Она отбрасывает резюме в сторону и критически смотрит на меня.
Марси
Но в целом вы хорошенькая. Не красавица, но изобразить сможете, а Пол Льюис вообще говорит, что у вас талант.
Я
(довольна, но стараюсь быть скромной)
Он такой замечательный преподаватель.
Марси
(перебивает)
Но представлять ваши интересы я не могу.
Я
Почему?
Марси
У вас нет грин-карты. Значит, вы не член профсоюза. Следовательно, никакой работы.
Я
Но ведь должна быть хоть какая-то работа, которую я смогла бы выполнять?
Марси
Конечно. Вы можете вернуться в Англию и подать заявку на грин-карту.
Я
Я… не могу этого сделать.
Марси
Почему нет?
Я
Это сложно.
Марси
Нет. Мне это более чем знакомо.
Она достает электронную сигарету и включает ее.
Марси
Я написала паре коллег в Лондон о вас, Клэр. Знаете, что они сказали?
Я
(с несчастным видом)
Догадываюсь.
Марси
Самый положительный отзыв о вас был – «немного напряжена». В основном они советовали держаться от вас подальше. Когда же я углубилась в вашу историю, там продолжало всплывать слово «смятение».
Она поднимает брови.
Марси
Не хотите ли объяснить?
Я делаю глубокий вдох.
Я
«Смятение»… Так назывался мой первый студийный фильм и первый большой прорыв. Я играла возлюбленную… Ну, думаю, вы знаете его имя. Актер известный и красивый. Все знают, что у него один из самых счастливых браков в шоу-бизнесе.
Я вызывающе смотрю на нее.
Я
Когда он влюбился в меня, я поняла, что это по-настоящему.
Марси
(насмешливо фыркая)
Естественно.
Я
Это было до того, как я услышала фразу, которую используют на съемках фильмов: «Не рассчитывай на место, дорогая».
Марси
А дальше?
Я
Через четыре недели его знаменитая красавица жена появилась на съемочной площадке с тремя знаменитыми красавцами детьми на буксире. Внезапно продюсеры нашли предлог, чтобы убрать меня с дороги. Я застряла в звукозаписывающей будке, переделывая строки, которые отлично сыграла и в первый раз.
Марси
(кивая)
И?
Я
Вот тогда-то до меня и дошли слухи. Оказывается, я сумасшедшая, преследую чужих мужей. Дескать, я угрожала его жене. Та же пиар-машина, что раскручивала его фильмы, теперь вертела и меня.
Я пытаюсь сдержать слезы. Я знаю, как наивно это звучит, но правда в том, что у меня был пусть небольшой, но опыт. Вы никогда не выйдете из приемной семьи глупой невинной девчонкой.
Вы отчаянно хотите любить и быть любимой. Этот актер был самым красивым мужчиной, которого я когда-либо встречала. Самым страстным, самым поэтичным. Он мог пересказать все любовные сонеты Шекспира, как будто они написаны специально для него.
Мораль: никогда не влюбляйтесь в того, кто предпочитает чужие слова своим.
Я не рассказала Марси о некоторых других событиях, связанных с этой историей, хотя подозреваю, что она уже и так их знает. Обезумев от юношеского отчаяния из-за несправедливой травли, я подошла к трейлеру этого актера и вскрыла себе вены на той же кушетке, где мы занимались любовью между дублями. Я невероятно хотела доказать ему – это не была просто игра. Все существовало в действительности.
По крайней мере, для меня.
Я
Вот и все. Кастинги мгновенно прекратились. Видите ли, я совершила грех номер один: вела себя непрофессионально. Это было за неделю до моего восемнадцатилетия.
Марси
(задумчиво кивает)
Вы знаете, Пол прав: у вас неплохо получается. На мгновение вы почти заставили меня пожалеть вас. Вместо того, чтобы признать: это был невероятно тупой, саморазрушительный провал.
Она тычет в меня концом сигареты.
Марси
Продюсеры правы. Поищите себе другую работу.
Я
Я надеялась, Америка даст мне второй шанс.
Марси
Думать так – весьма наивно с вашей стороны. Те времена, что мы проводили в толпе, жаждущей свободы, давно прошли.
Я
Для меня это единственная карьера, о которой я когда-либо мечтала, но я не могу продолжать учиться без какой-либо работы.
Марси одновременно и хмурится, и вздыхает. Дым струится из ее ноздрей, а потом, словно нехотя, женщина произносит:
Марси
Ладно. Оставьте свои данные в приемной. Скоро будут снимать парочку паршивых музыкальных клипов, но я ничего не обещаю.
Я
Спасибо! Огромное спасибо!
Я вскакиваю и с энтузиазмом пожимаю агенту руку. Она обрывает мое благодарное рукопожатие концом электронной сигареты и случайно смотрит вниз. Что-то в беспорядке бумаг на столе бросается Марси в глаза.
Она тянется к столу, перечитывает, поднимает на меня взгляд.
Марси
А вот как бы ты отнеслась к работе в фирме адвокатов по разводам, Клэр?
Я
В качестве помощника?
Марси
Не совсем… Слушай, я буду с тобой честна. Работа не из лучших, но им нужен кто-то вроде тебя, и они готовы хорошо платить. Очень хорошо. Не из профсоюза. И наличными.
Когда лимузин с женой Рика отъезжает, я поворачиваюсь и направляюсь в другую сторону. Улицы покрыты льдистой слякотью, а я без пальто. Снежная слякоть проникает в носок моего правого ботинка.
Таймс-Сквер – это буйство электричества и красок. Одинокий мим, бросающий вызов холоду, развлекает очередь за билетами. На рекламных щитах мелькают фрагменты отзывов: «завораживающий», «блестящий», «необыкновенный». Я проезжаю под уличным знаком с надписью: «Театральная страна».
Театральная страна… Если бы людям было позволено выбирать свою страну, я хотела бы жить именно в такой. Потом я сворачиваю с Бродвея на едва освещенную поперечную улицу. Туда, где видавшая виды облупившаяся вывеска гласит: «Театр Компас». Люди – в основной массе студенты на свидании, пользующиеся ежедневной распродажей билетов за полцены – толпятся в фойе. Я прохожу еще несколько метров и проскальзываю в служебный вход.
Помощники режиссеров, посыльные и закулисные рабочие бегают с реквизитом и планшетами. Я нахожу зеленую комнату. Ее отделили от сцены и создали две импровизированные раздевалки – девушки с одной стороны, молодые люди – с другой. В первой из них Джесс накладывает макияж перед зеркалом, которое делит с тремя другими девушками, и все они пытаются делать то же самое.
– Привет, – весело говорю я.
– Привет, Клэр.
Взглянув на меня, она снова переводит взгляд в зеркало.
– Как все прошло?
Я достаю конверт Генри.
– Четыреста долларов. Теперь я должна тебе еще три.
Отец Джесс, очень богатый человек, купил ей квартиру на Манхэттене. Я должна ежемесячно платить за аренду, но иногда задерживаю оплату.
– Отлично, – рассеянно говорит она. – Отдашь позже, ладно? Мы встретимся после, а то я могу потерять.
Я, должно быть, смотрю с надеждой, поскольку девушка добавляет:
– Почему бы тебе не пойти с нами посмотреть шоу? Ты сможешь сказать мне, справилась ли я с женской болью, о которой говорил Джек.
– Конечно, почему бы и нет? – небрежно отвечаю я.
Потому что даже компания актеров в баре лучше, чем ничего.
– Три минуты, – кричит режиссер, хлопая ладонью по двери.
– Пожелай мне удачи, – просит Джесс. Она разглаживает платье и встает, не сводя глаз с зеркала. – Скажи: ни пуха ни пера!
– Желаю. Но ты в этом не нуждаешься. И не торопись со сценой в лесу, что бы там ни говорил твой тупой режиссер.
Через несколько секунд зеленая комната опустела. Я подхожу к краю сцены. Когда свет в здании гаснет, подкрадываюсь и смотрю на публику через щель в декорациях. Вдыхаю запах театра – мощный, вызывающий стойкое привыкание: свежая краска декораций, старая сценическая пыль, изъеденная молью ткань и небывалая харизма. Наступает необыкновенный и сильный особый момент, когда рассеиваются и тьма, и весь шум, и суета повседневности.
На мгновение мы все застываем в ожидании. Затем сцена освещается яркими огнями, и я делаю шаг назад. Снег кружится в воздухе, сверкающий и мягкий. Он фальшивый, но зрители все равно задыхаются от восторга.
Основная идея режиссера заключается в том, что этот «Сон в летнюю ночь» происходит зимой. «Дешевый трюк», – подумала я, когда Джесс пересказала мне авторский замысел, но теперь я вижу, как снежинки плывут по воздуху, оседая блестками в волосах актеров, как шумно падают на сцену, и понимаю, что режиссер запечатлел в одном-единственном образе волшебную, таинственную сторону шекспировской пьесы.
Тезей
Прекрасная, наш брачный час
Все ближе…[4]
Я чувствую внезапный приступ тоски. Театр лично для меня – запретное королевство, мечта, из которой меня изгнали отсутствие грин-карты и проблемы в Великобритании. Мой голод – нечто физическое, а жажда настолько глубока, что сжимаются желудок и горло. Слезы жгут мне глаза.
Но даже в то время, когда сцена раскачивается из стороны в сторону, я ловлю себя на мысли: в следующий раз, когда нужно будет что-то почувствовать в классе, надо это использовать. Это золотая пыль.
Через четыре часа мы все уже в баре «Харлей». Как ни крути, мы каждый раз оказываемся здесь – в подвальной парилке с винтажными мотоциклами, свисающими с потолка. Здесь официантки носят домашнюю униформу – черные бюстгальтеры под потертыми джинсовыми куртками без рукавов. Из музыкального автомата ревет Брюс Спрингстин, так что приходится надрываться – двадцать натренированных голосов после спектакля плюс подружки, бойфренды и прихлебатели вроде меня.
Мы с Джесс обмениваемся разными историями. Об актерском мастерстве, конечно. Мы только об этом и говорим.