Лишь изредка я вижу себя в роли исполнителя, шагающего по кинокартине своей жизни. Боль в сердце, боль из-за Патрика Фоглера, требует больше времени, чтобы справиться с ней. Теперь я понимаю, как глупо было позволить себе влюбиться в него. Второй раз в жизни я влюбилась и во второй раз полюбила опять лишь образ.
Только это не означает, что мои чувства нереальные.
Это моя драгоценная тайна, та часть меня, в которой я не признаюсь Бэннеру или его коллегам. Я боюсь, что, если расскажу им, они найдут способ все «подправить». Это последнее, за что я должна держаться. Единственная часть Патрика, которая у меня осталась.
Что касается Фрэнка и Кэтрин, то я не испытываю к ним ненависти. Я ничего к ним не чувствую. Даже когда я думала, что она на моей стороне, я знала – для Кэтрин я не более чем шахматная фигура в ее партии. Я всегда ее недолюбливала и не доверяла ей и теперь понимаю, что интуиция меня не обманывала.
Протяжность дней хромых сравнять ни с чем нельзя нам,
Когда под грузом лет со снеговым бураном
Хандра, – угрюмого нелюбопытства плод, —
Размеры страшные бессмертья обретет![17]
Поначалу я с опаской жду, когда приедут полицейские или иммиграционная служба и разберутся со мной. Однако проходят недели, и я сталкиваюсь с другой возможностью: система просто выбросила меня и забыла. Пока доктор Бэннер не решит, что я вылечилась, нет причин, почему кто-то должен меня выгнать.
Часть третья
– Думаю, мне уже лучше, – неуверенно говорю я. – Правда, я чувствую себя прекрасно.
Взгляд доктора Бэннера почти жалостлив:
– К сожалению, одним из признаков расстройств личности кластера Б является тот факт, что больной имеет искаженный образ себя. Часто пациенты ошибочно ценят в себе именно те качества, которые причиняют страдания другим и подрывают их отношения.
Я хмурюсь:
– Вы хотите сказать – мне не станет лучше, пока я не заболею? Это немного напоминает Кена Кизи, «Пролетая над гнездом кукушки», верно?
– Я говорю, что ваши собственные суждения о том, насколько вы хорошо себя чувствуете, могут оказаться так же ненадежны, как мои или моих коллег.
– А как же доктор Лэтэм? Что она говорит?
– Я не смог разыскать вашего доктора Лэтэм, Клэр.
Интонация, с которой доктор произносит слово вашего, заставляет меня пристально посмотреть на него.
– Думаете, я ее выдумала?
– Я этого не говорил, – возражает доктор Бэннер. – В любом случае факты указывают…
– Одним словом – не важно. Я знаю. Доктор Лэтэм – психиатр, и она провела все эти тесты на мне. Это данные, которые вы должны иметь.
– Если они и существуют, – осторожно отвечает Бэннер, – то, безусловно, будут нам полезны. Только вот я могу заверить вас: Кэтрин Лэтэм однозначно не зарегистрирована в американском Совете судебной психологии. Я проверил.
– Я могла бы привести вас в ее офис.
– Это не представляется возможным, Клэр.
– Почему нет? Займет всего пару часов. Тогда вы точно мне поверите, – говорю я в отчаянии.
Мне кажется, Бэннеру я интересна. Единственный пациент, с которым он может нормально поговорить, и я заметила, что мне отводится гораздо больше времени на консультации по сравнению со всеми этими наркоманами.
– Может, я даже поверю себе. Вместо того, чтобы переживать, не было ли все это дерьмо только в моей голове.
К своему стыду, я начинаю плакать.
Бэннер наблюдает за мной несколько секунд.
– Ладно, – соглашается он наконец. – Если вы действительно считаете, что это поможет, Клэр, то я организую транспорт.
На следующий день мы едем в микроавтобусе, принадлежащем центру: доктор Бэннер, я и мускулистый санитар Антон, который, очевидно, здесь на случай моего побега. Когда мы добираемся до Юнион-Сити, я начинаю паниковать, потому что никак не могу найти нужный квартал.
– Он где-то здесь, – говорю я и ерзаю в микроавтобусе. – Я в этом уверена!
Доктор Бэннер записывает все, что я говорю, поэтому через некоторое время я заставляю себя замолчать и, чтобы не размахивать руками, подкладываю их под бедра. Затем мы поворачиваем за угол, и, к моему облегчению, вот он – знакомый ряд полупустых парковок и уродливых малоэтажных промышленных зданий.
– Здесь! – восклицаю я, указывая вперед. – Видите, я же говорила. Подъезжайте.
Мы выходим. Здание выглядит наполовину заброшенным.
– Не волнуйтесь. Оно так всегда выглядело, – успокаиваю я Бэннера и Антона.
Я подхожу к входным дверям и пытаюсь открыть. Они не поддаются. Я заглядываю внутрь. В приемной никого нет. Просто табличка с надписью, что эти свободные помещения патрулируются охранной компанией с собаками. И значок риелтора.
– Здесь никого нет, Клэр, – произносит доктор, констатируя очевидное.
– Подождите, – говорю я в отчаянии. – Давайте я покажу вам квартиру. Ту, которую они снимали. Это за рекой.
Еще до того, как мы туда добрались, я уже догадываюсь, что мы там найдем.
Дверь открывает женщина. С южноафриканским акцентом говорит, что арендовала квартиру на сайте Airbnb. У нее отличные отзывы.
То же самое с квартирой внизу, где жил Фрэнк Дурбан. Доктор Бэннер старается не встречаться со мной взглядом, но я замечаю, что Антон стоит очень близко.
– Можно воспользоваться вашим телефоном? – в отчаянии спрашиваю я доктора.
– Кому вы хотите позвонить, Клэр?
– Фрэнку. Детективу Дурбану. Он сможет сказать вам, где сейчас находится доктор Лэтэм.
Бэннер колеблется.
– Я попробую поговорить с ним, а потом нам действительно пора возвращаться.
Доктор достает телефон и набирает номер. Он просит соединить с нью-йоркским полицейским управлением.
Я жду, пока его переведут. Он несколько раз повторяет, что пытается связаться с детективом Фрэнком Дурбаном. В конце концов, доктор кладет трубку. У него нейтральное выражение лица.
– Ну? Что он сказал?
У меня сильно колотится сердце.
– Детектив Дурбан находился на больничном последние три месяца.
– Этого не может быть, – беспомощно лепечу я. – Он ходил за мной по пятам. Присматривал за мной. У меня даже было стоп-слово.
– Какое у вас было стоп-слово, Клэр?
– Кей… Кэм… – Я разочарованно качаю головой. – Не могу вспомнить. – Я снова начинаю плакать.
– Антон, – мягко говорит доктор Бэннер. – Не могли бы вы сопроводить Клэр до автобуса? Пора вернуть ее в Гринридж.
Бэннер хочет, чтобы я прошла групповую терапию. Это кажется мне бессмысленным – как может разговор с психически неустойчивыми наркоманами исправить что-либо из того, что произошло? В конце концов я соглашаюсь, чтобы попытаться выслужиться перед ним.
В группе, которая собирается в столовой в тихое свободное время между приемами пищи, нас восемь. Одна из медсестер, Орла, выступает в роли модератора.
– Сначала поприветствуем Клэр, – говорит она тихим, спокойным голосом. – Привет, Клэр, и поздравляю с этим важным шагом.
Раздаются вялые аплодисменты.
– Хорошо, – продолжает Орла, поворачиваясь к молодому человеку рядом с ней. – Итан, почему бы вам не рассказать нам, о чем вы думали на этой неделе?
Итан начинает бормотать. Дескать, он чувствует себя виноватым в краже денег у сестры – ему надо было заплатить за наркотики. Я почти не слушаю. Я только что поняла, что именно напоминает мне этот сеанс.
Люди, собравшиеся вокруг учителя, по очереди исполняют свои миниатюры.
И аплодисменты.
Темой сессии становятся Ужасные Вещи, Которые Мы Сделали. Следом за Итаном начинают по очереди говорить другие больные: например, одна женщина ударила ножом мужа, думая, что он дьявол. Кто-то пытался выпрыгнуть из окна на глазах у детей. Наконец наступает моя очередь.
– Клэр, – произносит Орла, повернувшись ко мне. – Вас что-то беспокоит? О чем вы размышляете?
– Ну, – говорю я, – когда-то у меня не было денег на аренду, и полиция не давала мне работать. Поэтому я ездила в отели на Манхэттене и притворялась проституткой.
– Хорошо, – говорит Орла через мгновение. – Спасибо, что поделились. Сейчас – Анна.
Человек по имени Майкл, справа от меня, говорит:
– Подождите-ка. Как это работает? Вы говорили случайным парням, что вы проститутка?
Все смотрят на меня.
Поэтому я рассказываю.
Бар отеля «Рузвельт», Нью-Йорк, ночь.
Ребекка
Сколько ты когда-либо платил за женщину, Алан?
Алан
Четыреста долларов.
Ребекка
Удвой!
Алан
Ты серьезно?
Ребекка
Мне весело – вот почему я стою восемьсот долларов, но если ты передумал…
Алан
Нет, подожди. Восемь сотен… Ладно.
Ребекка
Мне нужна половина этой суммы как аванс.
Алан
(доставая кошелек)
У тебя все продумано, Ребекка?
Ребекка
Конечно. Поднимемся по отдельности. Ты – первый. И не смотри в глаза консьержу.
– Я не планировала заниматься с ними сексом, – заключаю я. – Впрочем, я все равно привыкла заниматься подобными вещами с тех пор, как работала профессиональной приманкой в юридической фирме. Единственная разница состояла в том, что теперь мне платила не жена, а муж. Он сохранял половину денег и свой брак тоже. Беспроигрышная ситуация.
Группа замерла. У Алана был монотонный голос уроженца Новой Англии – он происходил из Нью-Хэмпшира, где охота была чертовски хороша, – в то время как в голосе у шлюхи Ребекки был след дымного хриплого Юга.
Долгое молчание. Орла, кажется, встряхивается.
– Идем дальше, – говорит она. – Анна, тебе есть что рассказать?
– Групповая терапия показала, что вы еще не выздоровели, – говорит доктор Бэннер. – Как я и подозревал.
Слишком поздно я начинаю понимать, что попала в очередную ловушку.