- Подумайте о своей семье, — напомнил он. — Ваша квартира — это единственное достояние, доставшееся вам от социалистического времени. Без нее вы никто. Даже если вы умудритесь продать все свои вещи, — Вепрь окинул взглядом комнату, — вряд ли вам их хватит даже для того, чтобы оплатить гостиничный номер хотя бы на неделю. Где будут жить ваши дочери? А ваша красавица жена?
Валерий Анатольевич, глядя куда-то сквозь стену, кивал головой.
Вепрь воспринял это как согласие.
- Итак, вы согласны, — он вынул из кармана ручку и подмахнул документ. — Возьмите, Антонина Васильевна, отныне эта квартира действительно принадлежит вам.
Он взял «кольт» и подал его Валерию Анатольевичу.
- Вы не желаете быть первым?
- Нет! — выкрикнула Тонечка, теребя в руках бумагу.
И сразу же замолчала. На неё, впрочем, никто не обратил внимания.
- Что ж, если не желаете, первым буду я.
Он со сладкой улыбочкой поднял револьвер и приставил к виску.
- Смотрите на меня, Валерий Анатольевич, — сказал он, — смотрите. Только благодаря вам и вашим приятелям я стал тем, кем и являюсь сейчас. Не знаю, хорошо это или плохо, что меня называют Вепрем, но в любом случае мне нравится быть Вепрем… Не отводите глаза, смотрите, как я это сделаю…
Не убирая с лица сладкой улыбочки, он мягко спустил курок.
Тонечка захрипела.
Валерий Анатольевич зажмурился и отшатнулся.
А Вепрь облегченно вздохнул, подкинув, перехватил «кольт» за ствол и протянул его Курженко.
- Ваша очередь. Ко мне Господь сегодня благоволит.
Валерий Анатольевич стал белым как мел. Трясущимися руками он принял «кольт» и, держа его, осторожно, как хрустальный, поднес к лицу. Провел по его поверхности кончиками пальцев.
- Не волнуйтесь, — сказал Вепрь, — система надёжная, осечки не будет. Можете крутануть барабан ещё раз, если желаете.
Курженко тяжело поднялся с узла. Прикрыв глаза, поднес «кольт» к голове.
Тонечка смотрела на него снизу вверх глазами, полными ужаса.
- Смелее, — подтолкнул его Вепрь. — Если ваша вина действительно так ничтожна, как вы утверждаете, то Бог, я думаю, это учтет.
Лицо Валерия Анатольевича стало серым и сморщенным. Он напрягся.
- Прощайте, — негромко, с неожиданной злостью в голосе сказал вдруг Вепрь. — Передавайте привет Витьку.
И он резко направился прочь из комнаты. Не успел он сделать и двух шагов, как громыхнул выстрел.
Он увидел, как на рукав его дорогого кашемирового пиджака упали и сразу же впитались брызги крови.
Вой подраненного оборотня завершил эту сцену — Тонечка, захлебываясь в крике, упала на колени перед рухнувшим на пол телом мужа…
Узкие улочки городского «шанхая» были пустынны в этот час. Он проехал мимо свежевыкрашенной колонки, из которой две говорливые старушки набирали в мятые ведра воду, свернул направо и спустя минуту остановился у темного, вросшего в землю домика.
Когда-то давно здесь жил один бравый старичок, который сдавал пустующую комнату нуждающимся студентам. Потом судьба свела его с человеком, которого звали Янсон (было это прозвищем или настоящей его фамилией, старичок так никогда и не узнал). Янсон предложил ему деньги, небольшие, правда, но одинокому пенсионеру сумма казалась солидной. Договор между ними был таков: Янсон ему деньги сейчас, а старичок оставляет ему дом после своей смерти. Родственников у хозяина не было, так что проблем особых не ожидалось.
Вскоре после этого старичок умер. Тихо и без мучений — просто не проснулся однажды утром.
Соседские старушки перешептывались, искоса поглядывая на появляющегося время от времени на улице Янсона: специально, мол, уморил деда и врачам заплатил, чтобы вскрытие не делали. Разговоры про вскрытие были всего лишь домыслами — никто не знал наверняка, делали его или нет, да и ничего удивительного, если бы не делали. Старичку в то время было уже восемьдесят с небольшим, и сам Господь велел ему поторопиться.
С тех пор дом приобрел плохую славу. Стали туда наведываться какие-то уголовного вида типы, усеянные татуировками, съезжались сюда по ночам непривычные для русского глаза дорогие машины, и доносились изнутри пьяные голоса, хохот и тюремный жаргон..
Именно к этому дому и подъехал сейчас Вепрь. На улице стало уже довольно темно, и в маленьком оконце, задернутом простенькими занавесками, неярко горела лампа.
Несколько дней назад Вепрь привез сюда купленного им у Малыша Михаила Рюмина, сына Игоря Валентиновича Рюмина, более известного в своих кругах под прозвищем Жирный.
В семьдесят шестом году Игорь Валентинович Рюмин прошёл по делу об убийстве Алексея Комова как соучастник и добросовестно отсидел присужденные ему пять лет. Однако тюремные нары не пошли ему впрок, а правильнее сказать: они ему приглянулись. Тюремная романтика оказалась ему по душе, и, успев совершить на зоне немало новых преступлений, за которые остался безнаказанным, он вернулся в мир законченным уголовником. Та слегка слабоумная девушка, которая осталась дожидаться его, родила от него ребенка после свидания на зоне, так что вернувшегося домой Игоря Валентиновича встречал свежеиспеченный Мишка Рюмин.
Жирного не интересовала ни радостная Татьяна (так звали слабоумную девушку), ни её слюнявый выродок. Однако, будучи честолюбивым человеком, отказываться от ребёнка не стал, решив сделать из него волчонка, достойного сына своего родителя.
Волчонок получился не ахти — скорее шакаленок. Сложением он вышел не в отца, был неимоверно худ, чем порой вызывал у папаши подозрения. В такие моменты Жирный принимал внутрь бутылку коньяку, наматывал на кулак полотенце и начинал избивать Татьяну, к тому времени уже окончательно сошедшую с ума. Избивал он ее часто и сильно, пока однажды не забил до смерти. Потом снова была зона, жизнь на которой в этот раз оказалась для него слаще малины, поскольку умудрился выбиться в авторитеты благодаря своей бычьей силе. У него было все — деньги, выпивка, наркотики, девочки.
Вернувшись опять на свободу, он застал сына уже подростком, который очень нуждался в деньгах.
"Учись зарабатывать, — говорил строгий папаша своему шакаленку, разбавляя коньяк парой затрещин. — Второй закон термодинамики знаешь? Деньги не появляются из ниоткуда и не исчезают в никуда, они только меняют форму своего существования… И ты должен научиться распознавать эти формы и превращать их обратно в деньги. Ты понял меня, балбес?"
Но Миша научился распознавать только женские формы. Этого ему показалось вполне достаточно. Папаша плюнул на бестолкового сыночка и предоставил его самому себе.
После того как Вепрь выкупил его у Антона и привез в дом Янсона, прошло уже несколько дней. Янсон со своими подручными был не прочь угодить Вепрю, тем более что особых усилий от них это не требовало — надо было только присмотреть за мальчишкой. Миша сбегать не собирался — на «малине» было тепло, сытно, его пускали за общий стол, наливали водку и называли Волчонком, приветливо хлопая по плечу. Среди воров и убийц он чувствовал себя равным. Пресловутая тюремная романтика притягивала; наслушавшись на пьяную голову воровских разговоров, захотелось немедленно попасть в тюрьму и прочно там обосноваться, тем более что он чувствовал себя на короткой ноге с такими крутыми людьми.
Он помнил, как ему со смехом подлили еще водки, он удалецки жахнул полстакана, запив огуречным рассолом прямо из банки. Долбанув кулаком по столу, принялся рассказывать о своих похождениях, о всех делах, на которые они с друзьями успели сходить. Все хохотали, как ему казалось, с долей восхищения. Тогда он поведал о последнем деле, в результате которого угодил в руки Антона Малышева. После этого рассказа смеяться почему-то перестали. А когда он рассказал о встрече с Вепрем, Янсон незаметно щелкнул пальцами, и к Мише тут же подошла роскошная полуголая тетка лет сорока, но такая сексуальная, что он тут же умолк. Присев рядом с ним, она уткнула его лицом в свою гигантскую грудь. Затрепыхавшись, Миша с трудом вынырнул, жадно глотая воздух. Вот тогда все вновь расслабились и расхохотались. Тетка молча улыбалась. Взяв Мишу за руку, она утащила его в соседнюю комнату. Все это происходило в абсолютном молчании, слышно было только тяжелое дыхание.
- Уф! — насытилась Люська. — Неплохо, не плохо… Одно тебе скажу: никогда не поминай всуе имя Вепря. Чувствует мое сердце — накличешь ты на нас беду. Зря Янсон связался с этим, у Вепря не бывает мелких дел…
Они вернулись к столу, и на этот раз его встретили как своего.
- Ну, теперь уж мы с тобой чуть ли не братья! — подливал ему водки потный уголовник с исполосованным бритвой широким лицом.
Подсевший Янсон, обняв Мишу за костлявые плечи, выпил его водку, закусив соленым огурчиком.
- Знаешь, Михаил, вот ты живешь в моем доме уже несколько дней — неужели не интересно, зачем мы тебя здесь держим?
- Я думал над этим… Вы хотите взять меня в свою… компанию, — Миша хотел сказать «банду», но в последний момент передумал. — Наверное, вы хорошо знаете моего отца. Ведь он тоже в вашей… компании?
- Хм, видишь ли, сынок, всё не так просто, но суть ты уловил. Пока в нашей компании ты нам нужнее, чем где бы то ни было…
Янсон не стал говорить Мише, что сын Жирного, как, впрочем, и сам Жирный, не мог быть желанным гостем за его столом. Скорее наоборот. Они — Янсон и Жирный — знали друг друга еще по зоне, и назвать их добрыми товарищами было нельзя.
В этот момент они услыхали, как к дому подъехала машина. Полуголая Люська, слегка отодвинув занавеску, выглянула за окно.
- Темно, ничего не видно. Но по-моему, это Вепрь.
Люська угадала, это в самом деле был Вепрь.
Он еще с минуту посидел в машине, внимательно оглядывая местность и прислушиваясь, затем, не заметив ничего подозрительного, достал телефон. Набрал домашний номер Жирного. Времени было около одиннадцати вечера, и, по его расчетам, тот должен был сейчас забавляться с Варькой-шлюхой, которую нанял Вепрь.