— Твое сердце говорит, что он жив? — спросил папа.
— Да.
— Тогда он жив.
— Вечный оптимист. Птица сказала тебе, что он еще дышит?
— Птицы о многом говорят. Эта сказала, что ты сама не своя.
Губы Сорчи дрогнули.
— Да?
— Ты знаешь правду, милая. Ты даже не ходила к храмам.
— Не хочу.
— С каких пор? — папа отпустил ее руку и ударил кулаком по столу. — Те храмы были для тебя очень важны даже в детстве. Что изменилось?
— Я уже не верю, что они полезны.
— Врешь.
Она вспомнила, как фейри ощущали вкус ее лжи в воздухе. Может, в отце было больше крови фейри, чем у нее. Сорча приподняла бровь.
— Думаешь?
— Ты сейчас ожесточилась. Ты сломаешь спину, заботясь о нас, но я не думаю, что ты хочешь этим заниматься. Было время, когда ты работала бы до своей смерти, чтобы спасти нас. Теперь не знаю, есть ли тебе дело.
— Конечно, есть.
— Тогда где твоя вера? Где твоя просьба фейри, чтобы они пришли на помощь? Ты стала такой наглой, что думаешь, что справишься сама?
Она встала из-за стола. Ее ногам нужно было двигаться, разум кипел, пока она расхаживала по кухне.
— Я боюсь! Это ты хочешь услышать? Я не исполнила свою половину сделки, этим я нарушила сделку с фейри. Я не могу идти к храму, потому что не знаю, что там меня ждет.
— Думаешь, они тебя убьют?
— Не знаю! — Сорча вскинула руки, поймала пальцами стебелек травы и бросила на пол. Она вздохнула и посмотрела на потолок. — Я схожу за метлой.
— Нет, — папа поднял руку. — Ты покинешь дом и пойдешь к храму.
— Что будет, если я не вернусь? Кто будет вытаскивать жуков из ваших тел и сберегать ваши жизни?
— Мы сами справлялись год.
— Потому что я сделала это частью сделки! — ее крик поднялся до крыши, и голубь вылетел с чердака. Она вздохнула и потерла виски. — Прости, я не хотела кричать. Я не хочу, чтобы вы умерли, и я не доверяю целителям в деревне.
— Как и я. Но я думаю, что у фейри еще есть планы на тебя. Мы живы не просто так, — он встал и убрал ладони от ее лица. — Ты — талантливый целитель, Сорча. Но не только из-за тебя жуки еще не убили нас.
Он был прав. Она заметила, как быстро они исцелялись после ее операций. Жуки не размножались в них так, как в других ее пациентах. Весь бордель словно застрял во времени. Они все еще были больны, с тем же количеством жуков, но хуже не становилось.
— Мне нечего им принести, — буркнула она. — Ни сахара, ни сливок, ни цветов из наших садов.
— Тогда принеси им свои извинения.
— Фейри нет дела до моей вины. Им нужны подношения.
— Может, они тебя простят. Помню, раньше люди ходили к храмам, чтобы быть в ладах с фейри и природой. Я не верю, что важно всегда что-то им давать. Порой подарок — уже быть там.
— Когда ты стал философом? — спросила она с кривой улыбкой.
— В то время, когда посмотрел смерти в глаза, и она сказала, что дочь спасла мою жизнь.
Слезы обожгли ее глаза.
— О, папа.
— Не надо такого. Иди, девочка, собери на обратном пути те милые травы.
— Одуванчики?
— Плевать, что они сорняки, они вкусные, хороши для моих старых костей. И передай привет фейри от меня.
Она взглянула на охапку белья и пожала плечами.
— Почему бы тебе не пойти со мной? Ты еще с ними не общался.
— Они не захотят, чтобы я начинал сейчас. Они увидят старика, идущего к ним, и решат, что я заблудился. Им проще общаться с милой девушкой. Иди уже!
Сорча не стала спорить дальше. Ее сестры снова закричат, и она упустит шанс. Она выбежала из кухни, укуталась в плащ и вышла наружу.
Холодный воздух наполнил ее легкие, покалывая. Она охнула, воздух заряжал ее кровь бодростью. Она оживала, покидая бордель.
Она сильно изменилась.
Папа не ошибался, указав, что ей нет дела. Она скучала по семье, но расстояние дало ей опыт, изменило ее взгляды. Ее сестры не могли перестать говорить об обыденном, мужчинах, чистоте, еде и напитках. Отец говорил только о путешествиях, но это хоть немного развлекало. И у них не было магических качеств фейри, что стали ей так дороги.
Старая калитка скрипнула, когда Сорча открыла ее. Она хотела починить ржавую петлю. Ей нужно было починить ставни, залатать дыры в крыше, убрать на заднем дворе… и список тянулся все дальше и дальше.
Может, она презирала такую жизнь. Она жила какое-то время в замке, ей прислуживали. А теперь она прислуживала остальным.
— Я так низко пала? — спросила она, взглянув на силуэт дома. — Я презираю их, потому что они больны?
Да. Ответ был гулким «да» в ее голове, словно криком в овраге.
Она сжала калитку, хмуро глядя на дом, словно это было проблемой.
— Сорча! Снаружи холодно, — мягкий мужской голос заставил волоски на ее шее встать дыбом.
Она фальшиво улыбнулась, скаля зубы.
— Геральт.
Он подошел к ней с грацией танцора. Узкие брюки обвивали его ноги, он явно считал ноги своей лучшей чертой. Объемный плащ из черной шерсти подметал землю за ним, убирая снег.
— Ты простудишься, Сорча, и кто будет заботиться о тебе, пока ты помогаешь своей семье?
— Я справляюсь неплохо сама.
— Но не обязана, — он снял свои кожаные перчатки палец за пальцем. — Прошу, позволь.
— Я не возьму твои перчатки, Геральт.
— Бери! Каким бы я был джентльменом, если бы дал тебе ходить без должной одежды?
Он взял ее за руку, вложил печатки в ее ладонь с улыбкой, от которой ей хотелось ударить его. Она выронила перчатки на землю.
— Так ты обходишься с женщинами? Будто они не понимают, что нужно самим позаботиться о себе?
— Они не обязаны заботиться о себе.
— А если некоторым из нас хочется?
— Почему тебе хочется?
Сорча фыркнула и закатила глаза.
— Ты не поймешь.
— И не хочу. Мне нравится заботиться о тех, кто дорог моему сердцу…
— Не надо, — она перебила его, подняв руку. — Я не хочу слушать тебя. Мне нужно идти, Геральт. Уж прости.
— Я пойду с тобой. Ты идешь в город?
Конечно, если женщина шла одна, то она шла в город. Сорча старалась не закатывать глаза, но не справилась. Куда еще могла идти женщина, если не в город? Глупый мужчина.
— Я иду в храм.
— В какой храм? В церковь?
— Нет. В лесу.
— Ах, — он нахмурился. — Ты бы не призналась в этом до своего исчезновения.
— Люди меняются.
— Видимо, да.
Ее сапоги хрустели по снегу, оставляя едва заметные следы. Она не собиралась стоять и слушать его слова про ее жизнь. Она не хотела говорить с мужчиной, который хотел подчинить ее своей волей.
— Так где ты была?
Он не знал, что нужно было вовремя уходить.
Холмы вокруг них были белыми. Деревья не торчали из земли, только небольшие горки отмечали, где были каменные стены. Даже овцы держались у амбаров в это время года. Никто не хотел забредать далеко от безопасности огня.
Сорча укуталась в плащ плотнее, опустила голову. Может, если повезет, Геральт уйдет.
— Ты меня слышала? Я спросил, где ты была.
Она вздохнула.
— Ты уже сто раз это спрашивал.
— Да. И ты так и не ответила.
— Не знаю, почему я вообще должна тебе отвечать.
— Не должна. Но я хочу знать.
— Зачем?
— Я переживаю за тебя, Сорча. Ты это знаешь.
Если бы она закатила глаза еще сильнее, увидела бы свою макушку.
— Ты переживаешь из-за того, что придумал обо мне! Ты меня не знаешь.
— Знаю! Я знал тебя с детства.
— Ты проезжал мимо меня с отцом пару раз. Это не считается за знакомство.
Его топот по снегу бил ей по нервам. Он не знал, как быть тихим? Она хотела мирно дойти до храма! Она так много просила?
— Я говорил с Брианой через стену, и она сказала, где ты была. Ты рассказывала, что была в мире фейри?
— Бриана много болтает, — буркнула Сорча.
— Ты же знаешь, что фейри не настоящие, Сорча?
Она бросила на него взгляд и замерла. Он не имел права указывать ей, что настоящее, а что — нет. Он сильно давил, хотя знал больше простой женщины, и ей надоели мужчины, у которых было высокое мнение о себе.
— Геральт, небо синее?
— Да, — он ответил в замешательстве, глядя на нее, как на сумасшедшую.
— Трава зеленая?
— Да.
— Но сейчас она белая.
— На ней снег.
— Тогда откуда ты знаешь, что под ним трава зеленая?
— Потому что я ее видел.
— А если бы не видел? — она указала на поля. — Если бы ты не видел траву раньше, знал бы ты, что она зеленая? Ты бы не подумал, что трава белая?
— Я бы сдвинул снег.
Она подвинула сапог, и из-под снега стало видно пожелтевшую мертвую траву.
— И ошибся бы, да?
— Чему ты пытаешься меня научить?
— Ты не видел фейри, но думаешь, что знаешь о них. Перед тем, как судить, что холмы зеленые, предлагаю хотя бы попробовать их увидеть. Фейри не понравится, что ты пойдешь в их храм без разрешения. Мне нужно идти одной.
Его рот раскрылся, и она не ждала, чтобы увидеть, что он сделает. Геральт долго пытался завоевать ее. И, хоть он был бы хорошим мужем для женщины, он не годился в мужья ей.
Женщины для него были плоскими. Они помещались в коробочку, которую он сделал, чтобы объяснять их поступки. Сорча потрясала его всякий раз, когда открывала рот. Может, потому она интересовала его. Но дело явно было в желании приручить ее.
Этого не будет.
Снег захрустел за ней.
— Если и дальше будешь идти за мной, Геральт, я брошу тебя в снег. Оставь меня.
— Ты изменилась! — крикнул он.
— Да, — сказала она.
Заметил не только ее отец. Горечь в ее сердце стала неуправляемой. Боль сделала ее злой, и это была не физическая боль, которую можно было залечить травами.
Бран ошибся. Он сказал, что она не развалится, что она найдет смысл в спасении жизней.
Она сделала наоборот. Гнев терзал ее душу, пока она смотрела на жертв кровавых жуков как на слабых существ. Сорче не нравились изменения в ней, но она не знала, как их остановить.