Сцена с Няшей относительно легкая – от меня требуется сначала быть пассивной статуей, лежащей на постаменте, затем постепенно все больше возбуждаться, а потом вновь замереть в той же экстатической позе, в которой я была вылеплена. Однако сцена с Лоренсом – проблемная. Никто не знает, как ее надо сыграть, даже Эйдан. В некотором смысле, это самый важный момент всей пьесы, ее центральная тайна. Сцена, в которой Бодлер отворачивается от обожаемой им Аполлонии и отвергает ее. Мы обсуждаем большое количество вариантов. Был ли он импотентом? Исступленным? В ужасе? В слезах? В сценарии Патрика ничего об этом не говорится. Все думают, что это отговорка, но мы не можем решить, что должно заполнить пустоту.
По просьбе Эйдана Патрик приходит на репетицию с несколькими идеями. Мы пробуем, но это все не то.
Патрик несмело спрашивает:
– Могу я кое-что посоветовать?
– Конечно, – говорит Эйдан.
– Если она на нем, – говорит Патрик. – Сверху, а потом нарочно берет его руки и кладет себе на горло.
– С какой целью?
– Это двусмысленно. Либо она предлагает ему доказать, что он не тот человек, каким себя изображает в стихах… либо ждет подтверждения обратного. Дело в том, что он злится. И мы не знаем причину его гнева – то ли потому, что она все еще не верит ему, то ли потому, что он не может не потерять самообладание.
– Для зрителей неоднозначность – это хорошо. Но для Аполлонии? Чего она хочет в этот момент?
Эйдан поворачивается ко мне.
– Клэр? Это твоя роль.
– Думаю, она хочет, чтобы он был верен стихам, – тихо говорю я. – Когда все сказано и сделано, она хочет, чтобы он был настоящим. И она напугана, потому что не знает, куда он ее приведет – куда он их приведет. Она знает, что это нарушение табу. Но это то, чего она действительно желает, по крайней мере, в этот момент интимного обмена самыми глубокими, самыми темными секретами. Это звучит прямо в том письме, что он написал ей на следующий день: «Я испытываю ужас перед страстью, потому что слишком хорошо знаю, в какую мерзость она может меня ввергнуть». Бодлер сам напуган тем, что ему открылось.
Я смотрю на Патрика. Он выдерживает мой взгляд, через мгновение кивает.
– Хорошо, это сработает, – решает Эйдан. – Давайте сделаем так.
В конце концов, мы доходим до «раздетой» репетиции, как мы ее окрестили, в первый раз. Сегодня мы должны репетировать обнаженными, без одежды.
Сессия закрытая, в зал допускаются только Эйдан и хореограф. Трудно понять, как к этому подойти: совершенно серьезно и уважительно или шутливо и подтрунивающе? Однако вид раздевающейся Няши пресекает оба варианта. Сколько бы миль я ни пробежала трусцой, я никогда не смогу конкурировать с ее гибким крепким телом, идеальной грудью, плоским животом, упругим, как теннисная ракетка. Я молча снимаю халат.
Минуты две я чувствую себя неловко, но потом совершенно забываю, что я голая. Когда мы заканчиваем и зал снова открывается, ко мне подходит курьер.
– Цветы для вас, Клэр. Я положил их сюда.
В раковине огромный букет черных лилий.
«От Патрика, – думаю я сразу же. – Он знает, что я нервничаю сегодня».
На карточке нет имени, только несколько набранных строк.
Люблю тебя, особенно когда
Тебе терзает сердце страх, как зверь,
Когда твой дух им вышвырнут на мель…[22]
Я звоню ему.
– Это ты прислал мне цветы?
– Нет, – отвечает он. – Черт… Я… должен был.
– Дело не в этом, мне… прислали еще одно стихотворение. – Я прочитала ему. – Это из «Цветов зла»? Не так ли?
– Да, это из стихотворения под названием «Грустный мадригал», – задумчиво произносит Патрик. – Адресовано Белой Венере. Бодлер говорит, что многие мужчины вызывали ее улыбку, но он хочет быть одним из немногих, кто заставил ее плакать.
– «Тебе терзает сердце страх, как зверь»… Это опять он. – Я дрожу. – Начитанный парень, должно быть.
Патрик на мгновение замолкает.
– Но букет вряд ли может быть истолкован как угроза, Клэр. Может быть, кто-то просто посылает поздравление: твой талант наконец замечен.
– Это цветы, Патрик. Черные цветы. Цветы зла. Он делает именно то, что и обещал, – пытается напугать меня. И у него получилось.
Но даже когда я думаю об этом, есть часть меня, которая почти благодарна. Используй это. Аполлония получила то же самое стихотворение от анонима, – чернила только-только высохли на бумаге, – и она тоже не могла знать, от кого оно и почему она привлекла внимание этого человека. То ли от поклонника, то ли от преследователя или – как оказалось – от кого-то, кто был на самом деле странной смесью того и другого. Я всегда знала, что, должно быть, она испугалась, но теперь я действительно чувствую это.
– Тебе не кажется, что ты видишь в словах какой-то смысл, которого на самом деле нет? – тихо спрашивает Патрик, и я знаю, что он тоже изучил симптомы театрального расстройства личности.
Когда я выхожу, ко мне подходит Лоренс.
– Сегодня было по-настоящему сложно, – произносит он с мальчишеской улыбкой. – Но ты отлично справилась.
– Спасибо, – говорю я, все еще думая о цветах. Я просто хочу домой.
Он заговорщически понижает голос.
– Знаешь, я и забыл, как ты прекрасна в постели.
– Приму это за комплимент. Слушай, мне нужно идти…
– Подожди… – Он кладет руку мне на плечо. – Как ты, Клэр? – тихо спрашивает он. – Это был ад – притворяться, что между нами ничего не было. Но не думай, что только потому, что я могу для них притворяться, я ничего не чувствую к тебе.
Я уставилась на него.
– Честно говоря, Лоренс, я так и думала.
Он игнорирует мой саркастический тон.
– Актеры, да? Мы никогда не знаем, что реально, а что нет. Слушай, не хочешь встретиться и выпить? Я остановился в «Мандарин Ориенталь».
– Хорошо, – говорю я медленно. – Конечно. Я буду в восемь. Просто выпить и поговорить, хорошо? Чтобы прояснить наши отношения.
– Конечно. Просто выпить. Было бы здорово.
Я смотрю на его энергичное красивое лицо и понимаю – то, что произошло между нами, еще не закончилось.
В тот вечер на втором мартини Лоренс признается, как он завелся, репетируя нашу совместную сцену.
– Не знаю, как буду справляться, делая это с тобой каждую ночь, – добавил он с мальчишеской улыбкой. – И буду ли я прав, если скажу, что и ты втянулась в это чуть больше, чем просто строго профессионально?
– Может, чуть-чуть, – говорю я, краснея.
На третьем бокале, после того, как мы немного пофлиртовали, он спрашивает, не поднимусь ли я в его комнату.
Мы флиртуем еще немного, а потом я предлагаю пойти к нему. У него люкс на верхнем этаже с видом на парк. Это стоило Патрику целое состояние.
Он открывает бутылку шампанского и, пока он наливает первый бокал, я говорю, что не собираюсь с ним спать.
– Нет? – переспрашивает он беспечно. Явно мне не верит.
Не думаю, что многие женщины отказывают Лоренсу.
– Нет, – повторяю я.
Он все еще улыбается.
– Тогда, если не возражаешь, я спрошу – почему же ты согласилась подняться ко мне сегодня вечером, Клэр?
– Я просто хотела посмотреть на вид.
Я выхожу от Лоренса и иду домой. Возвращаюсь к Патрику и показываю ему видео, которое сделала камерой, спрятанной в сумке. То, которое я отправлю жене Лоренса, как только завершатся репетиции.
– Ты сумасшедшая злая женщина, – говорит Патрик, глядя на меня.
– Ты еще не представляешь, насколько сумасшедшая, – обещаю ему. – Ты еще ничего не видел.
На следующее утро Генри, как обычно, забирает меня и везет в репетиционную студию. Я все еще трепещу от восторга, что поймала Лоренса в ловушку. Но когда я вхожу в репетиционный зал, то вижу – что-то не так. Луиза, моя дублерша, плачет. У Лоренса серьезное, но мягкое выражение лица. Он не смотрит мне в глаза.
– Клэр, – произносит мрачно Эйдан. – Мы только что узнали ужасные новости. Про Няшу. Не знаю, как сказать это… Она мертва.
Мгновение я не понимаю смысла его слов.
– Что?
– Полиция сообщила нам об этом двадцать минут назад. Она жила в квартире с сервисным обслуживанием на Колумбус-авеню. Сегодня утром Няша не спустилась к своей машине, и консьерж поднялся, чтобы узнать, в чем дело.
Он смотрит на нас.
– Полиция почти ничего не сказала, но я так понимаю, дело нечисто. Они просят нас остаться здесь, чтобы задать ряд вопросов.
Ошеломленные, мы молча сидим. Никто не спрашивает, что будет со спектаклем. Кто-то спрашивает о семье Няши, но никто ничего о ней не знает. Я понимаю, что она была очень закрытым человеком.
Для взятия показаний приходят три детектива. Мне достается женщина, которая представилась как детектив Ферелли. Я должна рассказать ей все, решила я. Ради Няши. Поэтому упоминаю о преследователе, о цветах и предполагаю, что эти сообщения предназначались мне.
– В первый раз он пометил стихотворение под названием «Призрак». Речь в нем идет о проникновении в спальню женщины и нападении на нее. Я думала, что он нацелен на меня, но на самом деле он действовал именно так, как Бодлер. Он послал мне стихотворение, но действие, которое оно описывает, произошло с Черной Венерой.
Детектив Ферелли непонимающе моргает. Я быстро достаю книгу из сумки.
– Я, словно призрак с диким взглядом, с тобой в алькове буду рядом, – читаю я. – Другими словами, квартира Няши. К тебе я меж теней ночных опять скользну, бесшумно тих! Ну, это и так ясно. Тебе, смуглянка, подарю я луны прохладней поцелуи. Вот когда я должна была понять. «Моя темная красавица» – он имеет в виду Черную Венеру. Няша была его мишенью, не я.
– Вы хотите сказать, что обстоятельства смерти мисс Нири могут напоминать сюжет этого стихотворения, – медленно произносит детектив Ферелли.