НЕКРАСИВАЯ
Не скрою, до встречи с Зинаидой Тихоновной все интермедии с участием известной эстрадной артистки, изображающей одно и то же — вздорную, самовлюбленную и глупую мещанку — казались мне поклепом на наших женщин.
«Где она видела таких женщин?» — с раздражением думала я об артистке, и каждый раз, как только по радио объявляли ее номер, спешила выключить приемник.
Я это делаю и до сих пор. Но уже по другой причине. Обобщенный сатирический образ с эстрады неожиданно шагнул в живую жизнь, обрел совершенно определенные черты, получил имя и отчество…
…Встреча наша произошла в вагоне Челябинск — Москва. До отхода поезда оставалось еще минут двадцать, когда в купе вошла, сразу заполнив его пышными формами, пышным перманентом, очень открытым цветистым платьем, громким голосом и запахом духов, дама «без возраста». В руках ее был большой, сверкающий лакированной кожей чемодан. На пухлой шее ослепительно блестело стеклянное ожерелье, в ушах сияли такие же клипсы, на пальцах — перстни, на запястье — золотые часы.
— Вы до Москвы? — с ходу спросила она. — И у вас верхняя полка? Ах, нижняя… Кошмар! А вдруг и другая нижняя будет под женщиной?.. Может, вы сменяетесь со мной? Нет? Ну, конечно, женщина никогда не уступит женщине…
Она торопливо уложила чемодан в багажный ящик и, повернувшись спиной, говорила, говорила не умолкая.
Даме было совершенно необходимо знать, где я работаю, надолго ли и зачем еду в Москву. В свою очередь, созерцая цветистую спину, я узнала, что мою спутницу зовут Зинаидой Тихоновной, что она руководит кружком машинной вышивки в одном из клубов города, едет в Кисловодск, в санаторий «Наука», что муж ее, хоть и работает начальником цеха, но совершенный растяпа, не умеющий постоять за себя… Подумать только, даже билета путного не обеспечил, в день отъезда жены в санаторий не мог взять себе выходной, чтобы проводить ее. И путевку достал в какую-то «Науку», где, наверное, лечатся одни пенсионеры и мухи дохнут от скуки.
Зинаида Тихоновна достала из сумочки губную помаду в форме башни, и я узнала, что самый модный цвет губ в этом сезоне — фиолетовый, что покупать косметические средства нужно только заграничные, так как у нас еще «не научились заботиться о женщинах», и потому даже рижская помада никуда не годится…
Поток красноречия Зинаиды Тихоновны вдруг переменил русло.
— Вы к нам? — воскликнула она. Лицо ее расплылось в сладчайшей улыбке. — Ах, входите, входите…
В дверях купе стояли двое: красивый светловолосый парень и девушка.
— Оба едете? Да? Ну вот и чудненько, чудненько, — тараторила Зинаида Тихоновна. — Теперь у нас полный комплект. Вы, конечно, мне уступите нижнюю полку…
Зинаида Тихоновна обращалась к девушке. Та внесла в купе чемоданы, ответила сдержанно и суховато:
— Нижняя полка у моего мужа, и уступить он ее не может…
— Надюша! — негромко прервал ее спутник.
— Не может, — повторила Надя. — Он… Он не совсем здоров.
Тут мы только обратили внимание на необычайную бледность молодого человека. В его лице с тонкими и правильными чертами не было ни кровинки. Светлые, льняные волосы и большие серые глаза еще больше оттеняли эту болезненную бледность. На висках, на шее, на тонких бескровных руках четко проступали, словно нарисованные синей тушью, вены. Весь он казался хрупким, почти прозрачным…
— Как херувим! — шепнула Зинаида Тихоновна.
— Это вы обо мне? — весело отозвался парень. — О, я действительно чуть не вознесся к престолу всевышнего. Прямо с комсомольским билетом и дипломом инженера. Будем знакомы: Владимир Дашевский. А это моя жена — Надюша…
В противоположность мужу Надя была воплощением здоровья. Простое ситцевое платье ловко облегало ее плотно сбитую фигуру, открывало крепкие ноги, и загорелые руки с крупными обветренными кистями. Лицо тоже было обветренным, слегка даже воспаленным, а прямые непослушные пряди мягких каштановых волос спереди и на висках выгорели и стали совсем светлыми. Брови и ресницы тоже выгорели. Из-под них немного настороженно, пожалуй, даже сурово, смотрели синие, холодные, как льдинки, глаза.
Впрочем, льдинки они были только для нас, чужих, а когда устремлялись на мужа, в них тотчас же загорались теплые огоньки.
Зинаида Тихоновна сразу же осведомилась, где работает Володя, давно ли они поженились, есть ли у них родители.
Володя назвал один из крупных машиностроительных заводов Челябинска. Оказывается, он только в прошлом году окончил институт в Москве и получил назначение на Урал. Поженились совсем недавно. Из родных у него только мать, она живет в Москве, к ней они и едут сейчас. А Надя воспитывалась в детском доме, ее родители погибли во время Отечественной войны.
Пока он рассказывал, Надя молчала. Она уже успела уложить чемоданы, застелила постели и, взяв мыло и полотенце, вышла из купе. За ней вскоре вышел и Владимир. И тогда Зинаида Тихоновна снова дала волю своему языку.
— Не пара, вот уж не пара, — говорила она. — Воображаю, каково будет матери, когда сын приведет в дом такое сокровище! Он — инженер, красивый, интеллигентный, а она бог знает кто. И совсем, совсем некрасивая. А руки? Вы видели ее руки?..
Я ничего не успела ответить. В дверях стояла Надя с полотенцем в руках. На запястьях ее обветренных рук блестели капли воды. Синие глаза смотрели по-прежнему спокойно и холодновато. Зинаида Тихоновна заегозила:
— А мы о руках говорили… Знаете, Надюша, женщина должна их беречь и холить. Впрочем, не только руки. Лицо тоже. Ничто так не разрушает кожу, как солнце. Наконец-то мы это поняли. Загар нынче не в моде. Вы заметили, даже из Сочи дамы приезжают незагоревшие?
В купе вошел Володя, он с интересом прислушался к разговору. Его внимание как бы пришпорило Зинаиду Тихоновну.
— Если хотите, — совсем по-дружески обратилась она к Наде, — я с удовольствием дам вам несколько добрых советов. Для лица, например, можно использовать огуречные маски. Или лучше — земляничные. Да, да! Растереть свежую землянику и ватным тампоном нанести эту массу на лицо…
— Благодарю вас, — вежливо, но сухо сказала Надя. — Это не для меня.
— Почему же, Надюшка? — громко рассмеялся Володя. — Вот бы на комсомольской стройке тебя в такой маске увидели!.. Она ведь у меня слесарь-монтажница, — доверительно и с гордостью сообщил он. — И знаете, в какой бригаде работает?
Бригаду, которую назвал Володя, знал весь Челябинск. О ней не раз писала газета. На минуту мне показалось, что и лицо Нади я уже где-то видела. Может быть, в газете был ее портрет?
…Ночью я проснулась от того, что рядом кто-то плакал. А может быть, мне это показалось? Надо мной аппетитно похрапывала Зинаида Тихоновна. (Укладываясь спать, она осведомилась: «Из вас никто храпеть не будет? А то я сразу проснусь и уже не смогу больше глаз сомкнуть»). Напротив, заботливо укутанный легким одеялом, спокойно и глубоко дышал Володя. Надя?.. Да нет, я, должно быть, ошиблась. Надя тоже спала.
Скорый мчался сквозь ночь. Мелькали огни станций и полустанков, мерно стучали колеса.
И вдруг сквозь мерный стук снова послышались сдавленные рыдания. А немного погодя Надя тихонько спустилась вниз, бесшумно открыла дверь, запертую «на собаку», и выскользнула из купе.
Какое горе несла в своем сердце эта, похожая на девочку-подростка женщина?
Я оделась и тоже вышла из купе. Надя в легком цветном халатике стояла у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу. Не отрываясь от стекла, она прошептала:
— Я разбудила вас. Простите, пожалуйста.
Вместо ответа, я обняла ее за плечи и несколько минут мы постояли молча, прислушиваясь к стуку колес. Потом Надя подняла голову, и в глазах ее я уже не увидела слез. Тихо и печально, как бы продолжая давно начатый разговор, она сказала:
— Я и сама знаю, что некрасивая и не пара Володе, только что же я могла поделать?..
Так вот оно что! Значит, причина слез — пошлая и бестактная болтовня Зинаиды Тихоновны. А мне-то показалось, что Надя и внимания на нее не обратила.
— Не хотела я за него замуж идти и не собиралась вовсе, — продолжала она, — а вот так вышло…
В эту ночь я узнала историю Надиной любви — большой, чистой и светлой.
В детдомовской семье у Нади было немало подруг. Но самыми близкими ее друзьями всегда были мальчишки. Она верховодила ими сначала в пионерском звене, потом в отряде, потом в пионерской дружине. Вместе с ними ходила в походы и могла состязаться с любым из них в ловкости и выносливости. Лучше всех пробегала стометровку, отважно мчалась на лыжах с горы, была непременной участницей самых отчаянных мальчишеских затей. И когда ее друзья прямо из школы пошли в ремесленное училище, в группу слесарей-монтажников, Надя и тут не захотела отставать от них. После окончания училища многие из его выпускников попали на ударную комсомольскую стройку. Наде особенно повезло: ее зачислили в ту самую бригаду, слава о которой гремела еще во время строительства комсомольской домны в Челябинске.
В бригаде она была единственной девушкой. Ребята относились к ней бережно, по-товарищески, а бригадир — невысокий крепыш с широким обветренным лицом — звал ее дочкой и своей правой рукой, потому что Надю вскоре избрали комсомольским групоргом.
На стройке Надя и познакомилась с Владимиром Дашевским. Молодому инженеру предстояло работать в новом цехе, который сооружали строители. Поэтому он часто бывал на монтажной площадке, знал по именам многих ребят — товарищей Нади, а ее шутливо называл Ласточкой. Однажды совсем неожиданно для Нади он сказал:
— Сегодня вечер во Дворце культуры. У меня два билета. Пойдемте вместе, Ласточка!
Надя вспыхнула до корней волос и… согласилась.
Вечером, в общежитии, она надела свое самое лучшее платье — синее в белый горошек с большим белым воротником, белые туфли-лодочки непривычно долго и впервые с огорчением рассматривала в зеркале свое покрасневшее от ветра и солнца лицо, выгоревшие волосы.