Загвоздкин, засунув в рот клок бороды, начал старательно его обжевывать:
— Дак ведь, Александрыч… Ежли прямо говорить… Не соображу даже, с какой стороны и подступиться можно… Немыслимое дело…
— Дело нелегкое, что и говорить. Возможное ли — вот в чем вопрос.
— Невозможное! — не задумываясь, ответил Загвоздкин. — К огню-то как подступиться? Что вы, товарищи дорогие!
— А ты что думаешь, Антон? — спросил Шмелев.
— Мне думать нечего. Я не печник, я калильщик. Пусть специалист думает.
— Партия учит нас — инициативу в любом деле надо иметь, — проговорил не без укора Шмелев. — А этого специалиста послушать, так мы и в самом деле должны трое суток канителиться. — Шмелев бросил окурок в печь и сказал решительно: — К огню подступиться можно — мы над печью леса устроим.
— Экий ты бравый, Александрыч… А как кирпич в проломе удержишь? Святым духом? Подумал об этом?
— Подумал. Каркас железный сделаем.
— Ишь ты, тебе все нипочем. Температуру тоже преодолеешь? Девятьсот градусов?
— Положим, теперь уже не девятьсот. Пока растабаривали, сотня уже сбыла. Пока наладимся — еще сотни две-три сбудет. Пятьсот — это все-таки не девятьсот.
— Пятьсот тоже человеческому организму штука неспособная, — проворчал Загвоздкин.
Старый печник был явно недоволен: скоро кончалась его смена, а возьмись он за такое дело, как починка провала, — глядишь, вся ночь пройдет и еще утра прихватит. Тем более, что Шмелев и Неустроев в печной кладке ни черта не смыслят, и вся работа, наверняка, ляжет на его плечи. Ему хотелось высказать все эти соображения, и в то же время он не решался: парторг человек принципиальный, на своем настоит, а он останется в дураках, пойдет про него слава шкурника и трусака — от большого дела в трудную минуту сбежал. Нет, не годится так! Потом сто раз покаешься…
И старик прищурил глаза, соображая, как ему поступить, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
— Вот что, дорогие мои товарищи, — твердо сказал Шмелев, — демократию я очень уважаю, но обстановка сейчас у нас вроде фронтовой, опасность на боевом участке семилетки. Поэтому уж позвольте мне принять командование на себя. Если есть возражения — выкладывайте!
— Нету возражений, — тотчас отозвался Неустроев, которому не по душе пришлось хитрое и уклончивое поведение печника. — Правильно, принимай команду, Николай Александрович.
— Что ж… Я ничего… Ладно уж, командуй, коли охота есть, — согласился и Загвоздкин.
— Вот так! Теперь, давайте, договоримся: ты, Загвоздкин, подготовишь все для закладки провала. Антон тем временем разгрузит печь, чтобы не перекалить шестерни. Да устрой вентиляцию пошире, Антон! Потом оба начнете строить леса над провалом. Можно разойтись!
Посмотрев, как начинают работать Антон с Загвоздкиным, Шмелев пошел из цеха. Загрохотав привязанным на блок куском рельса, он открыл скрипучую цеховую калитку. Уличная тьма была густо пронизана мелкой водяной пылью, сыпавшейся откуда-то сверху, из невидимого, но, вероятно, очень облачного неба. Подняв воротник, Шмелев стал пробираться к огням литейных цехов. Литейки были хорошо видны в темноте — из ваграночных печей густо валил дым какого-то особенного, зеленовато-фосфорического оттенка.
Шмелев понимал, что нелегко, очень нелегко будет организовать ремонт печи глубокой ночью, когда все начальники мирно спят в постелях, когда все кладовщики отдыхают и некому ни распорядиться, ни выдать нужные материалы. Оставалось надеяться только на чувство долга и солидарности и, главное, на собственные агитаторские способности, умение подойти к людям.
Не один раз видел Шмелев завод ночью. Нет зрелища красивее, когда смотришь со стороны, — море огней, жемчужные гирлянды плафонов на центральных магистралях, тысячи ярко освещенных окон. Кажется, на заводе так светло, что хоть иголки ищи на асфальтированных дорогах.
Но так только кажется. На центральных магистралях, действительно, светло. Ну, а чуть отступишь от них — и погружаешься в такие потемки, что самому себе кажешься бесплотным духом, ни ног, ни рук не видишь. Шмелев редко выходил из цеха ночью и не представлял, что на заводских задворках царит такая дьявольская тьма.
Кое-как, на положении полуслепого, он преодолел пустырь, отделявший механические корпуса от литейных, и вошел под своды очистного пролета. Здесь было не светлее, чем на улице. Редкие, подвешенные под самые стропила лампочки светили тускло, только и хватало у них силы, чтобы осветить самих себя. В дальнем углу работали три сварщика. Словно пришельцы из космических далей, вооруженные ручными молниями, они колдовали над черными чугунными отливками, заваривая раковины.
Шмелев издали присмотрелся к ребятам: к которому подойти? Кого из них будет легче уговорить сделать работу, которую никто из них, строго говоря, вовсе не обязан выполнять? Лица у всех троих были закрыты забралами, они ничем не отличались друг от друга, и Шмелев подошел к крайнему.
— Послушай-ка, друг! — сказал он и тронул плечо в грубой брезентовой куртке. Космический шлем повернулся в его сторону, но ни лица, ни глаз в стеклянном окне не было видно. — У нас в термичке авария.
— Ну и что же? — отозвался из-под забрала глухой голос.
— Помощь требуется. Понимаешь, сварить надо одну штуку, — говорил Шмелев, вглядываясь в окошечко, в надежде рассмотреть глаза собеседника. — Каркас из полосового железа. Своего сварщика, понимаешь, у нас нет…
Забрало поползло вверх. Шмелев увидел круглое и румяное девичье лицо. Ко лбу припотело несколько завитков волос.
— А наряд у вас есть?
— Где же я его возьму? Ночь на дворе. Авария случилась полчаса назад.
— А железа тоже нет?
— И железа нету, — развел руками Шмелев. — На вашу инициативу надеюсь.
— Какая же инициатива, когда не из чего варить? У нас тоже нет железа — мы не арматуру варим, а дырки в отливках. Шутник вы, товарищ!
Забрало скатилось ей на плечи, и перед Шмелевым опять была забронированная фигура космического человека.
— Послушайте, товарищ! — крикнула ему вслед космонавтка. — Вы зайдите на стройку нового цеха. Там ребята арматуру варят — сделают каркас, какой надо. — И уже потише, вполголоса, добавила: — Колю Недоспасова спросите. Он мне друг, отличный парень. Сделает, если хорошенько попросите.
— Спасибо, доченька!
— Не за что…
И опять побрел Шмелев по темным пустырям и закоулкам, пока не добрался на дальнем краю заводского двора до силуэта новостройки. О существовании Коли Недоспасова давали знать вспышки молний, сверкавших высоко, под самой кровлей недостроенного цеха. Шмелев попробовал позвать сварщика снизу, но тот ничего не слышал, вспышки не прекращались.
Тогда Шмелев отыскал вход в здание и попробовал найти трап наверх, освещая себе дорогу спичками. Не успел он как следует осмотреться, как издали зарокотал сипловатый бас:
— Эй, эй, я тебе побалуюсь! Сейчас же прекрати, не то охрану вызову!
По скрипучему трапу торопливо спускался дежурный пожарник. Добравшись до Шмелева, он так разбушевался, что насилу удалось успокоить. Шмелев дал слово больше спичек не зажигать, и пожарник ушел вызывать Колю Недоспасова.
Шмелев долго стоял в потемках, прислушиваясь к голосам и треску сварочных искр. Потом трап заскрипел, и рядом со Шмелевым остановилась почти невидимая тень человека.
— Вы меня спрашивали? — сказал Коля и, узнав, в чем дело, помолчал. — Ладно! Раз Анька прислала — сделаю. Только размеры давайте. Наряд завтра оформите.
— Как же я тебя найду, сынок? — завопил ему вслед Шмелев, вспомнив, как он стоял перед корпусом и изо всех сил вызывал сварщика, а тот ничего не слышал.
— Свистеть умеете? — донеслось из мрака.
— Молодой был — умел… — Шмелев сунул пальцы в рот, несколько секунд бесшумно шипел и вдруг, неожиданно для себя, пронзительно свистнул. — Так?
— Порядок! — удовлетворился Коля, и его сапоги загрохотали где-то в поднебесье, рядом со звездами.
По уже знакомой дороге Шмелев зашагал к термичке, с улыбкой размышляя: «Почему Аня из литейки имеет такую власть над Колей? По виду и голосу парень самостоятельный и не из робких. Может быть, она ему какое-нибудь комсомольское начальство? Может быть. Скорее же всего здесь действует она самая — любовь-злодейка. Что ж, молодость…»
В цехе он снял размеры с провала, сделал чертежик. Загвоздкина не было, он ушел добывать тес для помоста, Неустроев заканчивал разгрузку печи. Ее сверкающее нутро чуть-чуть потускнело, но температура все еще была адской. «Да, несладко нам придется…» — подумал Шмелев и снова направился на новостройку.
В плохо освещенной арматурной мастерской, устроенной в бытовом отсеке, в будущем душевом зале, Коля и Шмелев начали сооружать каркас. Через четверть часа оба умаялись вконец — тяжелые железные полосы надо было выгнуть таким образом, чтобы профиль каркаса подходил к арочному своду печи. Пришлось позвать на помощь остальных сварщиков и усатого пожарника. Пожарник сиплым басом выводил: «Эх, раз, еще раз! Взяли!» Потом полчаса Шмелев бегал по заводу, разыскивая шофера, который бы согласился перевезти каркас в термичку.
На небе уже проступал тусклый осенний рассвет, когда грузовик подвез к печи лязгающий и звенящий на все голоса железный каркас. Все было готово к установке: по обе стороны печи возвышались бревенчатые козлы, через них перекинут дощатый настил.
На помосте виднелись аккуратно сложенные пирамидки огнеупорного кирпича и деревянный ящик с раствором. Ящик слегка дымился. Приглядевшись, Шмелев увидел, что из него идет вовсе не парок, как ему показалось вначале, а самый настоящий дым. Бок ящика и близкий к провалу край настила уже тлели и вот-вот должны были вспыхнуть. Неустроев, Загвоздкин и несколько подсобных рабочих отдыхали поодаль, у бачка с газированной водой, не подозревая о грозящей опасности.
— Бойся! — крикнул им Шмелев, устремляясь к помосту. — Сгорите!
Его опередил Загвоздкин. Старик проворно, как белка, вскарабкался на помост и залил тлеющее дерево