А солнце палило, недавно облитые ходили уже сухими, звенело разбитое мячом окно, и бешено крутилась чуть покосившаяся карусель рядом с пересохшим на веревках бельём…
Присев на корточки рядом с лохматой болонкой Жулькой, Соня теребила ее за уши, пытаясь расчесать свалявшуюся шерсть. Шерсть не поддавалась, и бедная собака скулила от боли, вертясь и вырываясь.
- Надо, Жуля, надо, — приговаривала Соня, — ты же хочешь быть красивой девочкой?
Несмотря на уговоры, болонке ужасно не хотелось быть красивой девочкой, но Соню это ничуть не интересовало.
- …А потом я подстригу тебе челку, неудобно же, когда волосы в глаза лезут, правда?..
- Соня, оставь собаку в покое! Сию же минуту! Ты только посмотри, какая она грязная, наберёшься блох, вот тогда будешь знать! Не трогай её руками! Ты что, не слышишь, что я говорю?!
Это на балкон вышла мама. Она собиралась полить цветы, но, увидев дочь в компании с извалянной в грязи собакой, тут же о них забыла. Единственное дитя того и гляди наградит блохами пропитанная пылью бесхозная болонка, пользующаяся во дворе самой отвратительной репутацией.
Услышав мамин голос, Соня отдернула руки. Вырвавшаяся из плена собака, обрадованно взвизгнув, отбежала в сторону, под тополя, и. моментально забыв о своих муках, забралась под вкопанный в землю теннисный стол, где она обычно прятала самые любимые кости.
- Ладно, Жуля, мы подстрижемся завтра! — крикнула ей вслед Соня и покосилась на маму. Мама, нахмурившись, погрозила ей пальцем с высоты третьего этажа.
Соня ей улыбнулась и подошла к карусели, похожей на сделанный из трубок каркас большого яйца. Ей всегда нравилось наблюдать, как мальчишки, держась за ограждение, раскручивают карусель до сумасшедшей скорости и затем, когда их ноги уже перебирают медленнее, чем она вращается, падают на ограждение животом, переваливаются внутрь карусели и, упав на деревянное дно, начинают бешено хохотать.
- Когда вы так смеетесь, вы похожи на дураков, — сказала она привычно.
- Иди отсюда, рыжая! — заорал на нее Алька Лопаткин, за что получил в лоб от Вовки Шарова, нынешнего Сониного ухажера.
Соня показала опешившему Лопаткину язык и, пиная перед собой пустой спичечный коробок, побрела к магазину, перед которым девчонки обычно играли в резиночки и разрисовывали асфальт мелками.
Но там никто не играл и не рисовал: усевшись на крыльцо магазина, все молча наблюдали, как синяя поливочная машина кружит по площади и смачивает асфальт длинным широким потоком водяных брызг, прибивая пыль и создавая над асфальтом множество маленьких радуг. Соня остановилась у края площади, куда не долетали брызги. В тени магазина стояла жёлтая бочка с квасом, подле которой на кривоногом стуле задумчиво восседала грузная тетка в белом заляпанном халате. Брызги до нее тоже не долетали, и поэтому она была спокойна и невозмутима.
Захотелось пить. Соня даже представила себе, как она берет двумя руками огромную тяжелую кружку темного кваса и не отрываясь выпивает ее до дна, но тут вспомнила, какой он сейчас застоявшийся и теплый, и жажда немного поутихла.
За спиной послышалось негромкое «цок-цок-цок» когтей по асфальту. Это прибежала Жулька с какой-то дрянью в зубах.
- Брось! — закричала на нее Соня. — Фу, Жулька, фу!
Недоуменный собачий взгляд с трудом пробивался сквозь густую челку.
- Брось! — повторила Соня.
Жулька осторожно положила дрянь на асфальт. Это оказалась резиновая перчатка, в каких уборщицы чистят унитазы.
- Тьфу! — сказала Соня. — Всякую дрянь собираешь — и где только раздобыла? Смотри мне, больше так не делай, а то я не буду тебя купать.
Девочка считала это страшной угрозой, но собака была этому только рада. Она громко тявкнула. В этот момент поливочная машина приостановилась, фонтаны выключились, из трубок медленно потекли тонкие струйки, но вскоре и они исчезли. Машина рыкнула и уехала.
Асфальт парил.
Дети повскакивали со ступенек магазина, загомонили. Девчонки принялись распутывать свои резиночки, мальчишки с разбега прыгали в маленькие лужицы, стараясь забрызгать девочек и друг друга. Кто-то смеялся, кто-то визжал. К Соне подбежал дочерна загорелый Славик Босов, худой и маленький, хотя и был старше Сони почти на целый год. Ребра светятся под натянутой кожей, светлые, подстриженные почти под нуль волосы блестят на солнце, ослепляя. За ним с половиной посыпанного солью огурца в руке тихо семенит Катя Симонова. Кривые косички торчат в разные стороны, ноги такие худенькие, как две надломленные пополам палки — Соне даже страшно становится, когда она думает, что эти худышки в любой момент могут сломаться. "Если бы у меня были такие ноги, я бы ходила на руках…"
- Сонька! — оглушительно закричал Славик, хотя он находился уже совсем рядом. — Айда с нами за дорогу, будем шалаш ремонтировать! Все пацаны уже там, собрались разводить костер и печь картошку.
Заманчивое предложение. Кроме того, это было хоть какое-то занятие на весь день, до самого вечера. "За дорогой" — самой обыкновенной дорогой, которая проходила за домами и начиналась в высоком мутном мареве на севере, рассекала тяжелым бетоном мир надвое, а потом пропадала в низком мареве на юге — так вот, за дорогой у них находился скверик, лесок из нескольких сотен деревьев, под сенью которых они каждое лето строили шалаш. А рядом с ним разводили небольшой костерок и пекли картошку.
- Пошли, — согласилась Соня
Они обежали вокруг магазина и рванули к дороге напрямик, по колючей траве, игнорируя потрескавшийся асфальтовый тротуарчик, который местами вспучился под напором могучих тополиных корней. Жулька, размахивая ушами, летела рядом.
По крутому склону они поднялись на дорогу и остановились на обочине.
Машины носились как сумасшедшие. Жулька тявкала, вертясь под ногами. А из леска за дорогой уже подымался голубой дымок.
- Бежим! — крикнул Славик, когда дорога перед ними освободилась и только справа к ним летел одинокий автобус, а слева, за скрытым придорожными посадками поворотом, маячил такой же одинокий грузовик.
До грузовика было метров двести.
Автобус в два раза ближе.
Они побежали. Славик впереди, девочки за ним. Жулька крутилась где-то позади. Быстро перебежав дорогу, они остановились, оглянулись.
Автобус был совсем близко. Жулька остановилась посреди дороги, поджав хвост и поскуливая.
- Жулька, ко мне! — крикнула Соня, хлопнув себя по колену. — Быстро, быстро!
Никто не подозревал, что эти слова были последними в её жизни. Собака на них не отреагировала. Только заскулила ещё громче.
И тогда Соня кинулась к ней.
Пробежав несколько шагов, она вдруг испугалась. Автобус загудел. "Надо уступить ему дорогу", — мелькнула мысль. Соня рванула назад, глядя через плечо на собаку, которая вдруг взвыла и обреченно потрусила через дорогу.
"Назад! Стоять, Жулька, стоять!"
Автобус надвинулся, как гора. Ревущей оранжевой глыбой он пролетел мимо девочки, едва не сбив с ног мощным потоком воздуха, но все-таки она устояла. Через секунду он был уже далеко. А Жулька…
Собака была ещё жива, но её задняя расплющенная по бетонке половина превратилась в кроваво-грязное пятно. Она еще цеплялась за жизнь, извиваясь и по-волчьи воя, однако это уже была агония
"Жулька!"
Уже ничего не замечая. Соня бросилась к собаке. С трудом перебирая передними лапами, та тяжело поволокла свою заднюю половину обратно, на ту сторону дороги, бросая на Соню странные укоризненные взгляды. За ней оставалась широкая чёрная полоса.
"Жулька, миленькая!" Забыв обо всем на свете, Соня остановилась на дороге и склонилась над собакой. И тут страшный визг оглушил её, хлопнул по ушам тяжелыми загрубевшими ладошками.
Потом удар.
Потом наступила темнота, в которой не было ничего — ни звуков, ни боли, ни липкого асфальта, ни даже нависшей над ней громады грузовика. Была только она сама и лопнувшая под дымящимся колесом голова собаки. И был красный собачий глаз, смотрящий на нее с застывшей обидой.
Она хотела закричать, но не смогла.
А затем спустилась глухая ночь…
- Я очень вам сочувствую, — сказала логопед Регина Павловна. — Но я исчерпала все возможности. Я разговаривала с вашим хирургом, и он тоже не обнаружил у вашей девочки никаких повреждений, которые могли бы привести к таким последствиям. Мы склоняемся к мнению, что немота Сонечки — чисто психическое явление, а потому есть вероятность, что оно временное и речь вернется к ней сама собой.
Она прижала пальцем лежавшую на столе бумажку и притянула ее к себе. Осторожно посмотрела на Сонину маму.
- Господи, что же я могу сделать, — взмолилась Регина Павловна, — если уж такое светило, как Поляков, от нее отказался!
…Плотно сжав губы Соня смотрела в мутное окно, где тяжелый осенний дождь сбивал с шуршащих о стекло ветвей тополя пожелтевшую листву. Небо было похоже на серое шерстяное одеяло, туго натянутое над Городом и проливающее сквозь многочисленные прорехи прямо на головы людей и купола зонтов тонны воды.
Мама погладила ее по плечу. Лицо у нее было очень расстроенное, Соня никак не могла понять почему. Раньше она часто улыбалась, а расстраивалась только тогда, когда папа возвращался с работы пьяный и начинал ругаться. Но папа давно уволился с работы и теперь каждый год ездит на Север, зарабатывать большие деньги, а мама все равно улыбается очень редко. Почему?
- Что же нам делать? — спросила она, с надеждой глядя на врача, то снимая, то снова надевая широкое обручальное кольцо на безымянном пальце. — Ведь мы же не можем просто сидеть и ждать, когда все наладится само собой…
- Самое главное — не теряйте надежды, — успокаивала Регина Павловна. — Ваша Сонечка просто в рубашке родилась. Попасть под гружёный самосвал и отделаться просто трещиной в предплечье — это если не чудо, то невероятное везение… Но, собственно, я вызвала вас только для того, чтобы рекомендовать вас одному крупному специалисту, который мог бы вам помочь. Гринберг Альберт Иосифович, он гипнотизер и очень опытный психиатр. Вот его адрес, обязательно сходите к нему…