Клавдия Павловна Кузнецова родилась в 1916 году в селе Калицыно, Московской области, в семье крестьянина. По образованию — журналистка. Почти четверть века работает в печати: была секретарем совхозной многотиражки, литературным сотрудником и редактором городской газеты, заведовала отделом областной газеты. Член КПСС. В последнее время — заместитель редактора газеты «Челябинский рабочий». Очерки К. П. Кузнецовой публиковались в областной и центральной печати.
ЧЕЛОВЕК С ПЕРЕЖИТКАМИ
Василия Кузьмича обидели. Так обидели, что он подал главному бухгалтеру заявление с просьбой уволить его по собственному желанию.
— Неразумно, Василий Кузьмич, — уговаривал его главбух. — Тебе же до пенсии один год остался. А может быть, ты решил на другую шахту перейти? Так это лучше сделать переводом, чтобы стаж не прерывать…
— Я, дорогой мой, на этой шахте появился с первым ее террикоником и на другую не собираюсь…
Голос Василия Кузьмича предательски дрогнул. Он торопливо захлопнул папку, где лежали ведомости на выдачу заработной платы, потом вновь ее открыл и сделал вид, что внимательно читает документы.
Главбух Сергей Сергеевич не был дипломатом. На шахту он пришел после демобилизации из армии и в делах больше всего ценил точность, в отношениях с сослуживцами — ясность и прямоту. Поведение кассира было непонятным и потому раздражало. И в то же время старика было жалко: столько лет безупречно проработал на одном месте, в одной должности, без единого замечания. Миллионы рублей прошли через его руки и ни копейки «не прилипло» к ним, не потерялось. Шахтеры знали исключительную честность старого кассира и никогда не пересчитывали денег при получке. Василий Кузьмич притворно сердился на них, настаивал, чтобы считали, а они только посмеивались. Он даже решил прибегнуть к наглядной агитации и собственноручно, красивым каллиграфическим почерком написал на узких листках картона: «Проверяйте деньги, не отходя от кассы», «Трудовая копейка счет любит», «Без копейки рубль не бывает». Агитация не воздействовала. А один из горняков, длинный, как жердь, слесарь Хомиченко по этому поводу заметил, что Кузьмич сам себя агитирует. Потому что, дескать, в обществе должно быть разделение труда. Одни зарабатывают деньги, другие их считают. Василий Кузьмич тогда не рассердился. Втайне он гордился тем, что ему так доверяют, принимал это доверие, как должное, и ходил по земле прямо, с высоко поднятой головой и ко всем, кому выдавал деньги, относился даже с какой-то снисходительностью.
Так было долгие годы. Но вчера… Вчера случилось такое, что совершенно выбило кассира из привычной колеи, заставило его взглянуть на себя как бы со стороны. И, взглянув, он вдруг усомнился в том, что составляло основу основ его душевного равновесия. Усомнился в собственной безупречности, которой так гордился…
А началось все с того, что однажды после наряда в бухгалтерию зашел начальник пятого участка Федор Лиходий и повел разговор о разных новшествах, которые появились на соседней шахте. Рассказывал о том, что там завели у себя буфеты без продавцов, в бытовках сняли замки и отдали их в металлолом.
Василий Кузьмич слушал и одобрительно кивал головой. «Молодцы, ребята! От кого запираться-то? Буфеты без продавцов? Давно пора!»
Лиходий продолжал:
— А зарплату там получают сами рабочие. Без кассира…
— Вот уж это у нас никак нельзя применить, — встрепенулся Василий Кузьмич.
— Почему же нельзя? — обиделся Лиходий. — Чем хуже мы соседей?
— Может и не хуже, — упорствовал Василий Кузьмич, — а еще не доросли.
— Коллектив нашего участка взял обязательство — жить и работать по-коммунистически…
— За эти обязательства вы материальной ответственности не несете…
— У нас самая высокая производительность на комбайн. Этого надо было добиться, — продолжал убеждать начальник участка.
— И это не все. На участке разные люди работают. Одним хоть сегодня путевку в коммунизм можно выправить, другие по своему сознанию в социализм только вступили, третьи — еще из капитализма целую торбу пережитков за собой волокут. Взять, к примеру, Петра Хомиченко…
— А что — Хомиченко? Не хуже других, — вступился за рабочего Лиходий.
— Людей не знаете, товарищ Лиходий, — ядовито заметил Кузьмич. — А кто три года назад отбывал наказание в исправительно-трудовой колонии? Кто в позапрошлом году получил выговор за прогул?
Лиходий рассвирепел:
— По-вашему, если раз в жизни человек оступился, то ему уж и доверять нельзя? И в коммунизм таких вести не стоит?
— Ведите на здоровье. Только таких ветрогонов, как Петька, я и на версту не подпущу к кассе…
— И не надо. Без вас обойдемся.
Лиходий хлопнул дверью и отправился в партийное бюро. О чем он там говорил с секретарем, неизвестно. Только на другой день Сергей Сергеевич доложил, что и шахтком профсоюза, и партийное бюро поддержали просьбу Лиходия и его товарищей — разрешить коллективу пятого участка получать заработную плату самостоятельно, без кассира.
— Посмотрим, посмотрим, что из этого выйдет, — бормотал Василий Кузьмич, снова и снова оглядывая большую комнату красного уголка, во всю длину которой вытянулся стол, накрытый красным полотнищем. На столе, на специально сделанных подставках четко выделялись надписи: «Бригада Бороздина», «Бригада Иваненко», «Бригада слесарей»… Здесь были все семь бригад участка Федора Лиходия. Возле каждой надписи лежала ведомость на выдачу заработной платы и пачки денежных знаков. Отдельно, аккуратными столбиками и просто россыпью — разменная монета. И все это — не в сейфе за пятью замками, а на виду, в пустой комнате. Все деньги до единой копейки были пересчитаны Василием Кузьмичом и отданы под расписку Федору Лиходию. Теперь он, начальник участка, отвечал за них. И все же старый кассир стоял на пороге комнаты, не решаясь уйти и оставить деньги без присмотра.
Вошел Сергей Сергеевич, свежевыбритый, помолодевший лет на десять, в офицерском кителе, который он одевал только в праздничные дни. Крепко стиснул руку Кузьмичу, оживленно заговорил:
— Все готово? Ну, вот и отлично. Теперь нам, старина, здесь делать нечего, без нас управятся. Да ты никак хмуришься, недоволен?
«А чему радоваться, — думал про себя Василий Кузьмич. — Вот не хватит рублей десять — ищи тогда виноватого…»
Вслух он эти мысли не решился высказать. Сказал другое:
— Не приучены они считать деньги. Я за всех считал. И, представь себе, всю жизнь волновался, как бы на копейку не обсчитать человека…
— Правильно делал, что волновался. А вот сейчас я спокоен: не один человек отвечает за эти деньги, а коллектив.
Но Василий Кузьмич почему-то вновь подумал о Петьке-ветрогоне:
— Одна паршивая овца все стадо может испортить…
С лица главбуха мигом слетело праздничное выражение. На лбу появилась гневная складка, глаза сузились и потемнели.
— Причем тут стадо? — еле сдерживаясь, сказал он. — И почему выдумаете (когда главбух сердился, он называл Василия Кузьмича только на вы), почему вы думаете, что честность и порядочность — исключительные качества? Они в крови советских людей. В этом мы тысячи раз убеждались на фронте, да и не только там. Человеку надо верить!
На участке горняки отнеслись к получению заработной платы без кассира с интересом и одобрением. Но ничего необычного они в этом не видели. Выражение доверия приняли, как должное: «Давно пора! — говорили они. — Шахтер чужой копейки не возьмет — ни у товарища, ни у государства».
Волновался почему-то один слесарь Хомиченко.
Каждого вышедшего из красного уголка он встречал вопросом:
— Ну как? Хорошо сосчитал? Может, еще проверить?
Некоторые ворчали: «Да уж, кажется, и так пять раз перечел…» Но тут же послушно, как будто Хомиченко был теперь кассиром, присаживались в коридоре на диванчике и вновь принимались считать.
Слесарь не ушел домой до тех пор, пока последний горняк не получил своей зарплаты и не расписался в ведомости.
— Все в порядке, Федор Иванович, — доложил он начальнику участка, — теперь мы со спокойной душой можем домой идти.
— Да ты-то здесь причем! — удивился Лиходий. — Тебя профсоюз общественным контролером, что ли, выделил?
— Никто меня не выделял. Просто интересно мне на старую перечницу Кузьмича взглянуть — пусть убедится, копеечная душа, что рабочий человек умеет, когда нужно, считать не хуже его.
Хомиченко рысцой побежал за Василием Кузьмичом, а Лиходий направился в красный уголок.
Минут через пять туда пришел и кассир, за которым, как тень, следовал слесарь Хомиченко.
Лиходий встретил их встревоженный:
— Неувязка вышла, Кузьмич, деньги остались…
У расчетных ведомостей по-прежнему высились столбики и россыпь монет.
— Я же говорил, что не сумеют подсчитать, — с досадой пробормотал кассир.
— Неправда… — выступил вперед Хомиченко. — Неправда, — повторил он. — Считали правильно, только мелочь не брали.
Не берет же горняк кошелек на работу. Зачем он ему?
Василий Кузьмич подсчитал: десять рублей, разменной монеты — копейка в копейку: те самые десять рублей, что он своими руками положил на стол. Целых десять рублей недодали рабочим! Это было невиданным, прямо-таки чрезвычайным происшествием в многолетней практике старого кассира.
— Надо всех уговорить завтра, — волновался он, — чтобы взяли свои деньги. А пока придется составить акт…
— А если не возьмут?
— Тогда… — Василий Кузьмич был жалок и растерян. — Тогда придется оприходовать.
— Вот-вот, — торжествовал Хомиченко, — оприходуйте и отнесите на статью: «Плата за недоверие».
…В тот вечер старый кассир Василий Кузьмич и написал заявление об освобождении от обязанностей по собственному желанию.
«Отставка» не была принята. На работе Кузьмич остался. Но, с тех пор, говорят, он стал добрее к людям. И что совершенно уж непонятно, подружился со слесарем Хомиченко.