседовать с «попаданцем» (а я не сомневался, что парнишка попал к нам из будущего) было интересно, но на фоне услышанной новости о гибели Маяковского, интерес несколько поблек. Артузов был немногословен, да здесь и слов-то много не требовалось. Лиля Брик «замутила» очередной роман, избрав своей жертвой бывшего подполковника, а ныне высокопоставленного сотрудника штаба Восьмой армии товарища Челнокова, находившегося в Москве в служебной командировке. Для Осипа Брика хождения супруги налево были нормой, для Маяковского, хоть и неприятным, но терпимым делом, а вот сам Челноков, обнаружив, что его любимая женщина изменяет ему с другим, не выдержал и, застав в постели Лили голого мужчину, схватился за револьвер. Нет, отчего же он застрелил поэта, хотя следовало стрелять женщину? Маяковского жалко. Нет бы застрелили кого другого из футуристов — Бурлюка там, Крученых. Еще странно, что этим делом занимается КРО, да еще сам начальник отдела. Нет, Артур Христианович о чем-то недоговаривает, но я его не виню. Я ведь и сам не рассказываю своему другу и половины того, что он хотел бы знать. У каждого из нас свои секреты. Кстати, вот еще одна «непонятка» — почему контрразведка так быстро вычислила «крота» в штабе у Фрунзе? Телеграмму я отправил две недели назад, а они уже инфу отработали? Не слишком ли быстро?
Из задумчивости меня вывел конвоир, вводивший юного арестанта.
— Товарищ начальник, арестованный Крюков доставлен, — доложил милиционер.
— Отлично, — кивнул я. — Вы пока подождите, а гражданин Крюков пусть присаживается.
Конвоир усадил на табурет с виду невзрачного парнишку, на вид — лет пятнадцати, худощавого, с узким лицом и наглыми глазами. Под глазом багровел синяк, на щеке ссадина. Штаны и рубаха драные, на ногах какие-то опорки.
— Наручники оставить или снять? — поинтересовался милиционер перед тем, как уйти.
— А он буйный? — спросил я.
— Не ссы, начальник, я тебя не трону, — усмехнулся Крюков, демонстрируя выбитый зуб. — Или трусишь?
— Раз так, то наручники лучше оставить, — решил я. Ишь, на слабо он меня будет брать.
Милиционер вышел, а Крюков, развалившись, насколько позволял вмурованный в пол табурет, нагло спросил:
— Так трусишь все-таки?
Я искоса посмотрел на парня, а потом сказал:
— Не то, чтобы я вас опасался, гражданин Крюков, но кто знает, вдруг я с вами сразу не справлюсь? Вам-то терять нечего, а у меня костюм дорогой. В Москве мне такой не купить. Да и физиономия своя мне дорога. Вам-то уже терять нечего, а мне не хочется, чтобы щеки поцарапаны были. У вас вон, — кивнул я на руки парня, со сбитыми костяшками пальцев, — ногти два года не стрижены, а под ними грязь. Кто знает, а вдруг у вас бешенство? Да и ладно, если бы член коллегии ВЧК с белогвардейцами дрался, а с мелким уголовником... Несолидно.
Я ждал, что Крюков оскорбится на грязные руки, но его обидело другое:
— Это кто же мелкий уголовник? Да на мне жмуров больше, чем у тебя пальцев на руках.
— Вот-вот, — грустно сказал я. — Мало того, что сявка, так еще и дурак. Своими подвигами только шелупонь хвастается, а серьезные люди помалкивают.
— Эх, снять бы браслеты, я бы тебе показал, кто из нас сявка.
— Вот потому-то я с тебя браслеты снимать не стану, — вздохнул я.
— У тебя ж, небось, пушка есть?
— Так какой же дурак в камеру с пушками ходит? И, вообще, Крюков, жалко, что я на тебя время тратил. Думал, что ты не то пророк, не то из будущего к нам попал. Надеялся, что ты мне что-то важное скажешь... А ты, оказывается, малолетка, который только кулаками умеет махать. Ладно, у меня и без сопливых дел много ...
Я открыл рот, а парнишка, поняв, что сейчас позовут конвоира, встрепенулся:
— Э, гражданин начальник, так чего вызывал-то?
— А какая тебе разница? — хмыкнул я. — Да и мне ты неинтересен. Кулаками махать — дело нехитрое.
— А если я скажу, что я и на самом деле прибыл из будущего, ты поверишь?
Жаль, что не успел расспросить Артура — о чем-таком вещает пророк, но ничего страшного, уточню по мере разговора.
— Не поверю, — покачал я головой, а потом уточнил. — Я бы поверил, что ты из будущего, если бы разговаривал повежливее. Неужели в будущем не знают, что чекисты шутить не любят? Не должны наши потомки быть такими дурными.
— А что вы мне сделаете? К стенке меня нельзя ставить, мне только пятнадцать. И в тюрьму меня не посадят, а только в школу-коммуну определят. Фиг ли мне ее бояться? А я за три года такого насмотрелся, что мне никакая республика ШКИД не страшна.
Не упомню, у нас уже появилась школа имени Достоевского? Или он про фильм вспомнил?
— Хочешь, я тебе одну вещь скажу? — усмехнулся я. — К стенке тебя поставить — как два пальца об асфальт. Я тебя к доктору отправлю, а он вмиг нарисует, что на самом-то деле тебе не пятнадцать, а все семнадцать, а то и восемнадцать годиков.
Елки-палки, я же говорил оперуполномоченному Быстрову, как можно поставить к стенке малолетнего засранца, сделав это почти законным путем, а он не внял. Может, пожалел, а может, просто закрутился с делами? И такое могло быть.
— Да? Можно возраст через доктора определить? — заинтересовался Крюков. — Тогда, гражданин начальник, вызывай доктора, пусть возраста мне добавит. Может, на том свете и лучше будет, чем здесь? Я же тебе не вру — я из будущего сюда попал, фиг ли мне смерти бояться? Ну, расстреляют меня, я куда-нибудь попаду, вот и все.
А ведь он и на самом деле смерти не боится. Странно. Вот я, почему-то ее боюсь. Или Крюков слишком самоуверен?
— Все может быть, — не стал я спорить, решив зачем-то перейти на вы. — Перенесется ваша душа куда-нибудь в эпоху короля Артура. Читали ведь Марка Твена?
— Это который про Тома Сойера писал?
— Ага. А еще он писал про Гекельберри Финна, и о приключениях янки из Коннектикута при дворе короля Артура. Читали?
— Фильм смотрел.